Главный приз - Волчок Ирина - Страница 26

— Помочь? — как можно безразличнее спросил Виктор, глядя, как она выпутывает украшение из волос, и жадно мечтая прикоснуться к их живому шелковому теплу.

— Нет, спасибо. — Юлия справилась с ожерельем и подняла на Виктора улыбающиеся и немножко смущенные глаза. — И за цепь спасибо… Такая прелесть. Мне никогда ничего подобного не дарили.

— Ну-ну, — снисходительно сказал Виктор, неожиданно тоже смутившись. — Не обманывай. Что же тебе дарили — одни бинокли, что ли?

— Бинокль — это тоже впервые. — Юлия засмеялась и опустила глаза, откровенно любуясь серебряным черненым узором на белой ткани своего платья. — Мне много чего дарили — книги, посуду, сумки… Папа один раз рапиры подарил. Дети котенка подарили… Серенький такой и пушистый-пушистый! А украшения никогда не дарили.

А ведь и правда — Виктор ни разу не видел, чтобы Юлия носила хоть какие-нибудь украшения. Тоже странно. Муж, наверное, просто не успел ничего такого ей подарить. Но ведь кто-нибудь еще мог догадаться, что женщинам нравятся всякие такие вещи. Но он был до глупости рад, что догадался первым, глядя на ее совершенно по-детски сияющее лицо и на смуглые пальцы, в ритме медленного пламени ласкающие ажур ожерелья. И никакая она не надменная. Просто он чего-то не понимает, вот и судит поспешно. Надо же, котенка ей дарили! Пушистого-пушистого… Виктор мог поспорить на свой договор с английской клиникой, что котенку она радовалась не меньше, чем Катька — новому бриллианту.

Впрочем, Юлия сегодня всем подаркам радовалась. Ей надарили целую кучу кошельков, косынок, заколок для волос, бутылок шампанского, коробок конфет, футболок и даже бейсбольную кепку. Алан подарил ей портрет акварелью — и когда он только успел? Катька с таинственным видом подарила какой-то тщательно упакованный сверток, посоветовав не разворачивать его принародно.

Гиви подарил часы. Виктор догадывался, сколько они могут стоить, и настроение у него тут же испортилось. Юлия приняла вызывающий подарок Гиви с тем же выражением вежливой благодарности, с каким принимала всякие косынки-футболки. И не надела.

А когда процедура дарения закончилась, начался банкет — настоящий банкет, с шампанским и тостами, с множественными переменами блюд и четырьмя невероятных размеров тортами — чтобы на всех хватило, — с шумом, гамом и танцами на освобожденном от столов пространстве. И Виктор не отходил от Юлии ни на минуту, и танцевал с ней медленный танец без названия под какую-то задерганную, почти не различимую в общем шуме музыку, и наливал ей шампанское, и пил из ее бокала, и вел ее за руку на палубу, чтобы подышать свежим воздухом, и приводил обратно к столу, чтобы она могла наконец хоть что-нибудь съесть, и все больше и больше погружался в совершенно незнакомое, новое для него, тревожное и сладкое чувство полной, безоговорочной, добровольной капитуляции.

А потом подошел капитан и передал ей пачку каких-то листочков, и она, сев на диване в углу, жадно воткнулась в них, словно это был приговор Божьего суда, и Виктор, стоя над ней и по обыкновению не отрывая от нее взгляда, заметил что-то неладное. Он сел рядом, взял ее за плечи, повернул лицом к себе и некоторое время хмуро смотрел на ее мокрые глаза и подрагивающие губы. Потом потянул из ее рук эти проклятые листочки, ожидая прочесть что-то совершенно ужасное… Капитан, должно быть, сошел с ума, если принес ей в такой день какое-нибудь плохое известие — например, из дому. А что это еще могло быть?

Это были поздравления с днем рождения. От родителей, от какой-то Ани из Воронежа, от какой-то Бетти из Лондона, от Мари из Лиона, от супругов Германа и Анны из Германии, от семьи Радковых из Варны и еще целое послание из какого-то неизвестного науке места под названием Хорусь. Это послание наряду с поздравлениями содержало сведения о здоровье Маши, Челленджера и мамы Нины и было подписано «все твои дети, друзья и родные».

