Чужая невеста - Волчок Ирина - Страница 14

Оксана оторвала взгляд от Алексея, медленно обернулась к Ларисе и спокойно сказала:

— Я не собираюсь жить в Москве.

В машине повисло молчание. Алексей почувствовал, как прыгнуло сердце. Лариса застыла с открытым ртом и вытаращенными глазами. Ольга с интересом посматривала в зеркало и слегка улыбалась.

— Но как же… — Лариса никак не могла усвоить информацию. — Я так поняла, что… То есть Марк говорил, что…

— Марк, наверное, что-то перепутал, — равнодушно сказала Ксюшка. — Во всяком случае, я не помню, чтобы мы квартирные темы обсуждали.

— Да, но вы же собираетесь… — Лариса вдруг замолчала, отвернулась и принялась вылавливать сигарету в полупустой пачке.

— Оль, вот за этим перекрестком первый поворот налево, — будничным тоном сказала тетя Надя. — Четвертый дом от угла. Щас я вас накормлю по-людски. А то рестораны, рестораны… Того и гляди, трепанга подсунут.

Фейерверком вспыхнул внезапный Ксюшкин смех, радостно захохотал Алексей, засмеялась Ольга, обнажив слишком белые зубы, нервно хихикнула Лариса, красиво выпуская из красиво сложенных губ сигаретный дым в полуоткрытое окно. Одна тетка Надька сидела серьезная и даже хмурая, переводя взгляд с одного на другого, а потом загадочно сказала:

— Смейтесь, смейтесь… Что ж не посмеяться, пока зубы целы… — вздохнула и тронула Ольгу за плечо: — Оль, вот туточки. Приехали… В полном смысле слова.

Глава 8

Ну и денек выдался!.. Нет, все-таки бабы — совершенно непостижимый народ. Это надо же — за тридевять земель, на ночь глядя, на собственной машине… и все ради какого-то платья. Потратив половину этих сил и средств, можно было бы, наверное, не выезжая из Москвы найти что-нибудь подходящее. Ну, может быть, и не такое, как у Ксюшки… Так нет, загорелось этой Ольге — именно такое. У богатых свои заскоки. И он тоже хорош, сорвался, как теленок с привязи… Все бросил, ничего толком не сделал, едва успел утром в издательство заскочить да две встречи на четверг перенести. И — вперед. Как же, не обошлись бы без него…

Алексей, устало откинувшись на спинку заднего сиденья, старательно разжигал в себе недовольство. Ничего не получалось, никакого недовольства, даже искры его, не разжигалось. Несмотря на усталость, недосып, чуть теплый и к тому же слишком сладкий кофе из Ольгиного термоса, несмотря на почти оскорбительную бдительность Ольги и ее шофера Казимира (когда Алексей впервые сел за руль, они битый час неусыпно следили за ним в четыре глаза), несмотря на то, что он сам поломал все планы, ради которых ехал в Москву, он был доволен, как школьник, сбежавший с контрольной в цирк. Вот уж, действительно, цирк! А если бы Ксюшкина бабушка во Владивостоке жила? Интересно, понесло бы эту Ольгу за платьем во Владивосток? Похоже, понесло бы. А Ксюшку? Ну, Ксюшку — тем более. А его?

Алексей вдруг понял, почему он так хочет уговорить себя рассердиться на свое неразумное поведение. Потому, что ему слишком хорошо, и он этого боится. Так, спокойно. Давайте-ка мы все это проанализируем. Почему ему так хорошо? Давайте не будем задавать себе глупых вопросов… Ладно, не будем. Зададим умный вопрос: почему он этого боится? Тоже мне, нашел умный вопрос. Ой, тону, тону, тону… Не считая того, что уже утонул, лежу на дне, и пузыри уже не пускаю, и ножками не дрыгаю. И мечтаю об одном: чтобы маленькая дриада с медовыми глазами пришла на берег омута, закинула сеть, выловила бы меня и взяла в свою собственность. Но вся беда в том, что дриада не хочет подходить к этому омуту. Кажется, она вообще не замечает молодого красивого утопленника, который валяется на дне и мечтает стать ее собственностью. А утопленнику обидно.

