Фантастика 1988-1989 - Кузовкин Александр Сергеевич - Страница 88

Он сразу же погрузился в вязкую жижу по пояс. Вонючая бездна, причмокивая, разверзалась все глубже. Она явно почувствовала в Режиссере родное существо. Тому, чья стихия — грязь, легко в ней остаться навсегда.

— Мама, мамочка! — закричал так и не возмужавший мальчуган. Теперь как никогда ему была нужна надежная рука. Он ведь слабый, беспомощный. Самому ему из ямы не выбраться.

— Помогите! Спасите! Кто-нибудь!

Грязь подступала к горлу. Режиссер уже не кричал. Он судорожно елозил руками по скользкому откосу воронки. Зрачки трех его глаз расширились от ужаса.

Мстители — ассистент, варяг, рыжий кот — трое в едином лице стояли на краю воронки и смотрели на гибнущего врага. Вот-вот все будет кончено. Мир избавится от никчемного, подлого, мерзкого существа Самым слабым (мягкосердечным) среди мстителей оказался ассистент.

У него в груди шевельнулась жалость к утопающему. Он попробовал бороться с нарастающим чувством, но понял, что пересилить себя не сможет. Как человек, он был надежно и бесповоротно запрограммирован на жалость.

Ассистент опустился на колени и протянул Режиссеру спасительную руку…

АНДРЕЙ ЛАЗАРЧУК

ДЕРЕВЯННЫЙ МЕЧ

Линза была что надо: размером с чайное блюдце, толстая и тяжелая. Замечательная линза. Мишка сидел на скамейке, держал ее в руке и ждал, когда же вновь выглянет солнце. Требовалось закончить начатую надпись: «Козел — козел». Козла сегодня во дворе не было, уехал с родителями в деревню, поэтому писать правду было легко и приятно. Пока что Мишка дошел только до буквы «о» в первом слове.

Стоял июль, только недавно отцвели тополя, грязный, прибитый дождем пух еще лежал по краям тротуаров. Тополя росли, конечно, везде, но их двор в этом смысле давал сто очков вперед любому другому: там где по три, где по пять деревьев, стриженых, как пудели, а тут- целых восемнадцать, старых, кряжистых, разлапистых и развесистых, по ним лазали, на сучья подвешивали качели, к стволам привязывали веревки для белья и гамаки, а осенью баба Катя из седьмой чуть не на четвереньках ползала между ними, собирая плотненькие коричневые грибочки. Да и пух, которым тополя снабжали весь двор в изобилии, беспокоил только взрослых. Малышне он даже нравился, что-то они из него творили, а люди постарше сгребали пух в кучки, бросали спичку и смотрели, как он горит.

Взрослые к этому занятию относились настороженно. Черт их поймет, этих взрослых: лежит пух — им не нравится, жжешь его — тоже не нравится…

— Ух ты! — сказал кто-то рядом. Мишка посмотрел — это подошел Филька из второго подъезда, он подходил всегда бесшумно и всегда сзади и подглядывал; не сказать, что он прихвостень Козла, но приятель. Поэтому Мишка спросил достаточно неприветливо:

— Чего надо?

— Линзочка у тебя — класс! — сказал Филька. — Давай меняться, а?

— Нет, — сказал Мишка. — А на что?

— Смотри, — сказал Филька и достал из кармана ножичек. Впрочем, не совсем ножичек, скорее крохотный, на ладони весь поместится, меч. Крохотный, но совсем как настоящий: витая рукоять, а в набалдашник вделан зеленый блестящий камешек, и еще несколько камешков по крестовине, и лезвие настоящее, голубоватое, а по лезвию тонюсенькими буковками какая-то надпись.

— Острый — жуть! — сказал Филька. — Я за лезвие схватился — вот! — Он сунул под нос Мишке ладонь. Порез был глубокий, но кровь уже не шла.

— А где взял? — спросил Мишка.

— Где-где, — передразнил Филька. — Где-то. Места знать надо. Меняешь?

Мишка знал, что если попросить, дядя Саша даст еще — у него несколько таких линз от какой-то старой штуки.

— Давай, ты мне в придачу еще свою «Авиапочту» отдашь, — предложил Мишка.

Теперь замялся Филька. Отдавать две вещи за одну ему не хотелось.

— Дай еще посмотрю, — сказал он.

Мишка дал ему линзу. Филька навел ее на скамейку — дерево сразу задымилось.

— Здорово! — сказал Филька. — Ладно, давай. Только она у меня дома. Я тебе потом принесу.

— Нет уж, — сказал Мишка. — Потом забудешь. Пошли.

