Сэйдж - Хесс Нора - Страница 46

— Я собираюсь сделать кофе и приготовить нам ужин. Когда ты поешь, то почувствуешь себя значительно лучше.

Сэйдж смотрела, как Джим начал заваривать кофе, потом разложил на импровизированной скатерти приготовленных его дочерью жареных цыплят и бисквиты. Нервы женщины практически пришли в норму, и только слабость в руках и ногах напоминала о недавней встрече с волком.

А вот Джиму приходилось несколько труднее. Его кровь кипела в сердце, потому что пальцы мужчины до сих пор хранили память о нежном теле, которое он так желал и которое он держал так недолго. Его грудь еще хранила тепло ее груди, совсем недавно прижимавшейся к нему. Ему стоило большого труда не воспользоваться бессознательным положением Сэйдж и не овладеть ее бесчувственным телом. Конечно, это все было вполне возможно, но что потом? Когда его страсть будет удовлетворена, возбуждение схлынет, а Сэйдж придет в чувства, она может возненавидеть его и уедет, как только они вернутся в Коттонвуд.

«Ну, а если и так?» — спросил себя Джим. Может, было бы лучше, если бы она действительно уехала и скрылась из виду? Тогда не было бы постоянных искушений, которые возникали у него всякий раз, как он видел эту женщину.

Кровь Джима медленно остывала, мужчина возвращался в свое обычное спокойное, уравновешенное состояние. Самообладание вновь вернулось к нему, и он, улыбнувшись из за огня, объявил Сэйдж, что ужин готов.

В полном молчании путешественники поели нежное поджаренное мясо цыплят, выпили по две чашки кофе каждый. И никто не решался первым заговорить. Уж очень драматичным выдался конец дня. Нервы у женщины оказались слишком напряжены, так что исчезло малейшее желание разговаривать.

Когда Сэйдж несколько раз нервно посмотрела через плечо в темноту, окружавшую место их ночлега, Джим, улыбнувшись, сказал:

— Он был один, Сэйдж. Скорее всего, он отделился от стаи. Больше вокруг нас нет ни одного волка.

— Если ты в этом уверен, то я, пожалуй, лягу спать, — отозвалась женщина, стараясь не смотреть в темноту ночи.

— Да и я тоже буду заваливаться, — Джим встал и принялся раскатывать спальные мешки.

Вскоре Сэйдж скользнула под одеяла и полежала немного, глядя на полную луну. Потом веки начали слипаться; в полузабытьи ей было слышно, как возится у костра Латур, подкладывая в огонь поленья и вычищая песком чашки из под кофе. Ее ресницы потяжелели, и, незаметно для самой себя, она провалилась в сон.

Джим проснулся оттого, что кто-то полным смертельного ужаса и отчаяния голосом звал его по имени. Судя по положению луны, было около полуночи. И тут Джим вновь услышал этот вскрик. Кричала Сэйдж. Он дернулся на своем ложе, отбросил одеяло и подвинулся к лежавшей в двух футах от него женщине. Увидев в неверном, призрачном лунном свете, что она по прежнему спит на своем месте, Джим понял, что Сэйдж увидела во сне волка, так напугавшего ее перед ужином. Этого следовало ожидать.

Джим стал возле спящей женщины на колени и легонько потряс ее за плечо:

— Сэйдж, проснись, милая. Тебе снится кошмарный сон!

Ее глаза широко распахнулись, испуганно глядя на него, и даже при свете костра было видно, как на дне ее зрачков плещется страх. Наконец, она поняла, кто перед ней, и воскликнула сдавленным голосом:

— О, Джим!

Потом Сэйдж вскочила и прижалась к его груди.

— Он уже собирался вцепиться мне в горло, а я не могла пошевелиться. Это было совсем как наяву!

— Ш ш ш, — тихонько прошептал Джим, и его руки обвили женщину. — Это только сон. Я убил этого нахала, разве ты забыла?

Он почувствовал, как ее голова уткнулась ему в плечо, и вдруг понял, что еще немного, и ему не сдержаться.

— Давай-ка, теперь спать, — тихонько прошептал Латур, отпуская женщину. — Теперь тебе никто не сделает зла.

Но прежде, чем ему удалось разжать объятия, Сэйдж схватилась за его руки и протестующе воскликнула:

— Не отпускай меня, Джим! Побудь со мной еще немного!

Сердце его отчаянно забилось, в горле пересохло, и он простонал:

— Сэйдж, ты сама не понимаешь, о чем просишь!

