Через Гоби и Хинган - Плиев Исса Александрович - Страница 27

– Такой способ передвижения придумали. К каждому кузову прикрепят по две веревки. Те, кто попадут в машины, возьмут оружие товарищей, которые будут бежать, держась за веревки. Через каждый час солдаты будут меняться местами. Ведь машины пойдут в горах не быстрее десяти километров в час, а может, и медленнее.

В использовании «марафонского варианта» не было никакой необходимости. Но сама просьба солдат искренне растрогала меня: она исходила от людей, только что закончивших наступление через пустыню Гоби!

Поблагодарив бойцов за инициативу, я сказал, что их благородный порыв заслуживает самой высокой похвалы. Однако на Жэхэ наступают несколько полнокровных соединений, и пятьдесят – семьдесят, хотя и храбрейших, воинов в этой ситуации ничего не решат. И все же мне показалось, что я людей не убедил. Их глаза говорили: «Без нас Жэхэ не возьмут».

Двинувшись дальше, я заметил полковнику Диденко:

– А вы говорите, непорядок… Да ведь это высшая форма боевой целеустремленности!

Польщенный, комбриг довольно улыбнулся. Было видно: он рад за своих солдат.

Нам предстояло наступать в горах Большого Хингана, когда центральная группировка Забайкальского фронта уже вырвалась на оперативные просторы Маньчжурской равнины и устремилась к жизненно важным центрам страны. Навстречу ей медленно, но неодолимо, взламывая долговременную оборону японцев, пробивались войска 1-го Дальневосточного фронта. С севера надвигалась 2-я Краснознаменная армия 2-го Дальневосточного фронта.

Огромный, сверхмощный пресс уже раздавил основные укрепленные районы Квантунской армии. Понимая, что сдержать советские войска на просторах Маньчжурии невозможно, и стремясь сохранить силы, чтобы удержать Ляодунский и Корейский полуострова, японское [116] Командование решило любой ценой выиграть время для проведения стратегической перегруппировки. С этой целью 14 августа оно лицемерно заявило о принятии условий Потсдамской декларации. В тот же день штаб Квантунской армии обратился по радио к советскому командованию с предложением прекратить боевые действия. Но это заявление оказалось голословным. Вражеские войска не получили соответствующего приказа и продолжали активно сопротивляться. На ряде участков они осуществляли сильные контрудары и проводили перегруппировки, стремясь занять выгодные оперативные рубежи на линии Цзинь-Чжоу – Чанчунь – Гирин – Тумынь.

Советское командование разгадало нехитрый прием кабинета Судзуки. 16 августа Генеральный штаб Красной Армии опубликовал разъяснение о капитуляции Японии. В нем говорилось: «Капитуляцию вооруженных сил Японии можно считать только с того момента, когда японским императором будет дан приказ своим вооруженным силам прекратить боевые действия и сложить оружие и когда этот приказ будет практически выполняться»{21}. Исходя из этого, Советское Верховное Главнокомандование потребовало от войск продолжать решительно наращивать темпы наступления.

В свою очередь командующий Забайкальским фронтом приказал Конно-механизированной группе усилить натиск на неприятеля и в самый короткий срок овладеть оперативно-стратегическими пунктами, которые японцы могли использовать как опорные пункты и узлы сопротивления для перегруппировки своих войск.

Таким важным стратегическим пунктом являлся для нас город Жэхэ. Через него проходили важнейшие авиационные пути, главная железнодорожная магистраль и шоссейные дороги, соединяющие Квантунскую армию с Северным фронтом японской армии в Китае, то есть с ближайшей крупной группировкой, способной оказать влияние на ход боевых действий правого крыла Забайкальского фронта.

Боевое распоряжение командующего Забайкальским фронтом предписывало Конно-механизированной группе [117] к исходу дня 20 августа занять Калган и Сюаньхуа, а главным силам конницы овладеть районами Фыннин, Чанпин, Ниюнь, Аньцзятунь, Жэхэ. Иначе говоря, нам предстояло за несколько суток преодолеть с боями около 300 километров в труднопроходимых Хинганах.

