Йенни - Унсет Сигрид - Страница 29

IX

Йенни наклонила голову над букетом из хризантем, который ей принес Герт Грам, и сказала:

– Я очень рада, что тебе так понравились мои картины.

– О, да, они мне очень понравились. В особенности портрет девушки с кораллами. На нем такие сочные краски.

Йенни покачала головой:

– Нет, он не закончен, он написан даже небрежно. Но дело, видишь ли, в том, что как раз когда я его писала… многое помешало… и Ческе, и мне, – прибавила она тихо.

После некоторого молчания она спросила:

– Получаете ли вы какие-нибудь известия от Хельге? Как он поживает?

– Пишет он очень мало. Он работает над своей докторской диссертацией, которую он начал еще в Риме. По-видимому, он чувствует себя хорошо.

Йенни кивнула головой.

– Матери он совсем не пишет. И, разумеется, на нее это действует очень скверно. Вообще, совместная жизнь с ней стала отнюдь не приятнее. Что же, в сущности, ее жаль; ей, должно быть, бывает очень тяжело.

Йенни поставила букет на свой письменный стол и принялась приводить в порядок книги и листы бумаги на столе.

– Меня, во всяком случае, искренне радует, что Хельге работает, – сказала она. – Летом ему, бедному, было не до этого.

– Да и тебе не пришлось работать.

– Да, конечно, но хуже всего то, Герт, что я до сих пор еще не принялась за работу. И я не чувствую ни малейшего расположения к ней. Я хотела делать наброски зимою, но…

– Это так понятно, Йенни… Ведь разочарование, которое тебе пришлось пережить, не забывается сразу. Но твоя выставка так удалась и имеет успех… Надо надеяться, что это пробудит в тебе интерес к работе. На твою авентинскую картину есть уже предложение… Кстати, ты примешь его?

Она пожала плечами:

– Конечно. Дома у нас всегда нужны деньги. Да и мне придется поехать за границу. Для меня вредно так долго оставаться здесь и бездельничать.

– Вот как, ты собираешься уехать? – произнес Грам тихо и опустил глаза. – Что же, это вполне понятно, что тебе хочется вон отсюда, вполне понятно.

– Да, прошла целая вечность с тех пор, как я работала. Картины, которые выставлены, я почти все закончила в Риме. Этюд к авентинской картине я сделала в день приезда Хельге в Рим… Так Хельге снова принялся за работу?…

– Милая, неужели же ты не понимаешь, что то, что произошло между тобой и Хельге, всегда оставляет в душе женщины более глубокие следы…

– Ну, да, да, да, да… женщина, конечно! Вот в этом-то все и несчастье. Потерять душевное равновесие, способность к труду, отдаться во власть непреодолимой лености! И все это из-за любви, которой никогда и не было даже!

– Ты слишком раздражена, Йенни, ты не хочешь отнестись ко всему спокойно и здраво. Но ведь нельзя же приходить в отчаяние от первого разочарования… И знаешь, понятие о счастье так относительно… Любишь – это уже счастье. Да, это великое счастье.

– Гм… жалкое это счастье, Герт, любить… без взаимности.

Некоторое время он молчал, глядя вниз. Потом произнес шепотом:

– Великое или малое, но это счастье. Испытываешь счастье уже только от сознания, что есть человек, о котором думаешь только хорошее, и говоришь внутренне: о, Боже, дай ей счастья, потому что она заслуживает его, потому что она чиста и прекрасна, и добра, и одарена… Господи, дай ей все то, чего не выпало на мою долю!.. Да, Йенни, я нахожу величайшее счастье в том, что я могу так молиться за тебя… Полно, полно, тебе нечего пугаться, милая…

Он встал, и она также поднялась и сделала такое движение, словно боялась, что он подойдет к ней. Грам тихо засмеялся и сказал:

– Неужели это удивляет тебя? Ведь ты такая умная… Йенни, я думал, что ты поняла это задолго до того, как я сам открыл это… И разве это могло быть иначе? Моя жизнь подходит уже к концу, и я хорошо сознаю, что то, к чему я стремился, осталось для меня недосягаемым… И вот я встречаю тебя… Для меня ты прелестнейшая женщина в мире, какой я никогда еще не встречал… и ты стремишься к тому же, к чему и я когда-то стремился… Ты уже недалеко от цели. Неужели же мое сердце могло оставаться холодным?… И ты была так ласкова со мной, Йенни. Ты приходила в мою берлогу, рассказывала о себе… и слушала меня, и твои прекрасные глаза были полны симпатии, полны нежного понимания… Боже, ты плачешь?

