ПрозаК - Фрай Макс - Страница 25

Поэт закричал.

Его любовница, вздрогнув, обернулась к нему.

— Поди и принеси водки, — сказал поэт.

— Потому что водка кончилась, — пояснил профессор.

— И чтобы быстро! — крикнул поэт.

Оскальзываясь на каблуках, она бросилась на улицу.

— Куда она пошла? — шепотом спросила меня невеста портного.

— Ты что? не понимаешь куда?

Звезда в окне внимательно смотрела на нас.

Хлопнула входная дверь.

— Извинись, — говорил пропившийся профессор поэту. — Мне нельзя плевать в лицо. Извинись.

Поэт спал, смеясь сквозь небытие.

Будь он ослом, я бы мог заплакать над этой падалью.

Потасканная красавица вернулась только под утро. На ней было короткое, прозрачное платье с длинными, оранжевыми, перекрученными лепестками воротника. Нежно и устало улыбаясь разбитыми губами, — "Это тебе", — сказала она моей некрасивой девушке, осторожно начав снимать его через голову.

©Ростислав Клубков, 2004

Владимир Коробов. НАЧАЛО. Remake (рассказ Леопольда Морана)

"Еда и выделения — здесь главное".

Сначала у меня было жилье. Я не помню, была ли это квартира или просто комната, но комната наверное находилась в квартире, хотя точно сказать не могу, потому что все время жил в комнате и редко выходил. В жилье было все необходимое, чтобы я жил: кровать, на которой я спал; табуретка, на которой была еда, чтобы я ел, и горшок, чтобы я писал и какал.

Когда умерла мама, у меня сначала кончилась еда на табуретке, а потом пришли они и сказали, что я должен уйти, потому что за свет и тепло нужно платить и что за жизнь вообще нужно платить, а я не плачу и поэтому мне нужно уйти. Я не знал, что за жизнь, свет и тепло нужно платить и поначалу очень огорчился, но они сказали, что вообще все хорошо, что я еще не очень старый, просто нужно уйти и все будет хорошо. Они разрешили мне взять красную мамину кофту и плащ и даже дали мне 50 рублей, чтобы я смог купить себе еды и еще немного пожить. Я поблагодарил и ушел. Потом я вышел на улицу и вспомнил, что забыл свой горшок. Я не знал, как писать и какать без горшка, и поэтому решил вернуться, но вернуться уже не смог, потому что не знал, куда возвращаться. Я было позвонил в какую-то дверь, которая была похожа на ту, откуда я вышел, но там мне сказали что у них ничего для меня нет и чтобы я шел. Тогда я пошел. Один. С кофтой. Без горшка.

Сначала все было хорошо, тепло, и я купил немного еды. Потом я решил где-нибудь посидеть, чтобы отдохнуть, и сел. Тогда я еще не знал, как устроена улица и, видимо, сел куда-то не туда, потому что снова подошли они — другие они, а не те, которые в первый раз — и сказали, что здесь сидеть нельзя. Мама мне рассказывала, что такое «нельзя», поэтому я сразу понял, что нельзя, встал и пошел. Потом стало темно, и я захотел спать, но кровати нигде не было. Я немного поискал кровать, а потом лег куда-то где было тепло — не знаю куда, потому что было темно — и заснул.

Так продолжалось несколько дней или недель, — точно не знаю, а потом все стало хуже, потому что я стал плохо пахнуть. (На самом деле я стал вонять, но мама говорила, что вместо «вонять» нужно говорить "плохо пахнуть", а «вонять» говорить нельзя). Пописать без горшка я еще как-то мог, а вот покакать у меня не всегда получалось. Вернее получалось, но только в штаны, а потом уже из штанов я руками выгружал все в мусорный ящик, потому что нехорошо и нельзя на улице мусорить. Меня перестали пускать в магазины, и я не мог купить себе еды. К тому времени у меня еще оставалось, кажется, рублей 5 или 10, и я попросил какого-то мальчика (а, может быть, и девочку, — я не слишком хорошо в этом разбираюсь) пойти в магазин и купить мне еды. Мальчик взял деньги и ушел. Я прождал его целый день, но он больше не появился. Видимо он меня не нашел, потому что на улице очень легко друг друга потерять, а я этого не учел. Тогда я стал сидеть у магазина, чтобы быть ближе к тому месту, где есть еда, но вскоре опять пришли они — другие, которых я раньше не видел — и сказали, чтобы я уходил, потому что нельзя сидеть и нельзя вонять. Я объяснил им почему плохо пахну, но они сказали, что все равно нельзя сидеть. Я сказал, что не могу долго стоять, потому что у меня болят ноги, а они сказали, чтобы я уходил, потому что стоять тоже нельзя.