— Ой, прости меня, пожалуйста, я веду себя, как ребенок, — пробормотала она, теснее прижимаясь к нему, и не давая ему возможности разжать руки, пряча лицо где-то возле его ключицы. — У тебя со мной одни волнения. Но я, кажется, боюсь даже собственной тени! Я тебе надоедаю!

Джим хотел ответить: «Да, ты волнуешь меня! Все в тебе меня волнует. Твоя красота, твои упругие, высокие груди, твое стройное тело. Меня волнует то, что рядом с тобой я не могу оставаться спокойным и все время желаю тебя. Другими словами, от вас, леди, мне сплошные волнения и расстройства!»

Но ничего этого он не сказал, а нежным движением ладони убрал взъерошенные волосы со лба Сэйдж и, глядя в ее залитое лунным светом лицо, произнес:

— Ты мне никогда не надоешь, девочка. И не беспокоишь ты меня ничуть. Во всяком случае, не в том смысле, что ты думаешь.

И вдруг, без предупреждения, неожиданно даже для самого себя, жадно прильнул своим ртом к ее губам.

Сэйдж издала негромкий, протестующий стон, но Джим не обратил на него никакого внимания, с наслаждением опьяняясь ароматом нежных женских губ. И Сэйдж почувствовала, как тепло и терпкий запах мужчины окутали ее; она вдыхала его, и все вокруг померкло; все страхи, заботы куда-то исчезли. Остались только его сильные руки и мускулистое тело. И тогда женщина, почувствовав, что силы оставляют ее, открыла губы, отвечая на его поцелуй, и легла спиной на одеяло.

Джим застонал от наслаждения, когда Сэйдж, сдаваясь и отдавая себя в его полную власть, положили руки ему на плечи. Он оторвался от ее губ и прошептал еле слышно, словно сам боялся своих слов:

— Сэйдж … я хочу тебя … я хочу тебя так, что мне больно. Мне кажется, я умираю от желания … Пожалуйста, позволь мне любить тебя!

Еле различимый голос здравого рассудка предостерегающе просил Сэйдж не поддаваться этому страстному призыву, потому что это принесет ей, в конце концов, только боль и страдания, но она отмахнулась от этого предупреждения, заглушила его. Хватит. Ей нет дела до будущего! Ей нет дела до того, что муж убит совсем недавно! Она забыла, что Джим путается с Реби! Плевать! Все, что она в этот миг понимала, что еще могла сознавать, так это то, что она хочет стать собственностью Джима Латура. Пусть он овладеет ею.! Пусть любит ее и делает все, что захочет!

Сэйдж ничего не ответила, но по тому, как затихла она в его объятиях, прижимаясь к его напрягшемуся телу, покоряясь ему, мужчина понял, что она хотела Сказать. Прерывисто дыша, он начал раздевать Сэйдж, совсем как когда-то. И все-таки теперь это было иначе, потому что она была в сознании, и он знал об этом, и знал, что отныне только от него зависят ее жизнь, и тело, и душа.

Джим снял с женщины красную блузку, потом юбку, дрожа от нетерпения и возбуждаясь от ее безропотной покорности. Вдруг, словно чего-то испугавшись, он отдернул пальцы. На Сэйдж остался только лифчик и обтягивающее полупрозрачное трико. Медленно, едва дыша, Джим сдвинул невесомые, упругие чашечки лифчика вверх, освобождая от покровов груди женщины, и затем, дюйм за дюймом, снял лифчик ей через голову. Затаив дыхание, Джим сел рядом с нею, не в силах отвести взгляд от полных, удивительно прекрасных полушарий, на вершинах которых стремительно набухали бутоны сосков.

И тогда он склонил к ним голову и кончиком языка провел блестящую, влажную дорожку с одного холмика на другой.

Сэйдж издала тихий рыдающий стон, позвала его по имени, и от звука ее голоса словно окончательно рухнула плотина, сдерживающая его страсть. Джим прильнул ртом к соску Сэйдж, стремительно лаская его языком, с наслаждением чувствуя упругую нежность женской плоти, услышал, как Сэйдж всхлипнула от наслаждения. Чтобы доставить ей еще большее удовольствие, он сжал сосок губами, потом легонько зубами и принялся сосать. От упоительного, волнующего чувства, возникшего во всем теле, Сэйдж чуть не закричала, извиваясь всем телом и боясь, что Джим оторвется от нее …