Гипсовый трубач: дубль два - Поляков Юрий Михайлович - Страница 58

58

– И вы расстались? Из-за одного слова? Эту историю вы хотели мне рассказать? – скривил губы автор «Сумерек экстаза», страдая от одиночества и скисшей подливы.

– Нет, другую. Но я после этого к Люське больше не забегал. А вот почему рассталась Юлия с отцом ребенка?

– Пусть тоже расстанется из-за пустяка, глупого слова…

– Дорогой коллега, если вы хотите стать сценаристом, запомните: из-за пустяка расстаются в жизни. В кино, как и в криминалистике, должен быть серьезный мотив!

– Мотив? Может, он к ней, ну… охладел, что ли?

– Как Земфира к Алеко?

– Примерно, – кивнул писодей, вспомнив про Наталью Павловну, страстно обещавшую по телефону: «Жду, жду, жду!»

– Кокотов, о чем вы сейчас думаете?

– О мотиве! – твердо ответил писатель, продолжая мучительно соображать, куда же могла исчезнуть Обоярова.

– А вы никогда не задавались вопросом, почему Земфира охладела к Алеко, а не наоборот?

– Земфира? Она… К ней нельзя охладеть!

– Правильно, коллега, правильно! И наша Юлия не такая! Она из тех сложных и возвышенных женщин, в наготу которых не веришь до последнего момента, да и после момента тоже не веришь, хочется убеждаться вновь и вновь…

– Но тогда почему Максим ее бросил?

– Какой Максим?

– Мы решили, что отца ребенка зовут Максим.

– Лучше – Георгий.

– Но ведь я…

– Не надо лишних слов! Давайте рассуждать: он у нас кто?

– Не знаю, – пожал плечами писатель.

– А вот я знаю: он олигарх, пусть даже районного масштаба. Помните, на заре перестройки была такая повестушка «ЧП районного масштаба»? А потом еще и фильм сляпали. Лихой, я вам скажу, фильмец! Снял его, кстати, Серега Снежкин – он учился четырьмя курсами позже меня. Помните?

– Помню, – сухо отозвался писатель.

(Кокотов, сказать по совести, не любил автора этой повести Юрку Полякова, с которым однажды в хлам напился в нижнем буфете Дома литераторов, а потом долго обнимался в знак вечной литературной дружбы. Андрей Львович сердечно считал его бездарным конъюнктурщиком и удачливым приспособленцем.)

– Кстати, как его зовут?

– Кого?

– Нашего олигарха.

– Вы же сказали: Георгий.

– Да, но я назвал его так до того, как мы решили, что он у нас будет олигархом.

– А это меняет дело?

– Решительно! Думайте!

– Семен?

– Нет, это имя для дамского портного.

– Марк?

– Вы еще скажите: Хаим!

– Может, Борис?

– Да, Борис. Это хорошо. Теперь зададимся вопросом, как он стал олигархом?

– Заработал, наверное…

– Ну, конечно, купил в переходе у фарцовщика джинсы, потер пемзой, потом удачно перепродал – и так до тех пор, пока не скопил на Тюменский нефтяной консорциум!

– Тогда – украл?

– Нет, нам не нужен бандит в смокинге, наша Юлия не может полюбить такого!

– Значит, удачно женился.

– Умница! Папаша невесты, в прошлом опытный аппаратный мерзавец, сжег партбилет и принял демократию как родную. Он крутился возле вечно пьяного Ельцина и отхватил себе, скажем, алюминиевый комбинат. Нет, целую отрасль. Допустим, медеплавильную…

– Подождите, я уже ничего не понимаю, – автор «Русалок в бикини» схватился за голову. – Если Борис женился на дочери партократа, при чем тут Юлия?

– Объясняю: прежде, чем жениться на дочери партократа, наш будущий олигарх сделал Юльке ребенка. Ясно? Или хотите подробностей?

– Не хочу!

– А вот я как постановщик очень хочу подробностей! Где Боря с Юлей познакомились? Кто они вообще?

– Может, однокурсники? – предположил писодей.

– Неплохо!

– Но тогда зачем вам мой «Гипсовый трубач»? Может, он нам вообще теперь ни к чему? – с обидой спросил Кокотов.

