»Две жизни» (ч.III, т.1-2) - Антарова Конкордия (Кора) Евгеньевна - Страница 65

Лицо ученого, сначала саркастическое, стало очень серьезным.

— Я не мальчишка, мчащийся за славой. Если Вы говорите, что я не развивал в себе ничего, кроме ума, то, право, мне было некогда думать о чем-либо, кроме науки. Я голодал и холодал потому, что все, что мог заработать, уходило на мои книги. У меня не было времени заниматься проблемами любви и милосердия к людям, так как я и для личной своей жизни не имел времени. Тратить в пустоте драгоценные минуты, отрываясь от науки, я не мог. Но, если Вы говорите, что я шел неверным научным путем, что где-то я сделал неверные расчеты и выводы — о, это серьезно, это очень серьезно. Если кто-либо из Ваших ученых может мне это доказать, я готов начать все с самого начала и, можете верить моему слову, хныкать не буду. Я буду работать без ропота и разочарования. Никто, кроме меня, не виноват, если я сделал в своих вычислениях ошибку. И признак ума вовсе не в том, чтобы настаивать на своем, если ты понял, что ты не прав. Но это надо доказать. Кто же этот титан-математик, который мог бы понять работу всей моей жизни и указать мне мою ошибку? Во всем мире есть только один, равный мне по знаниям в этой области, и он — мой враг — признает мой труд.

Ученый, на мгновенье допустив возможность своей ошибки, снова гордо поднял голову. В его глазах поблескивал сарказм.

— Этого титана, если хотите, Вы увидите завтра. Но, повторяю Вам, придется принять условие, о котором я Вам сказал, если Вы убедитесь, что Вы были не правы.

— Бог мой, странный Вы человек! Только что Вы толковали о любви. Да разве для моей любви к науке могут существовать какие-либо условия, условности, препятствия? Чтобы достичь истины в том, что составляет для меня цель жизни, даже не цель, а самое жизнь, я пойду на все до конца, если бы на доску ставилась вся моя жизнь. Что значит для меня «жить»? Разве это дышать, есть, наслаждаться, богатеть? Это значит учиться, чтобы в вопросах, дивных для меня, найти верный и точный ответ. Не подвиг или долг для меня моя наука, но жизнь, Бог, вселенная — все. Ведите меня к Вашему титану, и я буду защищаться, как лев. Но если он меня положит на обе лопатки, я не умру, не воображайте. Я не возненавижу ни Вашего титана, ни мою науку. С Богом спорят, но его не ненавидят. Кто меня опровергнет, должен быть полубогом по крайней мере. Ведите меня к нему, и чем скорее, тем лучше.

Пока ученый говорил, его внешний образ менялся, а для меня раскрывался и его внутренний образ. Я увидел, как его старое лицо помолодело, а от всей фигуры веяло силой и энергией, и через все поры его существа лились благородство и мужество. Он остановился перед Франциском, пристально посмотрел ему в глаза и снова заговорил:

— Нередко в жизни меня обманывали люди, я не умел разбираться в них так хорошо, как в моей науке. Впрочем, Вы говорите, что и в ней я не разобрался толком. — Тон его голоса понизился, он горько улыбнулся, помолчал, вздохнул, снова пристально посмотрел на Франциска и продолжал:

— Я хотел от Вас, в свою очередь, слова, что если я окажусь правым, то получу всяческое содействие именно так, как я продиктую. Но… Ваше лицо и что-то такое особенное в Вас заставляет меня довериться до конца Вашей чести. Я ни о чем не спрашиваю, ничего не хочу знать, где будет мое свидание с Вашим гигантом, я повторяю: следую за Вами, ведите.

— Пойдем, дорогой брат, счастлив Ваш день сегодня. Великая радость ждет Вас. И все, чего Вы искали, откроется Вам.

Мы вышли из дома и встретились с Мулгой в условленном месте. Когда мы вышли из леса и очутились снова в море лунного света, ученый снял шляпу, вздохнул полной грудью и, смеясь, сказал:

— Как это ни странно, но первый раз в жизни мне приходится благодарить человека за то, что он оторвал меня от работы. Впервые в жизни я иду ночью в лунном свете свободным, без угрызений совести, что теряю время и оставляю мою науку. Я еще ни разу не выходил из комнаты с тех пор, как приехал. А приехал темной ночью и не знал, что здесь такая красота. Впрочем, в той части Германии, где я жил, было очень красиво, но мне было некогда заниматься природой и ее живописностью.