Надо же, за два дня… Никому бы ни за что не поверил, если бы сам не влип. Насколько было бы проще, если бы это была не Ксюшка, а какая-нибудь другая… Какая другая? Алексей попытался вспомнить лица известных красавиц, топ-моделей каких-нибудь, что ли… Как их там зовут? Имена не вспоминались. Лица тоже не вспоминались. Лица тоже не вспоминались. Да что же это такое? Ведь нравился же кто-нибудь? Вот Ларка, например. Он ее даже любил. Кажется. Конечно, сейчас трудновато вспомнить, за что он мог любить это довольно глупенькое, пустое и меркантильное существо. Но ведь когда-то так переживал, так переживал… Какие у нее глаза? Светлые. Кажется, голубые. Да, точно, голубые, у всех Маркушиных жен были голубые глаза и светло-желтые волосы. А носы у них были прямые и длинные. Алексей представил себе красивое холеное лицо Ларисы и попытался убедить себя, что Лариса красивее Ксюшки. Конечно, красивей, хотя и не Мэрилин Монро. Нос, например, мог бы быть и покороче. Например, как у Ксюшки. На воображаемом портрете Ларисы нос уменьшился и переносица покрылась мелкими янтарными веснушками. Вот, совсем другое дело. Только с таким носом совсем не гармонирует твердый Ларисин подбородок. Алексей закрыл глаза и мысленно примерил к Ларисиному лицу с Ксюшкиным носом несколько подбородков разного фасона. Вот этот подходит, но теперь овал лица не тот. Скулы должны быть повыше. Щеки круглее. Брови тоньше. Лоб выше. А ресницы! Эти наваксенные щетки совершенно неуместны! Ресницы должны быть пушистые, лохматые, с выгоревшими до желтизны кончиками… А волосы должны быть светло-каштановыми, с золотым блеском на заворачивающихся в кольца концах… Засыпая, Алексей представлял себе женское лицо, которое он сам придумал. Идеальное лицо. Вот что ему всегда нравилось. Вот что он всегда искал… Ой, а глаза-то у нее какие? «Открой глаза», — обратился он к идеальному лицу, немного тревожась, что глаза будут какие-нибудь не такие. Лохматые ресницы дрогнули, поднялись, и на Алексея глянули теплые медовые глаза. «То-то, — сказал он умиротворенно. — Я так и знал, что это ты». И уснул. Ему снилось, что они с Ксюшкой сидят в гамаке, она — у него на коленях, в кольце его рук, уткнувшись лицом в его плечо… Совсем как тогда. Только не плачет, а смеется. «Ты чего смеешься?» — хочет спросить Алексей, но не спрашивает, а сам начинает смеяться… Ксюшка отстраняется от него, удивленно таращит глаза и подозрительно спрашивает:

— Ты чего смеешься?

Алексей, продолжая смеяться, проснулся, открыл глаза и встретился взглядом с Ксюшкой. Ее лицо близко-близко… Лицо, которое он сам придумал. И искал всю жизнь.

— Ты чего смеешься?.. Я тебя не отлежала? — озабоченно спросила Ксюшка, поднимая голову с Ольгиного пледа, который лежал на ее дорожной сумке, которая, в свою очередь, лежала у него на коленях. Вон как она устроилась, пока он спал. А он спал… во дурак-то. Ксюшка заворочалась, устраиваясь рядом с ним, и потянула плед с его колен на свои. — Ты извини, я тебя будить не хотела. У меня шея затекла, прямо ужас какой-то. Все сидим, сидим, сидим… Давай ты так же полежи, если хочешь… — Она устроила плед у себя на коленях и похлопала по нему ладошкой. — Ну, давай. Хочешь?

Еще бы ему не хотеть. Его как магнитом тянуло положить свою дурную голову ей на колени. И обхватить руками тоненькую змеиную талию. И уткнуться лицом в солнечное сплетение. И услышать, как бьется ее сердце. И пить ее волшебный запах. И ловить губами ее дыхание.

Ну да… И испугать ее до полусмерти?

Машина мягко сбавила ход, вильнула вправо и остановилась.

Ольга оторвала руки от руля, закинула их за голову и сладко потянулась, зевая и вертя шеей.

— Ксюш, — сказала она, не оглядываясь. — Пойдем-ка, ты меня немножко проводишь. А то темно очень, а я с детства темноты боюсь.

— Ты? Боишься?! — Ксюшка недоверчиво засмеялась, но с готовностью выпрыгнула из машины, подождала, когда выйдет Ольга, и они обе пропали в темноте за придорожными кустами, негромко переговариваясь.

Казимир тоже вышел из машины и принялся обходить ее кругом, пиная носком тяжелого ботинка скаты и время от времени что-то трогая руками. Вернулся, сел на свое место и неожиданно сказал:

— Сестренка у тебя классная. Я думал, таких девочек уже и не бывает.

— Это не сестренка, — отозвался Алексей не сразу. — Но в одном ты прав: таких девочек больше нет.