Он схватил ее руки и прижался к ним губами. – Ты не должна плакать, Йенни… слышишь, не плачь же так… О чем ты плачешь?… Ведь ты вся дрожишь… Скажи, о чем ты плачешь?

– Обо всем, – произнесла она сквозь рыдания.

– Сядь… вот так. – Он усадил ее на диван, а сам опустился перед ней на колени и на мгновение прильнул своей головой к ее ноге.

– Из-за меня тебе нечего проливать слезы, слышишь? Неужели ты думаешь, что я хоть на мгновение сожалею о том, что встретил тебя? Дорогая, родная моя, если когда-нибудь ты кого-нибудь полюбишь и потом будешь желать, чтобы этого никогда не было, то это значит, что ты, в сущности, и не любила вовсе этого человека. Поверь мне, что это так. Да, Йенни, ни за что на свете не хотел бы я, чтобы в моем сердце никогда не было того чувства, которое я питаю к тебе… Оно для меня дороже жизни!.. И о себе тебе тоже незачем плакать. Я знаю, что ты будешь еще счастлива. Когда-нибудь настанет день, когда человек, которого ты полюбишь истинной любовью, будет вот так лежать у твоих ног… И тогда ты почувствуешь, что в этом весь смысл жизни. И тогда ты поймешь, что сидеть с ним вдвоем, хотя бы в бедной хижине и в короткие часы досуга после долгого дня, полного тяжелого и скучного труда, – это великое счастье. Что это счастье неизмеримо выше счастья быть величайшей художницей. Ведь так ты и сама думаешь, не правда ли?

– Да, – прошептала сквозь слезы Йенни. Грам поцеловал ее руки и продолжал:

– Ведь ты соединяешь в себе все прекрасное. Когда-нибудь другой человек, моложе меня, лучше и сильнее, скажет тебе то же самое… и ты с радостью будешь слушать его. Но, может быть, тебе и теперь доставляет хотя бы маленькое удовольствие, что я говорю это тебе… может быть, тебе приятно слышать, что ты самая очаровательная девушка в мире… Взгляни же на меня, Йенни!..

Она подняла голову, посмотрела на него и сделала жалкую попытку улыбнуться. Потом она снова опустила глаза и провела рукой по его волосам.

– О, Герт!.. О, Герт!.. – воскликнула она в отчаянии, – я не виновата в этом! Я не хотела причинить тебе страдания. Я ничего тут не могла поделать!

– Тебе не в чем упрекать себя… бедняжка. Ведь я не мог бы не полюбить тебя… Не огорчайся даже в том случае, если ты думаешь, что заставляешь страдать меня. Есть страдания, которые доставляют счастье, да, величайшее счастье.

Она продолжала тихо плакать.

После минутного молчания он проговорил шепотом:

– Позволь мне приходить к тебе… изредка… Когда у тебя будет особенно тяжело на душе… не можешь ли ты послать мне весточку?… Мне так хотелось бы попытаться хоть немного утешить мою маленькую, бедную девочку Йенни!..

– Я боюсь, Герт.

– Дорогой друг мой, ведь я уже старый человек… Я мог бы быть твоим отцом.

– Из-за тебя самого… С моей стороны было бы жестоко по отношению к тебе…

– Ах, Йенни, неужели ты допускаешь, что я меньше думаю о тебе, когда не вижу тебя? Ведь мне хочется только видеть тебя, говорить с тобой, попытаться хоть чем-нибудь быть для тебя… Так можно?… О, позволь!

– Не знаю, не знаю, Герт… О, дорогой мой, уйди теперь… я не могу больше… мне так больно… пожалуйста, уйди…

Он тихо встал.

– Я ухожу. Прощай, Йенни… Но, дитя мое, ты вне себя от волнения…

– Это пройдет, – прошептала она.

– Так я ухожу… Но я зайду еще раз повидать тебя перед твоим отъездом. Можно? Когда ты успокоишься, и это не встревожит тебя… Уверяю тебя, Йенни, тебе нечего бояться…

Она молчала в нерешительности. Потом она вдруг привлекла его на мгновение к себе и слегка коснулась губами его щеки.

– Теперь уходи, Герт, – промолвила она быстро.

– Спасибо, Йенни.