Тогда я решил сделать себе что-то вроде горшка. Рядом валялись какие-то кирпичи, из кирпичей я сложил себе горшок, на котором можно было сидеть. Я очень удивился и порадовался тому, что горшки, оказывается, могут быть не только круглыми, но и квадратными. Когда я попытался было присесть на свой новый горшок, опять подошли они — теперь на них была красивая одинаковая одежда — и сказали, что я все делаю неправильно, что мест нет и мне надо уходить. Про места я ничего не понял и стал им объяснять, что плохо пахну, потому что забыл взять из дома горшок. Они сказали, что все это неважно, а важно, чтобы я ушел куда-нибудь подальше. Я спросил куда, и они показали куда мне надо идти. Я пошел туда, куда они мне показали и пришел в лес. Может быть это был и не лес, а роща — я не слишком хорошо понимаю разницу между лесом и рощей — но там было тепло и хорошо. Светило солнце, у меня сильно чесалась спина. Я прислонился к дереву и стал тереться спиной о дерево. Мне было очень хорошо. Это был самый счастливый день в моей жизни.

Недалеко протекала какая-то река или ручей — я не слишком хорошо в этом разбираюсь — и была лодочная пристань. То есть, я подумал, что это была пристань, потому что туда приставали лодки. Там было много людей, они кормили птиц булками. Я сидел ниже по течению и вылавливал кусочки булок, которые не съедали птицы. Этой еды мне вполне хватало, а если не хватало, то я проглатывал небольшие гладкие камешки, которые находил на берегу. Камешки были тяжелыми, и я чувствовал себя сытым.

Так продолжалось довольно долго. Не знаю сколько, может быть недели две или три. Однажды ко мне подошла Тетенька. Она долго на меня смотрела, а потом попросила, показать ей то, что у меня между ног. Я сказал, что это нехорошо и нельзя, а она не знала про нельзя и все просила меня показать то, что у меня между ног. Тогда я просто лег, повернулся к ней спиной, обхватил руками коленки и стал громко говорить, что нельзя, нельзя, нельзя. Тетенька еще постояла надо мной, а потом плюнула и ушла. Наверное это была любовь. Во всяком случае я теперь могу думать, что у меня в жизни была любовь. Больше я уже не мог оставаться на берегу реки, потому что это место было связано для меня с болезненными любовными переживаниями, и я ушел подальше в лес. В лесу не было людей, которые кормили птиц, и первое время мне приходилось туго, но потом я научился есть кору, мох и траву, и все как будто бы наладилось. Иногда я, правда, ел какую-то не ту траву и меня сильно тошнило, но зато после этого долго не хотелось есть, и я мог просто лежать и смотреть на небо.

В лесу я сделал себе из веток жилье (я даже знаю, что оно как-то называется, только не помню как), а из палок сложил себе горшок. Теперь мне не нужно было беспокоиться о том, чтобы найти мусорный ящик, но пахнуть лучше, я, кажется, не стал. Просто принюхался и привык. В лесу я иногда находил деньги. Не знаю, откуда в лесу деньги, но я их там находил и складывал в карман красной маминой кофты, потому что понимал, что скоро начнутся холода и придется кому-то заплатить, чтобы было тепло. Иногда я разговаривал с кофтой, как с мамой. Я конечно понимал, что мама умерла и что кофта — это не мама, но все равно разговаривал, как если бы кофта была мамой. Я вешал кофту на ветку, сам ложился под дерево и рассказывал кофте (маме) о том, какой замечательный горшок я сделал и сколько камешков проглотил за вчерашний день.

Потом у меня кончились тапки. Я не сразу заметил, что вышел из дома в тапках, а когда заметил, было уже поздно — я все равно уже не знал куда возвращаться. Носки кончились еще раньше, но про носки я не волновался, потому что еще оставались тапки. Я понял, что тапки кончились, когда мне стало больно ходить по шишкам. Несколько дней я сидел в своем жилье и никуда не ходил, а потом увидел, что недалеко лежит картонный ящик, из которого можно попытаться сделать тапки. Я попытался. С первого раза у меня ничего не получилось, потому что не было веревки, но потом я нашел веревку и сделал себе хорошие тапки. Их не нужно было снимать, а когда они кончались, я просто приматывал веревкой к ногам еще один слой картона. У меня очень ловко это получалось.