Фантастика 2006. Выпуск 2 - Лукьяненко Сергей Васильевич - Страница 36

— А ты меня интересуешь, как переводчик. Поехали, Аль…

Алька подумала, дунула на несуществующую челку и неожиданно для себя самой согласилась.

В Фортунатопопьюлу добрались катером. Толик первым спрыгнул на причал и подал руку Альке. На лице галантного кавалера красовались большущие темные очки, скрывающие синяк.

Подхватив баулы, Толик велел:

— Аль, расспроси, где тут этот отель? «Фортуна» эта.

Потом осторожно потрогал свежий фингал:

— Ох… Чем это ты меня? Бутылкой?

— Да уж не «Арифметикой» для четвертого класса, прошли те времена.

— Да, хорошие времена прошли. Теперь счастье покинуло меня, я плаваю под чужими парусами и получаю фонари даже в самой пустяковой драке от лучшей подруги.

— Толя, мы же договаривались…

— Ну извини… Был неправ. Был пьян. Больше не повторится.

— Вот именно. Потому что если повторится, я всем расскажу, что знаменитый российский маньяк-садист и приехал сюда лечиться от импотенции. Ни одна итальянка к тебе и на пушечный выстрел не приблизится. Идем-ка туда, вон такси. У водителя все узнаем, да и подъедем, если далеко.

Полная итальянка в темном платье, восседающая за гостиничной стойкой, была поражена, когда Алька ей перевела, что требуются две комнаты. Как же так? Такой представительный сеньор и такая стройная сеньора… Ах, сеньорита… Ах, разумеется, у нее найдутся две комнаты… Чтобы рядом, да, две прекрасные комнаты, отличные комнаты, великолепный вид из окна, а уж перины такие мягкие, что если сеньор и сеньора, то есть сеньорита, то есть, разумеется, это не ее дело…

Здесь говорили на каком-то местном диалекте, но Альку понимали без проблем… тем не менее, стрекотала итальянка непрерывно и сказала много лишних слов. Немного утешила ее просьба найти гида, знатока местных древностей и достопримечательностей — за отдельную плату, разумеется. Тетка пообещала к завтрашнему утру некоего Джузеппе Вера.

Толик, уловив, о чем идет речь, сделал скорбное лицо и заявил:

— А ведь один двухместный номер обошелся бы дешевле… Не бережешь ты моих денег, Алевтина…

— Алла!

— Ладно. А что ты ей сказала?

— Что ты — русский резидент, а я — твоя радистка. Поэтому нам требуются две комнаты. Для конспирации. Завтра с утра сюда пожалует для встречи с тобой какой-то видный местный коллаборционист.

— Это еще зачем?

— Родину предавать.

— Чего? Алевтина, что ты мелешь?

— Алла!!! Я гида на завтра наняла, понял? Знатока местных древностей, чтобы все показал. Понял?

Джузеппе Вера оказался тщедушным старичком в белом полотняном костюмчике, идеально выглаженном и украшенном алой розочкой в петлице. О викингах и зарытых кладах он не мог рассказать ровным счетом ничего. Правда, в позапрошлом веке здесь разбойничал знаменитый Монтольяцци… Как, сеньоры не слышали о Монтольяцци?… Хотя этот знаменитый человек разбойничал в местных горах недолго, два или три дня, а потом отправился на север… Как? Как вы говорите? Влад из Гардарики? Нет… Хотя… Здесь есть одно очень известное место, здесь — в Фортунатопопьюле. Пожарище, сеньоры! Пожарище, на протяжении восьмисот лет не заросшее травой! Там сгорела мастерская мессира Уладо, Дьявольского Художника. Идемте, идемте, Джузеппе Вера расскажет вам по дороге о Дьявольском Художнике…

