Маисовый колос - Эмар Густав - Страница 47

Глава XXI

ФЕДЕРАЛЬНЫЙ БАЛ

Первая кадриль на балу, даваемом в честь дочери губернатора, окончилась в одиннадцать часов.

Громадные залы, освещенные сотнями восковых свечей, распределенных очень неумело, но тем не менее, довольно ярко светивших, были полны нарядной толпой. Золотое шитье мундиров чиновников и военных и бриллианты дам ослепляли.

Несмотря на многолюдность, обычного в таких собраниях веселого оживления не замечалось. Это объяснялось тем, что на балу сошлись два враждебных лагеря. Федералам, людям новым, вышедшим по большей части из уличной грязи и достигшим по милости Розаса высокого положения в обществе, мало, а то и вовсе не знавшим светских обычаев, было неловко в их костюмах, в блестящей обстановке и в кругу природных аристократов. Последние же, так называемые унитарии, приехавшие на этот бал из опасения, что их отсутствие может быть истолковано в дурную сторону, с высокомерием и презрением смотрели на грубых и вульгарных выскочек.

Дочь Розаса, донна Мануэла, одетая просто, но со вкусом, со всеми одинаково приветливая и любезная, была очаровательна.

Бедная девушка сама была жертвой своего отца. Добрая, честная и наивная по природе, она не принимала никакого участия в кипевшей вокруг нее глухой борьбе; все знали это, поэтому не только не трогали ее, но даже ради нее старались сдерживать клокотавшую в них злобу против ее отца.

Общее внимание приковывала к себе и донна Августина Розас Манчилла, двадцатипятилетняя женщина, справедливо считавшаяся первой красавицей в Буэнос-Айресе.

В описываемое нами время эта младшая сестра Розаса, жена генерала Манчиллы, не играла еще никакой политической роли; не принимая никакого участия в борьбе между федералами и унитариями, она думала только об удовольствиях. Вмешаться в политику, и то не по своей воле, ей пришлось позже, во время палермских сатурналий и внешних осложнений событий, разыгрывавшихся в Аргентинской республике.

Донна Августина прохаживалась по залам под руку со своим мужем, приветствуемая на пути одобрительным шепотом толпы, восхищавшейся ее красотой, когда на балу появились две новых звезды: донна Гермоза и донна Аврора. Обе они были так хороши и так роскошно одеты, что смело могли соперничать с донной Августиной, которая, впрочем, первая стала восхищаться ими.

Обеих подруг тотчас же окружила толпа кавалеров, наперебой приглашавших красавиц на кадриль. Однако донна Аврора приняла приглашение только одного из приятелей дона Мигеля, а донна Гермоза совсем отказалась от танцев и, ни с кем не знакомая, инстинктивно подсела к кружку жен унитариев.

Случай заставил ее сесть рядом с пожилой дамой, походившей на маркизу времен Людовика XIV или вице-короля Песуэлы, в Мексике. Обе дамы быстро познакомились и разговорились. Старушка знала всех гостей и, убедившись, что донна Гермоза не принадлежала к партии федералов, начала остроумно описывать ей биографии проходивших мимо. Дон Педро Ксимено, комендант порта, генерал Манчилла, дон Мануэль Ларрасабал, дон Лоренсо Торрес, дон Бальдомеро Гарсиа, Николас Маринио и все остальные высокопоставленные лица, игравшие главные роли в федерации, были беспощадно разоблачены сеньорой. Особенно досталось от нее Николасу Маринио.

Этот человек, некрасивый, вульгарный и напыщенный, стоял в нескольких шагах от донны Гермозы, облокотившись о спинку пустого стула, и с таким неприличным упорством глядел на прелестную вдову, что та, вся красная и смущенная, наконец, села к нему чуть не спиной.

— Вы не знаете сеньора Маринио? — спросила старуха, забавляясь этой сценой.

— Нет, — ответила донна Гермоза.

— Он не спускает с вас глаз. Это для вас громадная честь! — насмешливо продолжала остроумная старуха. — Вы сразу покорили его сердце, — сердце редактора «Газеты» и начальника знаменитого корпуса наших алгвазилов! Вы не шутите с этим сеньором. Это человек очень серьезный, он не пропускает ни одного дня, чтобы не покричать в своей «Газете» о неотлагательной необходимости перерезать всех унитариев. Боже, какие он делает меланхолические глаза, глядя на ваш затылок! Но вот к нему подходит супруга, она, наверное, избавит нас от его соседства.