– И не надейтесь! Гипсового трубача я вам не отдам. Нет! Он будет у нас стоять… будет стоять, как и у вас, в пионерском лагере, но опустевшем, осеннем… Та м живут студенты. Они приехали на картошку, спят в детских кроватках под короткими одеяльцами, дурачатся… Но это уже взрослые люди с проснувшимися телами и пробуждающимися сердцами. Вы ездили в юности на картошку?

– Ездил.

– Ну и как?

– Я сильно простудился. И меня отправили домой.

– Какой же вы кисляй, все-таки! А у меня самые лучшие воспоминания остались от тех времен! В сельпо продавались трехлитровые банки «белого крепкого», закатанные, как компот, жестяными крышками. А свежее бескорыстье горячего девичьего тела?! Проголодавшись, мы пекли в золе только что собранную в поле картошечку, пили из алюминиевых кружек, переглядывались, напоминая друг другу о случившейся нежности, и пели под гитару:

Вечер бродит по лесным дорожкам.Ты ведь тоже любишь вечера.Подожди тогда еще немножко,Посидим с товарищами у костра…

Именно там, на картошке, и зарождается любовь наших героев. Ах, как я это сниму! Малиновые осенние закаты, перетекающие в кровавые кусты бересклета, случайные взгляды, внезапные касания, первый поцелуй, пахнущий дымком и дешевым вином… Все это мы возьмем из вашего «Гипсового трубача». А на последнем курсе Юлия и Борис решают пожениться. И вдруг к ним в группу переводят девицу, дочь того самого разбогатевшего при Ельцине партократа. Как мы ее назовем? Думайте, мне нужно имя разлучницы!

– Ирина?

– Нет. Ирина не может быть разлучницей. Ирина – это строгая жена, бьющая мужа по щекам.

– Виктория?

– Теплее.

– Ксения?

– Да, именно – Ксения! Она приезжает в институт на роскошной машине. Марка?

– «Крайслер»? – покраснев, предложил автор «Полыньи счастья».

– Дорогой мой, наша история начинается 15–17 лет назад. Подержанная «тойотка» с правым рулем казалась тогда «Роллс-Ройсом» и волновала скромные сердца. Вот и наш Борис идет к институту, предвкушая встречу с Юлией, но вдруг замечает у ворот сумасшедшую тачку. Из нее выпархивает Ксения – загорелая девушка с молодой грудью, устремленной в прекрасное завтра. Конечно, проще сделать ее богатой дурнушкой, знаете, такой накрашенной игуаной от Нины Ричи. Но это, коллега, будет поддавком. А искусство не терпит поддавков! Нет, Ксюша у нас привлекательная, даже неглупая, но она из тех девиц, у которых в лице всегда есть намек на то, что у них в трусиках. В молодости это даже мило – заводит с полоборота, но с возрастом превращается в бедствие. У меня была одна такая подружка. И знаете, где она больше всего любила?..

– Меня это не интересует! – ответил писатель костяным голосом.

– Понимаю. Поговорим о Боре. Он у нас кто? Из какой семьи? Скорее всего, Боря честолюбив и беден…

– Как Лева?

– Умница, коллега! Отдадим Борьке биографию Левушки, отдадим вместе с мамой, которая трясется над ним, как моя Люська над своим Кусиком. Наш Борис красив, словно юный черт! Кудрявый, мускулистый, голубоглазый мерзавец. Ксения влюбляется в него без памяти, начинает делать глупости, нелепо навязываться, но Боря увлечен Юлией и не замечает новую однокурсницу. Отчаявшись, Ксюша, а она привыкла к тому, что все ее желания мгновенно удовлетворяются, рассказывает о своем горе отцу, буквально рыдает у него на плече… В детстве папа дарил ей такие куклы, что подружки плакали от зависти. А в школьные годы привозил из «загранки» такие портфели и пеналы, что даже учителя сбегались посмотреть. Понимаете ход мысли, коллега?

– Еще бы! Она хочет, чтобы папа подарил ей Бориса, как куклу. Ну, вроде Кена, друга Барби…

– Верно! И этот прожженный повелитель «вертушек» поджидает нашего героя у ворот института, сажает в машину и делает предложение, от которого Борис не может отказаться. Ну, допустим, будущий тесть обещает прямо из-под венца отправить новобрачных на стажировку в Чикагскую высшую экономическую школу. А ведь это для бедного парня – гарантия жизненной победы. Тогда, в девяностые, любого дебила с американскими корочками сразу министром назначали. Оттого мы теперь в такой общенациональной заднице, мой друг! Западничество для России – это способ геополитического суицида.