Итак, мессир Уладо. Никто не знает, как этот странный человек… и человек ли? Как этот странный сеньор оказался на берегу. Однажды он словно вышел из моря и не имел при себе ничего, кроме короткого меча и тяжелого сундучка, привешенного за спину на манер этих рюкзаков, которые таскает нынче молодежь. Он сказал, что хочет учиться живописи и, по совету жителей Фортунатопопьюлы, отправился в Пизу. Или, может, в Венецию, кто ж теперь помнит? Три года пропадал мессир Уладо в дальних краях и, наконец, возвратился в Фортунатопопьюлу. Он учился у лучших мастеров, говорят, и превзошел их в мастерстве. Платил же мессир Уладо за уроки золотом и необычайно щедро… Идемте, сеньоры, идемте, здесь уже совсем недалеко — вон за теми холмами. А потом Джузеппе сводит вас к развалинам римской крепости на горе Айкья… Так вот, мессир Уладо вернулся в Фортунатопопьюлу, купил пустующий дом в стороне от города и стал там писать картины. Ах, сеньоры, что это были за картины! Если он изображал лес, то каждый листочек в его лесу как будто дрожал под легким ветерком, если он писал море, то волны набегали на берег, оставляя пенные следы и пестрые раковины… Если он рисовал восход в горах, то вы, глядя на полотно, видели собственными глазами, как солнце поднимается все выше и выше, а склоны окрашиваются розовым и золотым… Словом, мир на картинах мессира Уладо был живым. Одно лишь было не под силу художнику — изобразить живых людей. Сколько бы ни пытался он изобразить людей, его талант, его счастье мастера неизменно изменяли ему. Однажды в Фортунатопопьюлу пожаловал сам святейший отец, чтобы заказать мессиру Уладо несколько картин… Да-да, даже папа римский не брезговал лично явиться к мастеру — сюда, в Фортунатопопьюлу. Так-то. И вот мессир Уладо задал вопрос папе — почему так выходит, что ему не удается заселить собственный мир? Папа выслушал дерзкую речь и сказал:

— Твои слова — богохульство! Ибо в гордыне своей ты желаешь сравняться с самим Всевышним, создавшим мир и людей. Покайся и не смей произносить дерзких слов о созданном тобою мире. Есть лишь один Создатель.

Вот после этого, говорят, мессир Уладо и обратился к Нечистому, умоляя научить его искусству изображения людей… Еще говорят, что сам Сатана явился к мессиру Уладо и дал тому желаемое, но поставил условием, что едва нарисует мессир Уладо портрет, как тут же нарисованный им человек умрет. Обретя жизнь на холсте, в мире художника — умрет в нашем мире. Мессир Уладо не мог решиться погубить кого-либо, не мог он и не воспользоваться даром Нечистого, ибо был художником и имел мечту…Знаете ли вы. Сеньоры, что есть счастье художника?

Вот! Вот, сеньоры, то самое место, где стояла мастерская мессира Уладо, прозванного Дьявольским Художником. Можете убедиться, что за минувшие века пепелище не заросло травою.

— Либо они сами регулярно здесь прополку устраивают, — хмыкнул Толик, оглядывая угольно-черный пустырь. — Надо же, и пылью, значит, не засыпало, землей там, камушками…

— Что говорит сеньор? Что говорит сеньор? — всполошился Джузеппе Вера, уловив скептические нотки в голосе приезжего.

— Не обращайте внимания, сеньор Вера, — успокоила гида Алька. Ей история понравилась. — А что было дальше? Как этот Уладо выкрутился?

— Что значит «выкрутился»? В ту же самую ночь, когда Дьявол посетил мессира Уладо, мастерская сгорела… Но говорят, что случился пожар вслед за тем, как Дьявольский Художник изобразил самого себя.

— Автопортрет?

— Ну да! Он не пожелал отнять чьей-либо жизни, не мог и устоять перед соблазном испытать вновь обретенный дар… Он написал автопортрет, сгинул из нашего мира и живет теперь вечно на картине, как и было обещано Нечистым. На картине, в созданном его счастливой кистью мире!

— Автопортрет? — переспросил Толик, уловив знакомое слово. — Себя, значит, нарисовал, гуманист? Вот хрень!

Алька пожала печами и отошла в сторону. Ей показалось, словно кто-то позвал… но как-то непонятно, как будто из-под земли… Опустив глаза, девушка приметила странный предмет — черную пластинку, сливающуюся с угольным фоном. Нагнулась и подняла. Перевернула. Провела ладонью, стирая копоть и грязь. С нечеловечески талантливо исполненного портрета на Альку глядел человек в странной одежде.

— Здравствуй, валькирия. Я долго ждал тебя…

Человек на портрете подмигнул Альке.