— Так эта дама в красном платье с желтой и черной отделкой и с золотой стрелой в волосах сеньора Маринио?

— Да... законная обладательница его сердца.

— А кто эти четыре человека в мундирах, столько времени молча стоящие в углу?

— Первый, тот, который ближе сюда, полковник Сайта Колома, он же и мясник...

— Мясник?!

— Да, он одинаково успешно режет и скот и людей. Второй — комендант Маэстре, мошенник. Третий — полковник Саломон, владелец колониальной лавчонки.

— Сразу видно, что он лавочник, — заметила донна Гермоза. — Вероятно, и четвертый принадлежит к той же категории.

— О, нет, вы ошибаетесь, сеньора, это генерал Пинтос, настоящий кабаллеро и храбрый воин. Он так же, как и мы, против воли вынужден вращаться в среде этих подонков, поднятых судьбой на вершину.

— А кто эта дама, которой вы сейчас так дружелюбно поклонились, сеньора Негрета? — осведомилась донна Гермоза.

— Разве вы и ее не знаете?

— Да нет же. Я никуда до сегодняшнего вечера не выезжала, ни у кого не бывала и решительно никого не знаю.

— Ах, да! Это жена генерала Роллона, женщина превосходная во всех отношениях. Мы с ней очень дружны. К несчастью, новые связи ее мужа, заключенные им в силу горькой необходимости, заставили ее немного опуститься и забыть светские обычаи. Так, например, она на своих пригласительных билетах объявляет... как вы думаете, о чем она объявляет?

— Вероятно, о дне и часе собрания, на которое приглашает.

— Это само собой разумеется. А о чем еще, по-вашему?

— О роде этого собрания?

— И это не то! Она докладывает приглашаемым еще о том, что у нее будет подаваться кофе со сливками! Бедная Хуана! В конце концов она совсем превратится в разбогатевшую кухарку!

В это время в дверях залы показался дон Мигель. Переглянувшись издали с донной Авророй, которая прохаживалась под руку со своим кавалером, молодой человек поспешно подошел к своей кузине.

Сеньора Негрета довольно холодно ответила на его поклон, но он сделал вид, будто не замечает этого и предложил руку донне Гермозе, с которой быстро удалился.

— Ты много разговаривала с этой дамой? — спросил он.

— Нет, Мигель, но она говорила много.

— Знаешь ты, кто она?

— Сеньора Негрета.

— Да. Это самая несносная, высокомерная и злоязычная из всех наших дам... Что она тебе рассказывала, когда я подходил? Ты так весело улыбалась, наверное, какой-нибудь смешной анекдот.

— Она рассказывала, что сеньора Роллон объявляет на своих пригласительных билетах о том, что у нее будет кофе со сливками.

— Ну, вот еще выдумала!

— Разве это неправда, Мигель?

— Конечно, нет. Это одна из тех злых насмешек, которыми унитарии, за неимением другого орудия борьбы, колят федералов. Ты давно здесь?

— Минут двадцать.

— Ты была уже представлена Мануэле Розас?

— Нет.

— А Августине?

— Тоже нет. Я случайно познакомилась с одной сеньорой Негретой.

— Ну, а что же делала Аврора?

— Танцевала.

— А! Она танцевала?..

— Да, все время...

— С кем?

— Вон с тем молодым человеком, с которым сейчас ходит под руку... Кстати, кто это?

— Один из моих хороших друзей. Однако вот идет Мануэла. Я представлю тебя.

— Прикажешь мне в виде приветствия этой сеньоре крикнуть «Да здравствует федерация!» или еще что проделать в роде этого? — спросила донна Гермоза, с плутовской улыбкой взглянув на своего кузена.

— Ничего не нужно, кроме вежливости и приветливости, — ответил дон Мигель. — Мануэла единственный хороший человек в семье Розаса. Может быть, со временем отец и пересоздаст ее по-своему, но пока в ней нет ни одной капли зла. Говорю тебе это, чтобы ты знала, как к ней относиться, — заключил он шепотом.