Наступление возобновилось утром 16 августа. По правому направлению выступила 59-я кавдивизия генерала Коркуца, по левому – 8-я монгольская кавалерийская дивизия полковника Одсурэна. За первым эшелоном двинулся второй: 5-я и 7-я кавалерийские дивизии – по правому направлению и 6-я кавдивизия – по левому.

Штаб Конно-механизированной группы остался пока в Долонноре. Чтобы осуществлять управление войсками, я решил двигаться с оперативной группой офицеров по правому направлению в голове 59-й кавалерийской дивизии.

Не успели тронуться разведотряды, как хлынул ливневый дождь. После изнуряющего зноя это было не так уж плохо. Но хлопот он доставил немало.

Мы уже садились в машины, когда ко мне подошел генерал Никифоров. Доложив «о потерях от дождя», он попросил отсрочить наступление до окончания дождей.

– Ни в коем случае, – решительно возразил я. – Ливень послужит нам средством оперативной маскировки. Преодолев хребет, мы свалимся на противника как снег на голову.

– Товарищ командующий, идти сейчас в горы – форменное безумие. Проводник говорил, дороги часто нависают над пропастью, каждую минуту возможны обвалы. Во всяком случае, предвижу ничем не оправданные жертвы…

– Да, наступление в горах в период ливневых дождей связано с риском. Но на войне, как известно, без риска не обойтись. Что же касается завалов на дорогах и сорванных мостов, то это препятствие устранят передовые отряды, приданные им подразделения саперов. Они располагают необходимой техникой.

И кстати, давайте договоримся на будущее. Я принимаю любые ваши предложения, направленные на повышение темпов наступления и на поддержание в войсках [118] высокой боевой готовности. За них буду благодарен. А излишняя осторожность… что же, она тоже полезна, только не в наших с вами условиях. И это давно пора понять.

Мы двигались долинами рек Шандухэ, затем Луаньхэ, между хребтами Майшань и Пукэлин. Поэтому вода обрушивалась на нас и с неба и со склонов гор. Набухшие реки словно взбесились и понеслись могучим потоком, сметая все на своем пути.

Большой опасности подверглись парковое, ремонтное и некоторые другие подразделения 14-го истребительного противотанкового полка, расположившиеся в русле высохшей реки. Когда упали первые капли, никто не придал им значения. Но вскоре появились бурные потоки, несшие с собой глыбы породы, тяжелые камни. Начались обвалы. Только теперь полк был поднят по тревоге. С трудом удалось вывести машины и пушки на более высокие и безопасные места. Но без потерь не обошлось. Течение подхватило и унесло легковую машину «амфибия». Немало было потерь и в других частях.

Уже темнело, когда мы подъехали к населенному пункту Вайгоумыньцзе. Мост здесь оказался сорванным. На берегу скопились машины с противотанковыми орудиями и кавалерийские подразделения. Саперы мужественно боролись со стихией, стягивая сваи, закрепляя их скобами.

По стремительному гладководью я понял, что, хотя вода и прибыла, речка неглубокая и дно ее ровное. Но твердое ли оно? Я уже думал пустить для пробы машины, когда на противоположном берегу появилась многотысячная толпа китайцев с длинными толстыми веревками. Пять человек, держась за руки, потащили концы веревок на наш берег. Началась буксировка автомашин.

Дружно действовали советские солдаты и китайские крестьяне. А когда вся техника была переброшена на противоположный берег, пять китайцев, которые перенесли веревочные канаты через реку, сели рядом с нашими солдатами на танк и доехали до деревни.

– Русско-китайская дружба на колеснице победы! – остроумно заметил кто-то. [119]

Мы двинулись дальше, а саперам было приказано закончить ремонт моста.

Наступила ночь. Дождь усилился. Стрелы молний, сопровождаемые гулкими раскатами грома, то и дело прочерчивали темное небо. Природа разбушевалась не на шутку. На землю будто обрушилась неведомая чудовищная сила. И мне стало как-то понятнее чувство страха религиозных маньчжур перед неукротимой стихией.