Нет, это уже чересчур. Мало того, что у нее глаза как агаты в золотой оправе, мало того, что у нее волосы как у Марии Магдалины, мало того, что у нее фигура, какой вообще не бывает, мало того, что у нее повадки королевы, мало того, что она Юлия, так она, оказывается, еще и Июль! Это уже несправедливо. Более того, это уже судьба. То-то он с самого начала чувствовал, что трепыхаться бесполезно. Влип, как муха в варенье.

— Ты что так смотришь? — Юлия крепко вытерла ладонями глаза и глубоко вздохнула. — У меня, наверное, нос красный, да?

— Нет, — медленно сказал Виктор, растерянно глядя на ее заплаканное лицо. — У тебя не нос красный. У тебя фамилия — Июль.

— Ну и что? — Юлия настороженно глянула на него, мгновенно принимая этот свой невыносимый вид «мы с вами нигде не встречались». — Чем тебе моя фамилия не нравится?

— Твоя фамилия мне нравится, — серьезно сказал Виктор. — А тебе моя?

— А у тебя какая? — без особого интереса спросила она, отбирая у Виктора пачку поздравительных радиограмм.

— Джулай.

Виктор увидел, как она открыла рот и распахнула глаза в веселом изумлении, и вдруг страшно обрадовался, что у него такая замечательная фамилия. Все-таки хоть чем-то можно ее удивить.

— Ну, это уже слишком, — недоверчиво сказала Юлия, расплываясь в улыбке. — Это уже перебор.

— Мысли читаешь. — Виктор заулыбался в ответ на ее улыбку, заглядывая в ее мокрые от недавних слез глаза. — И что мы теперь делать будем?

— Сейчас мы все это соберем и отнесем ко мне, — деловито предложила Юлия, глядя через его плечо.

Он непонимающе оглянулся. К ним сквозь толпу пробиралась Катька, победительно подняв над головой какой-то клетчатый клеенчатый баул устрашающих размеров.

— Ничего себе сумочка! — Катька подлетела, с размаху шлепнула баул на пол и гордо распахнула его зев. — Все влезет, и еще место останется. Я это чудо-юдо у медиков выпросила, насовсем. Тоже как подарок считается… Загружай, Юль. Витька сейчас отнесет, все равно ему делать нечего.

Глава 11

Это, конечно, хорошо, что Виктор помог принести подарки в ее каюту, но лучше бы ему этого не делать. Лучше бы он пошел и занялся чем-нибудь полезным, а не торчал здесь, наблюдая, как она под чутким руководством Катерины разбирает груду подарков, по ходу дела прикидывая, какое чему найти применение. Вообще-то нельзя сказать, что Виктор очень уж мешал, — сидел себе молча на другом краю кровати и улыбался. Вот если бы он еще и улыбался куда-нибудь в иллюминатор — совсем замечательно было бы… Зря она послушалась Катерину и надела это платье. Никогда больше мини не наденет. И неудобно, и пялятся все, и, вообще, не в том она уже возрасте, чтобы такое короткое носить. Юлия перехватила взгляд Виктора, раздраженно дернулась, подавляя инстинктивное желание одернуть подол платья, и как можно более естественным жестом подтянула к себе на колени из кучи подарков, вываленных на постель, какую-то яркую футболку с разлапистым черным иероглифом на спине.

— Кошмар! — Катерина попыталась отобрать у нее футболку. — Это надевать нельзя, неизвестно еще, что это по-японски означает. Может, неприличное что-нибудь… Да и вообще — куда ее носить?

— Очень даже есть куда. — Юлия вцепилась в футболку, удерживая ее на коленях и с негодованием отмечая, с каким интересом Виктор ждет исхода ее нечаянного поединка с Катериной. — Я в ней картошку буду копать, вот. И ничего здесь неприличного не написано. Этот иероглиф означает «человек», и все. Только это не по-японски, а по-китайски.

— Ух ты! — изумилась Катерина, оставляя футболку в покое. — Ты что, и китайский знаешь?

— Ух ты! — точно так же изумился Виктор. — Где это ты картошку копать собралась?

— Китайского я не знаю. Так, несколько иероглифов. Случайно. — Юлия помолчала, решая, отвечать или не отвечать на вопрос Виктора, и решила все-таки ответить. — А картошку копать я собралась на своем огороде. Как всегда.

Она сама почувствовала, что сказала это вызывающим тоном. Да и вообще незачем было говорить. Получилось так, будто она дает понять, до какой степени они разные… До какой степени все у них разное — образ жизни, интересы, круг общения… Впрочем, так и есть. Именно это она и дает понять. И правильно делает. Вон как у него бровь задралась.