— Если бы Вы могли, профессор, нести все свои фолианты с собой, то все равно Ваше сердце сейчас освободилось бы от Вашего постоянного страха потерять мгновение в пустоте от научного труда. Пришло Вам время по-иному понять не только что такое «пустота», но и что такое самая наука.

Профессор расхохотался, как будто он услышал от Франциска самую забавную из шуток.

— Право, я готов радоваться встрече с Вами. Простите, я не знаю, как мне вас называть.

— Меня зовут Франциск, зовите и Вы меня так.

— Значит, Вы не англичанин? Я готов был думать, что подобная железная выдержка может вырабатываться только у этого народа. Но это к делу не относится. Я хотел сказать Вам, что первый раз в жизни веселюсь и ощущаю совершенно новую силу в себе: я радуюсь тому, что светит луна, что бежит этот белый павлин, которого час тому назад я ненавидел, что рядом со мною идут люди, хотя они ничего в науке и не понимают, и меня не давит, что они не отдают себе отчета в силах природы. Я не представлял себе раньше возможности провести даже нескольких минут с людьми, не имеющими непосредственного отношения к науке. А сейчас рад, что пробуду с Вами несколько часов.

Тон ученого, его полное непонимание, кто был радом с ним, снова меня поразили. Я не мог уже теперь вспыхивать и угасать, как делал это раньше, но в сердце моем было возмущение, негодование и… сострадание. Я поражался грубой нечуткости человека, считавшего себя избранником и чуть ли не вершителем мировых законов жизни. Где же внимание этого человека? Как может он не чувствовать тех струй любви, что бежали к нему от Франциска и которые, несомненно, влияли на него, и от них-то он и чувствовал свое раскрепощение от условного долга.

Луна стала заходить за рощу, ночь становилась темной, но уже чувствовалось, что вскоре заря сменит короткую ночь. Мы все шли прямо, и мне казалось, что мы идем не к Общине. Но я потерял давно ориентировку и уже не мог ясно определить, куда мы шли. Внезапно ученый спросил Франциска:

— Скажите, брат Франциск, что это там, вдали так сверкает? Если бы это был пожар, то можно было бы видеть колебания пламени, чувствовался бы запах гари и дыма. Но я вижу совершенно неподвижный яркий огромный круг света. Этот феномен Вашей природы мне неизвестен. Что это? Впрочем, что же это я, глупец, спрашиваю Вас о явлениях природы? Вы, вероятно, кроме послушаний, налагаемых на Вас Вашей сектой, ничего и не знаете? До сил природы Вам столько же дела, сколько мне до дел Вашей секты.

Франциск оставил без ответа все выпады профессора, просто ответив:

— В том месте; где Вы увидели круг света, живут люди, владеющие силами природы и умеющие направлять их так, чтобы благо и счастье встречаемых ими людей не нарушалось от потрясений и нервных токов и толчков тех людей, что живут эгоистическими порывами и мыслят о себе как о первых и важнейших величинах. Если бы Вы могли освободиться от давящего Вас ложного долга перед наукой, Вы могли бы увидеть сейчас больше, чем простая внешность людей, к которым мы идем. Вы увидели бы сейчас это место светящимся не потому, что оно светится само по себе для всех. Я присоединил Вас сейчас к силе моей мысли, и Вам открылась возможность увидеть влияние мыслей людей, увидеть их действенную энергию. Этот огонь мыслей, видимый сейчас Вами, принадлежит людям бескорыстным, людям, ставящим не себя в центр вселенной, но отдающим от себя энергию на строительство вселенной, на творчество всем тем, кто может подхватить их энергию и передать ее дальше как вдохновение, озарение, мужество, гармонию мысли и сердца в ежедневном творчестве дня. У вас нет мира в себе. А для того чтобы достичь необходимой для творчества гармонии, надо найти мир сердца. Эти люди, приносящие свои мысли в мир, как свет, проходя свой день, не задумываются о долге. Они идут любя, любя побеждают и рассыпают искры своей любви каждому. И Вы можете вобрать в себя от них частицу гармонии. Но для этого Вам надо сбросить с себя предрассудок, что есть условные разграничения людей. Пока Вы будете видеть в человеке только ту или иную культурную единицу и ценить человека, как ум, а не как сознание — частицу Вечного, до тех пор Вы не сможете воспринять их гармонии, так как в Вас закрыты все пути к ней.