Ястреб и голубка - Хенли Вирджиния - Страница 25

— Бастард!

Он откинул назад голову и от всего сердца захохотал, потому что она назвала его совершенно точно.

— Ах, сердитый котенок, этот кинжал тебе подходит. Взгляни-ка на рукоятку.

Она даже растерялась: он не только не испугался, но даже нисколько не встревожился оттого, что она завладела его клинком. Она взглянула на кинжал и обнаружила, что его ручка сделана в виде фигурки рассерженной дикой кошки. А он тем временем неведомо откуда вынул второй кинжал — точно такой же.

— Теперь у каждого из нас по одному… а ведь они составляют пару… держи и этот тоже.

Она взглянула на него — и тут ее как громом поразило: только сейчас она полностью осознала, что он ее муж. Закон Англии… о, и закон Божий тоже… дают ему власть над ее жизнью и смертью. Стоя с ним лицом к лицу, она вспоминала, что ее сегодняшний наряд был задуман как свадебное платье, и душевные силы изменили ей. Слезы подступили к глазам, когда она представила себе, как все могло бы произойти, — и тогда нарастающий гнев высушил эти непролитые слезы. Здесь, перед ней, находился ее враг.

Именно о нем она должна узнать всю подноготную, именно его она должна сделать своим рабом и погубить его. С чего же начать?

Чутье подсказало ей, что надо переходить в наступление. Она улыбнулась.

— Я пришла за ожерельем. Оно принадлежит мне.

В его глазах снова мелькнула усмешка.

— Нет, не тебе, а королеве.

— Ха! Что навело вас на столь смехотворную мысль?

— Я сам его ей подарил. Ты должна вернуть его на место, прежде чем тебя изобличат.

Она поняла, что ей остается только один выход.

— И вы действительно ожидаете, что я стану вашей любовницей, лишь бы получить ожерелье? — спросила она с негодованием.

— Любовницей? Кровь Господня, какая самонадеянность с твоей стороны! Я имел в виду просто разок позабавиться.

Оскорбленная сверх всякой меры, она бросилась на него с кинжалом. Он стиснул зубы и перехватил занесенную руку, так что едва не вывернул ей запястье. Кинжал упал на пол, и она снова оказалась в железных объятиях.

Дерзкий язык коснулся ее губ.

— Откуда мне знать, будет ли от тебя хоть какой-то прок, — поддразнил он ее.

— Поскольку я нетронута… Какой от меня будет прок — зависит только от того, как вы сумеете мной распорядиться.

Горячая волна вожделения прокатилась по его телу. Крепко прижав Сару к себе, он скептически поднял брови:

— Нетронутая? Неискушенная? Незапятнанная? — Он сделал паузу, а потом шепотом, от которого можно лишиться рассудка, докончил:

— Неверная!

Она ответила ему в том же духе:

— Несговорчивая! Неподатливая! — Она тоже выждала пару секунд и с вызовом подзадорила его:

— Неукрощенная!

Он смотрел ей прямо в глаза.

— Жизнь — игра. Между нами, Сабби, тоже идет игра, но, если ты хочешь играть, надо знать все правила. Каждая игра сопряжена с риском: кто-то выигрывает, а кто-то проигрывает.

— Если вы думаете, что я собираюсь проигрывать, то ошибаетесь. Жестоко ошибаетесь. Я намерена выиграть!

В этот момент она ненавидела его всеми фибрами души. Ее грудь вздымалась от негодования, и при каждом вздохе тугие соски обозначались под платьем все более отчетливо.

— Снимай свой наряд, и давай посмотрим, какие у тебя козыри.

Она вырвалась из его объятий, разъяренная до такой степени, что, будь при ней ее сабля, она была бы готова убить насмешника.

— Снимайте свой наряд, милорд Девонпорт, и давайте посмотрим, чьи козыри сильнее!

Он демонстративно снял рубашку и стал медленно поворачиваться, так чтобы она могла рассмотреть его со всех сторон. Вид его обнаженного торса произвел на нее ошеломляющее впечатление. На груди и на спине у него бугрились могучие мускулы, и на не правдоподобно широкой лопатке вилась татуировка, изображающая дракона. И в Сабби взметнулось желание. Ее обжигала потребность прижаться к нему всем телом… в этой огромной кровати. Сколь ни было это невероятно, она жаждала осязать его, ощущать его вкус. Убить дракона… или быть убитой. У Сабби подкосились ноги, она рухнула на ковер, спрятала лицо в ладонях и горько зарыдала.

