ИТУ-ТАЙ - Коробейщиков Андрей - Страница 17

17

«Взз-уумм. Взззуу-ммм…»

Это напоминало что-то вроде жужжания механических пчел из детской сказки, словно роящихся в нетерпении где-то в районе кухонного окна, пытаясь проникнуть в квартиру через дребезжащее стекло. Сильно сдавило виски.

«Вззз-з-з-уум-ммм». Максим пошатнулся, вцепившись обеими руками в скользкую поверхность раковины. Давление на мозг усилилось. В районе солнечного сплетения появилась легкая вибрация, аналогичная той, которая всегда возникала в наваждении в предшествии «выворота». Темнота вокруг просветлела, хотя никто не включал свет.

«Господи, только этого еще мне не хватало сейчас».

«Вззззууууммммм».

В глазах замелькали крохотные черные тени, похожие на кофейные зерна, снующие по бледно-лимонному фону пожелтевших вдруг стен. Вокруг все вибрировало и светилось. Это было уже по-настоящему жутко, потому что это был уже не сон.

Максим хрипло прошептал: «Арчи… Арчи» – и опустился на одно колено, чувствуя, что его заваливает куда-то в сторону. Пес зарычал, и от этого звука мир колыхнулся. Максим судорожно вздохнул и хотел позвать на помощь, но не успел. Мир наклонился и ухнул куда-то влево и вниз, в темноту.

Прикосновение. Холодное и освежающее. Максим быстро заморгал, чувствуя, как тяжелые веки с трудом слушаются волевых команд. Тело не ощущалось совсем, как будто его не было, а осталась только одна голова, свободная от мыслей. Это было не очень приятное ощущение, вернее не очень привычное, так как приятным было уже хотя бы то, что голова эта жива, а значит, скоро оживет и все тело. А пока нужно лежать и ждать. Ждать, когда вернется способность двигаться, чувствовать, видеть, наконец. Глаза по-прежнему были скованы темнотой, и у этой темноты было приятное и одновременно раздражающее прикосновение. Лицо было мокрым, то ли от слез, то ли… Максим вдруг понял, что это, – пропитанное водой полотенце лежит у него на лбу, закрывая глаза. Он пошевелился и приподнял голову.

Свет в ванной был включен, дверь закрыта. Над ним склонились двое – черный угрюмый пес и встревоженный отец.

Через несколько минут, когда к Максиму вернулась способность двигаться и говорить, он встал на ноги и тут же обессиленно сел на край ванны, опустив голову на грудь. Отец шепотом спросил:

– Ну, ты как, нормально?

Максим кивнул и прерывающимся голосом прошептал невпопад:

– Тьма вокруг. А он меня молнией хлестанул. – Фраза прозвучала глупо и непонятно. Мысли еще вяло ворочались в голове, и нужно было напрягаться, чтобы не молоть чепухи. Хотя отчего-то именно сейчас хотелось говорить, говорить, говорить. Выложить все сразу, в надежде, что отец поймет. Это же отец! Пусть не помочь, но понять-то должен! Ковров-старший тоже присел рядом на ванну, придерживая одной рукой сына, а другой – нервно поглаживая черного Арчи по голове.

– Макс, тебе не кажется, что настало время поговорить?

Это был не просто формальный вопрос, это был призыв к откровенности, той откровенности, которая казалась Максиму уже потерянной навсегда. Он вздохнул, чувствуя, как пустота внутри покрылась мелкой рябью.

– Мне плохо пап, очень плохо…

– Я знаю.

– Только ты маме не говори и бабушке.

– Конечно. Зачем их беспокоить? Давай уж будем сами разбираться с этой чертовщиной.

Арчи уткнулся холодным мокрым носом Максиму в ладонь, словно давая понять, что он тоже здесь, рядом, как всегда.

«12.07.92 г., время – 18.36 (вечер)

Беседовал с отцом. Он сказал, что у него есть один знакомый, который может мне помочь. Он якобы очень авторитетный специалист в научном мире – возглавляет научный отдел в каком-то известном НИИ в Новосибирске, а также является директором Центра нетрадиционных технологий, который занимается, помимо прочего, исследованием физиологических и нервно-психических патологий. Отец с этим профессором разговаривал, и тот пригласил в Новосибирск на обследование.