Они поднялись на третий этаж, Филька ключом открыл дверь, и они, вошли. В квартире было прохладно и пахло обедом.

— Ты подожди тут, — сказал Филька. — Я сейчас.

Он разулся и босиком пошлепал в комнату. Там он возился, пота закричал:

— Баб! Ты убирала — где мой кляссер?

— Не знаю, все там, — ответили ему. — Ищи!

Из комнаты в коридор вышла Любка — троюродная Филькина сестра из города со смешным названием Пневск, ее родители уехали в Африку строить там ГЭС. Любка была въедливым существом семи лет.

— Привет, — сказал Мишка.

— Привет, — сказала Любка. — Это ты пускал позавчера самолет с резиновым моторчиком? Мне Филька говорил.

— Я, — сказал Мишка.

— А где он теперь? — спросила Любка.

— Потерпел аварию, — сказал Мишка. — Разбился.

— А летчик?

— Летчик спасся с парашютом, — сказал Мишка. — Успел. Теперь пробирается к своим через линию фронта.

— Он у тебя тоже маленький?

— Кто?

— Летчик.

— Маленький, — сказал Мишка. — А почему тоже?

— А Филька и Толик говорили, что у них спрятаны маленькие человечки и они их теперь будут всему учить: Они в тополях живут, в дуплах. Там у них ходы проделаны, много, целый город, только никто про это не знает. И ты никому не говори.

— Почему?

— А какой интерес, когда все знают? Надо, чтобы был секрет. Когда секретов нет, неинтересно.

— Нашел, — сказал Филька. Он подошел, как всегда, бесшумно. — Ты что это ему разбалтываешь?

— А что, нельзя?

— Я ведь тебе говорил, что это секрет! — Филька дернул Любку за ухо. Любка надулась, но — Мишка удивился — бабушку звать не стала и даже не пикнула, хотя Филька дернул ее довольно сильно.

— На, — сказал Филька, протягивая Мишке меч и марку.

— Видишь, какая штука у меня теперь есть? — Он показал Любке линзу. — Зашибись!

— Ты этот меч у своего отобрал? — спросила Любка.

— Я тебе говорю — помалкивай! — прикрикнул Филька. — А то!..

— Я пошел, — сказал Мишка. — Пока.

— Пока-пока!

На лестнице Мишке вдруг пришло в голову: надо посмотреть на меч через увеличительное стекло. Но линза теперь у Фильки, придется возвращаться.

Он подошел к Филькиной двери. За дверью возились. Он постучал. Возня стихла, Филька приоткрыл дверь.

— Чего тебе? — спросил он недовольно.

— Дело одно есть, — сказал Мишка. — Пусти.

— Ну?

— Надо посмотреть на меч через увеличилку.

— Ага, — сказал Филька и пропустил его в дверь.

Любка стояла, насупившись. Левую руку она спрятала за спину. Мишка старался не замечать этого.

Меч под увеличительным стеклом стал совсем как настоящий, такие точно мечи Мишка видел на фотографиях и открытках. Буквы на лезвии видны были отчетливо, но все же они были незнакомые.

— Не по-русски написано, — сказал он.

— Хочешь, я за словарем сбегаю? — предложил Филька.

— Непонятно, на каком языке, — сказал Мишка. — Где ты его взял?

— А вот где-то, — вредным голосом сказал Филька. — Не скажу.

— Отобрал, — прошептала Любка.

— У кого? — спросил Мишка.

— Тебе-то какое дело? — сказал Филька грубо. — Взял — и иди себе. Иди, иди. А с тобой мы еще поговорим, — повернулся он к Любке.

Заступаться за девочек — думал Мишка, спускаясь по лестнице. Как тут заступишься? Ты же и виноватым будешь. А он ей, гад такой, руки выкручивает…

Дома он положил меч на стол и долго его разглядывал, представляя, каким должен быть воин, владеющий этим мечом. Потом пришли мать с отцом.

— Обедал? — спросила мать. — Суп ел?

— Ел, — сказал Мишка. Суп он действительно ел.

— Никакой он не дурак, этот твой Лесников, — сказала мать отцу. — Помести он твой материал — его тут же взгреют, а так он тихо-мирно будет на страницах газеты вести борьбу с грязью в общежитиях да хаять молодежные танцы…

— Правильно, — сказал отец, — он не дурак, через три года он уйдет куда-нибудь с повышением, а через пять лет придется для всего города возить воду за сто километров, а я буду страшно гордиться, что еще во-он когда все это предвидел… Просто обидно, когда на твоих глазах из газеты делают настольный календарь пополам с миндальным сиропом.