Он не стал поднимать ее, а лег на пол рядом с ней и привлек ее к себе.

— Ш-ш-ш, милая, не плачь. Мне нравится изображать жестокого бастарда. Может быть, ты сказала правду. Но при дворе твоя невинность быстро улетучится, моя сердитая дикая кошка.

Он погладил ее по голове, по спутанным пламенеющим прядям, и прикосновение к этим густым шелковистым волосам заставило его вздрогнуть. Он зарылся в них лицом и неожиданно для себя самого воззвал к ней:

— Позволь мне быть твоим защитником, Сабби.

Она прекрасно понимала: если сейчас позволит ему одержать столь легкую победу, то очень скоро прискучит ему. Но разве к такому исходу она стремилась? Он-то был бы рад соблазнить ее и подчинить себе; она же намеревалась разжигать в нем вожделение все больше и больше — значит, уступать было нельзя. , — Я не стану любовницей ни для кого!

Только супругу я отдам свою невинность! — решительно провозгласила она.

— Посмотрим, — пообещал он и поднялся на ноги. — Предупреждаю тебя, я приложу все усилия, чтобы заставить тебя передумать, и никаких поблажек тебе не будет.

С недоброй усмешкой он протянул ей руки, чтобы помочь подняться, но она грациозно встала на ноги без посторонней помощи; впрочем, она постаралась, чтобы при этом от его взгляда не ускользнуло ослепительное зрелище, открывающееся в вырезе платья. Он молча подал ей ожерелье и кинжал. Она не отказалась ни от того, ни от другого.

Оказавшись одна у себя в комнате, она дала волю ликованию. Она выиграла первый поединок и не могла сдержать улыбку, когда позволила себе покрасоваться перед зеркалом в ожерелье из нефрита и бирюзы. «Господи, подумать только, ведь он разве что не умолял меня!» — торжествовала она.

На следующее утро она проснулась, ощущая неведомо откуда взявшуюся уверенность, что сегодня — днем или вечером — им опять суждено увидеться. Положить ожерелье на место, когда Кейт открыла шкатулки с драгоценностями, оказалось совсем пустяковым делом, просто детской игрой. За всю свою жизнь она не испытывала такого воодушевления.

Но зато когда она узнала, что Хокхерст уже отбыл из дворца, чтобы присоединиться к королевской свите, она почувствовала себя так, как птица, ударившаяся на лету грудью о стену. Она припомнила все проклятия и бранные слова, которые когда-либо слышала, и мысленно осыпала ими королеву. Да как она могла ревновать к деспотичной и сварливой старухе?

Глупо конечно, — но Сабби ревновала и ничего не могла с собой поделать.

Лето не изобиловало событиями, и Сабби пришлось с этим примириться.

Она старалась заводить и укреплять дружеские отношения с дамами, постигала очарование столицы и с холодной надменностью удерживала мужчин на почтительном расстоянии.

Когда Мэтт вернулся из Кале с грузом дорогих французских шелков, он предложил ей взять любой отрез на платье, и она выбрала муаровую ткань бледно-лимонного цвета, простроченную серебряной нитью. Он сводил ее пообедать в модное заведение Гантера, но обедать вдвоем с мужчиной — это почти граничило с безрассудством. Мэтью сказал ей, что собирается домой: нужно было навестить мать. После смерти Себастьяна она осталась одна, и, поскольку Хок не мог принять на себя обязанности главы местного отделения их компании, это должен был сделать Мэтью.

К августу труды по обновлению гардероба королевы были завершены. Кейт не могла нахвалиться племянницей и объявляла во всеуслышание, что без помощи Сабби не сумела бы справиться и с десятой долей того, что они сделали вместе.

У Сабби выдался тяжелый денек. Кейт собиралась в город и попросила, чтобы Сабби ее сопровождала. Под охраной вооруженного стражника они доставили драгоценности, нуждавшиеся в починке, к ювелиру на Ломбард-стрит, а поломанные веера — в мастерскую на другом конце города. Елизавета редко разрешала что-либо выбрасывать; каждую мелочь приходилось вносить в длинные реестры с подробными описаниями, и копии этих реестров надлежало передавать ремесленникам, которые занимались починкой.