Лично я отнесся к этому эксперименту скептически, но отец настаивал, и я согласился. В моем положении выбирать не приходится, цепляюсь за любую возможность – а вдруг?»

«13.07.92 г., время – 9.15 (утро)

Всю ночь не спал. Еще один подобный „выворот“ я уже точно не переживу. Выпил семь чашек кофе и до шести утра умывался холодной водой. Делаю эту запись в автомобиле – едем в Новосибирск. Чувствую себя отвратительно.

…время – 12.36 (день)

В Новосибирск приехали в самое пекло и долго искали нужный адрес. Наконец нашли – убогое трехэтажное здание с обшарпанными стенами…»

Внутреннее убранство центра совсем не соответствовало внешнему виду здания. Сразу бросалось в глаза обилие всевозможной техники в приоткрытых кабинетах: огромные камеры, напоминающие центрифуги, рентгенотелевизионные аппараты, компьютеры, осциллографы, генераторы…

Максим с изумлением смотрел на все это технологическое изобилие и думал с тайной надеждой, что, возможно, именно здесь все и закончится – и эти кошмарные наваждения, и эти визиты полупризрачных существ, и эти «вывороты», терзающие тело невыносимой болью.

Их с отцом проводила в приемную директора очень симпатичная молодая девушка в серо-голубом комбинезоне и предложила холодную минералку, сообщив, что придется немного подождать, директор занят.

Ожидание затянулось на полчаса, в течение которых Максим мучительно боролся с охватывающей его сонливостью, сопровождаемой жаром. Это начинали проявляться привычные уже «послевыворотовые» симптомы. Ковров-старший беспокойно посматривал на сына и напряженно – на шикарную дверь с серебристой табличкой, надпись на которой Максим уже не мог различить из-за сонной дымки, окутывающей сознание. Устав наконец бороться с дремой, он закрыл глаза, чувствуя, как жар растекается по всему телу горячей волной. Затем, видимо, он все-таки заснул, потому что очнулся оттого, что отец тряс его за плечо. Открыв глаза, Максим с усилием сфокусировал непослушное зрение на окруживших его людях и тут же откинулся назад, на спинку стула. Перед ним, улыбаясь и внимательно рассматривая его, стоял генеральный директор Центра нетрадиционных технологий. Рядом с ним стоял обеспокоенный отец.

– Максим, познакомься – это профессор, который будет тебя лечить, мой старый знакомый, Араскан Чадоев.

Чадоев протянул руку, но Максим шарахнулся в сторону, словно в ней была зажата змея. Его всего трясло, но не от температуры, а от ужаса, который пронзительным холодом остудил жар. Перед ним стоял тот самый алтаец, человек из музея, который напугал его до потери сознания несколько дней назад…

3. ОСКОЛКИ ЗЕРКАЛА Охотник (Главы-реконструкции, 1999 г., Москва)

Медведь

Пенсионер Лагутин проснулся фактически сразу после погружения в сон и теперь лежал в темноте с широко раскрытыми глазами, прислушиваясь к затихающему звуку, разбудившему его. Сердце бешено колотилось в груди, распространяя эту дрожь по всему телу. Лагутин облизал пересохшие губы и, восстанавливая дыхание, затравленно осмотрелся. В комнате было темно, за окном – ночь. Причиной его пробуждения был не страшный сон. Нет, наоборот, сегодня сны обещали быть даже добрыми – Лагутин видел себя в детстве. Это пришло позже, ворвалось в сновидение яростным ураганом, криком боли и отчаяния, зовом о помощи. Кто-то из них, один из эргомов, умирал где-то совсем рядом, агонизируя напоследок своим слабеющим энергетическим полем. Кто же?

Подобное ощущение последний раз Лагутин пережил, когда погиб в 67-м Умник. И еще много раз до этого, в пятидесятых, особенно в тот день… Тогда это чуть не выжгло ему нервную систему – несколько энергетических импульсов большой силы обожгли его душу обличающими языками невидимого пламени. Со временем «ожоги» прошли, но это ощущение Лагутин запомнил на всю жизнь, даже придумав ему название – «Последний Крик». Но это было тогда! Значит, сейчас это кто-то из их пятерки, больше некому. Телефонный звонок прозвенел в коридоре, будто подтверждая его предположение.