Обитель Варн - Витич Райдо - Страница 36

стокманы от зависти портупею съедят.

— Еще одной в гарем али Гнездовского?

— Зачем? С твоими-то данными ко всем? Ты у меня по спецпредложению пойдешь, как

суперагент. Таких дел с тобой натворим…. Я раз предлагаю, девочка, кто

соглашается — не жалеет.

— А кто не соглашается?

— Ответ придумай сама.

Алиса внимательно посмотрела в зеркально чистые глаза капитана и попыталась

найти причину его лояльности и явного расположения к ней. Но куда шестерке

понять туза? Однако жить хочется любому существу и желательно хорошо жить. А для

этого Алисе нужен покровитель, иначе не выбраться, не всплыть и не выгрести.

Этот хитро сделанный своновец подходил на роль буксира и спасательного жилета за

неимением других вариантов. К тому же был приятен и внешне и внутренне — не хам,

не дурак, да еще веселый и необидчивый.

И все же Сталеску не торопилась сказать `да', надеясь за те два дня, что с

барского плеча кинул ей на раздумья капитан, разгадать его игру и хотя бы

иллюзорно просчитать варианты будущего, что ей сулят его сладкие речи. Также

наметить входы, выходы и запасные аэродромы, что, возможно, у нее есть в

сложившейся ситуации.

— Ладно, пан Гнездовский, очаровали вы гимназисточку. Подумает она на досуге о

вашем нерукотворном образе спаса.

— Люблю умных баб, — кивнул Игнат, нажал кнопку вызова охраны второй раз.

Дверь тут же распахнулась. — Проводите рядовую Сталеску.

Ее словно специально провели мимо корпункта, где стояли отслужившие в ожидании

транспорта, что доставит их на чартер до дома. Среди них была Люция.

— Маликова! — окликнула ее Сталеску в порыве. Та даже не повернулась.

Алиса пока не видела подругу в новенькой форме, при всем параде, готовую

вылететь домой, не верила до конца в то, что она подставила ее намеренно,

предала. А тут дошло, душу скрутило от ярости и обиды. Девушка рванула от

конвойных в сторону корпункта и толкнула Маликову:

— Я к тебе обращаюсь!

Та вперила в нее злобный взгляд, в котором не было и крохи прежних добрых чувств,

дружеских отношений. Алиса застыла, словно встретилась с гремучей змеёй.

Конвойный, подлетев, схватил Сталеску за плечо и силой потащил к комендатуре. И

та пошла, автоматически переставляя ноги, а сама все оборачивалась на Маликову,

вглядывалась в ее лицо и не видела той Люси, что была ей лучшей подругой долгие,

долгие годы. Алисе хотелось возмутиться, заплакать, воззвать к прожитым вместе

дням, неделям в том аду, что уже закончился для нее ценой жизни двух человек:

Сталеску и Стокман.

— Гадина ты, Люська, — прошептали губы.

Та, видимо, прочла, поняла и презрительно усмехнулась в ответ. Плевать мне на

тебя и на все то, что ты думаешь обо мне, — говорил ее взгляд: я домой лечу, а

ты гори здесь синим пламенем хоть в тоннеле, хоть в печи крематория!

`А может, вложить ее? Испортить настроение'? — мелькнула шалая мысль и тут же

погасла. Алиса свесила голову и побрела своей дорогой на личную Голгофу.

Горько, больно, но она сильная, сможет, выдюжит, а Люция… Бог ей судья и палач

— судьба. И она. Если доживет и выживет — свидятся. Выживет. Примет она

предложение Гнездовского — куда теперь деваться? Тем более, должок образовался

подружке любимой…

Кому-то должной быть Алиса не любила.

Глава 10.

Ей на шею словно накинули огненное лассо, а в глаза насыпали битого стекла.

— Лесс, очнись! — занозой вошел в ухо чей-то обеспокоенный голос. Она с трудом

разлепила веки и, щурясь, уставилась в карие глаза:

— Бэф, — прошелестело, как опавшая листва. Это ее голос?

— Лесс посмотри на меня, Лесс! — требовал Бэф.

Она застонала, оглушенная его яростным шепотом, и вдруг поняла — ей больно!

Глаза распахнулись от удивления — это жгучее чувство в шее, что не дает ей

дышать полной грудью, слепит сознание и плавит мозг — и есть боль?

— Мне больно, Бэф, — растерянно прошептала она ему в лицо, не веря самой себе.

Бэфросиаст насторожился, зрачки стали большими, зовущими в холод мрака, в

спасительную прохладу небытия. Лесс закрыла глаза, уткнулась лбом в плечо вожаку.

А тот осторожно дотронулся до раны на шее. Она увеличилась за ночь, края

разошлись, открывая взору желтые капельки гноя, вокруг отек, покраснение.

— Не может быть… — прошептал Бэф и встряхнул Лесс, заглянул ей в лицо. — Ты

же Варн…

— Я Варн, — послушно повторила она. Бэфросиаст качнул головой, с минуту думал

и вот, подхватив девушку на руки, полетел в горы.

Она была уверена — Бэф принес ее сюда, чтоб убить. Эта мысль не вызывала ни

малейшего трепета, ни сожаления, ни страха, ни единого шевеления в душе. Лесс

смотрела, как вожак роется снегу, и надеялась на то, что он перестанет, наконец,

изображать собаку и приступит к исполнению своего долга. Все правильно — больные

и убогие стае не нужны. Правда, она не ведала, бывают ли те и другие, и не

слышала о том, но может быть, потому и не знала, что такие исчезали только

появившись? Их вот также относили в горы, на самый верх, укладывали на камни и…

Бэф что-то откапал, вскинул взгляд на Лесс. Шагнул и сказал, склоняясь над ней:

— Варн не болеют, не знают страха и не боятся смерти. Среди нас нет ни трусов,

ни больных.

Но что же тогда со мной? — хотела спросить Лесс, но вожак приложил пучок

пожухлой травы с искрами льда на желтоватых листьях к ране на шее, и Варн лишь

зашипела, забыв мысль. Минута, другая — боль прошла, отступила вместе с

вопросами и ответами и памятью о себе.

— Вот и все, — вздохнул Бэф, но облегчения в его голосе Лесс не услышала.

— Ты не доволен? Я огорчила тебя?

— Нет. Сейчас мы вернемся в замок, и ты будешь спать. И никогда ни кому не

скажешь о том, что с тобой сегодня случилось, — сказал он, вглядываясь в ее

зрачки. Лесс хотела возразить, заверив, что у нее все хорошо, и спать она совсем

не хочет, но вместо этого сладко зевнула, доверчиво прижалась к груди Бэф. Рука

вожака накрыла ее щеку в тот момент, когда Варн заснула.

Бэф же еще долго сидел на камнях, обнимая девушку, и думал — не рано ли он

радовался? Что ему теперь делать? И сколько ни рылся в памяти в поисках подобных

случаев, не мог найти аналогов. Варн — это Варн, человек — это человек, а как

быть с тем, кто не является ни тем, ни другим? Как помочь и от чего беречь?

Почему Монгрейм не рассказал ему о подобных случаях?

Кто бы знал, что получится именно так, а не иначе?