Призраки бизонов. Американские писатели о Дальнем Западе - Линдсей Вэчел - Страница 83

— Вот так, ребята. Впрочем, это ваше дело, — заключил он, — а лучше двинем к Кэнби и выпьем по одной за мой счет…

— Виски ставлю я, — сказал Кэнби из дверей. — Но только по одной порции на человека. Бездонные бочки наполнять не берусь.

— Наш добрый друг Кэнби выставляет по одной, — сказал Дэвис, — а я уж тогда по второй. Чтоб не остаться в долгу. А затем, думаю, всем нам лучше разойтись по домам, поужинать и завалиться спать. Если мы понадобимся, нам дадут знать. Я послал Джойса на ранчо выяснить, что думает по этому поводу шериф. Если кто-то хочет остаться в городе, миссис Грир пустит переночевать, или Кэнби, или постоялый двор, если у них найдется местечко.

— Я же говорил вам, что он только о деньгах и думает! — закричал Смит.

— И сам я могу устроить у себя двоих, — продолжал Дэвис, улыбнувшись Смиту. — И денег никаких не возьму. Я буду только рад компании.

— А я могу принять шестерых, — сказал Кэнби, — если вы согласны спать валетом. И тоже никаких денег не возьму: за ночлег на моих кроватях брать рискованно — с тех, кого я не в последний раз вижу.

— Двоих и я у себя устрою, и с радостью притом, с большой радостью, — сказал Осгуд. Впервые его голос прозвучал по-настоящему сердечно.

— Да, кстати, о выпивке, — сказал Кэнби. — Мое предложение не распространяется на тех, кто уже выпил больше пяти бесплатных порций виски. Монти, тебе я поставлю чашечку кофе. Ну, скинешь с души немного — невелика беда!

Все рассмеялись.

Мамаша поняла, что ее карта бита, и слегка помрачнела, но ей пришлось тоже предложить ночлег.

— Только знайте, — вызывающе сказала она, — я не собираюсь даром кормить всякого байбака, который надумает у меня переночевать! Я вам не благотворительное общество! — Снова раздался смех и шуточки, на этот раз повеселее, так что она приободрилась. Однако, народ не разъезжался, ни один не слез с лошади. И я не слез. Мне не хотелось, чтобы подумали, будто я рад тому, что делу конец. Верно, и другие так думали.

Сдвинул дело с мертвой точки Спаркс. Ребята еще продолжали колебаться, как вдруг раздался негромкий голос:

— И я б почел за честь, если бы кто из джентльменов согласился провести ночь в моем жилище.

Раздался смех. Кто-то спросил:

— А сам-то ты куда пойдешь спать, Спаркс?

— В кладовку к мистеру Дэвису, он не станет возражать.

— Вы же вовсе не отступаетесь, ребята, — сказал Дэвис — Это просто самое разумное, что вы можете сделать. Если погоня была короткая, то сейчас все уже кончено. Ну, а если долгая, шериф вас известит, и хватит времени собраться.

— Так я иду разливать, ребята! — крикнул Кэнби.

Ближайшие к крыльцу ковбои начали спешиваться. Чувствовали они себя скверно, избегали друг на друга смотреть и неудачно пошучивали, что старость не радость. Но, кажется мне, в глубине души испытывали те же чувства, что и я. У меня с самого начала не было ни малейшего желания участвовать в этом деле. Я тоже соскочил с коня. Джил привязал своего рядом.

— Исхитрился-таки, старый хрыч, — сказал он. — А я-то вообразил, что хоть на этот раз можно будет разгуляться. — Но сказал это беззлобно.

Раздался голос судьи:

— Вы домой, Джеф?

Обернулись и те, кто уже поднимался на крыльцо. Фернли ехал по улице, прочь от салуна. Рядом с ним ехал Уайндер и, конечно, Гэйб. Фернли сделал вид, что не слышит, и судья окликнул его снова. Дэвис посоветовал судье оставить Фернли в покое, все равно поедет мимо ранчо, но, видно, судье надоело играть вторую скрипку. На этот раз он завопил во всю глотку и уже не спрашивал Джефа о его намерениях, а приказал вернуться.

Джеф вернулся. Увидев его лицо, судья воскликнул:

— Выпейте стаканчик с нами, Джеф! А то ведь холодно будет ехать. И беспокоиться нечего. Все меры будут приняты. — Он заговорил с горячностью, не дождавшись, чтобы Фернли подъехал поближе. Фрина все еще околачивалась у салуна.

Фернли ехал по прямой, пока лошадь его чуть не столкнулась с лошадью судьи. Уайндер остался там, где их настиг окрик судьи. Гэйб — с ним рядом. Фернли сказал прямо в лицо судье, словно плюнул:

— Так-то оно так, только теперь я знаю, кто будет эти меры принимать! Вы что придумали — приволочь сюда гада, который ухлопал Ларри Кинкэйда, полгода крючкотворствовать, а там отпустить его, когда Осгуд или Дэвис, или еще какая-нибудь плаксивая баба скажет, что в глубине души он не такой уж плохой? Не выйдет! Кинкэйду, небось, не отпустили полгода решать — хочет он умереть или не хочет!

— Послушайте, Джеф… — начал судья.

Дэвис подошел и остановился, как и раньше, рядом с лошадью Джефа, но сперва не дотрагиваясь до него.

— Джеф, Джеф! — Наконец Фернли перевел глаза с судьи вниз на него. Тогда он сказал: — Джеф, ты понимаешь, никто в наших краях ничего подобного не допустит. Ризли знает свое дело, он его изловит. И на всем Западе не найдется двенадцати человек, которые откажутся его повесить! — Тут он положил руку на колено Джефа. Судя по виду, тот не понимал ничего из того, что ему говорят. Но выслушать выслушал. — Ведь ты же понимаешь, верно, Джеф?

— Нет. Когда я смотрю на вас, — он обвел нас медленным взглядом, — я ничего не понимаю. Ни черта! — Тыльной стороной ладони он стряхнул руку Дэвиса с колена и стал заворачивать коня, чуть не сбив с ног Мура, Мур тоже пытался урезонить его.

Мы, остальные, кроме Джила, предпочли не встревать. Джил же снова стал отвязывать свою лошадь.

— Черт возьми! — с явным удовольствием сказал он. — Если Джеф поедет, я с ним! Зачем вешать? Исколотим мерзавца, и дело с концом!

Видно, даже Мур побаивался Фернли в его теперешнем состоянии, хотя и бежал рядом, пытаясь уговорить его.

Мы все так поглощены были этой сценой, что прозевали появление Тетли и заметили его только когда Фернли повернулся взглянуть, куда указывает Уайндер. Но и тут мало кто придал этому значение: мы только подумали, что теперь опять пойдут объяснения и разговоры, которые и так навязли в зубах. Нас и без того достаточно дергали то в одну сторону, то в другую, кроме того все озябли на ветру; надвигалась буря — теперь уже точно. Самому мне ничего не нужно было, кроме как хлебнуть виски, поужинать, покурить. Да и большинство пребывало в том же настроении. Теперь на улице уже оказалось больше пеших, чем конных, и на Тетли поглядывали скорее всего с любопытством — у него был вид человека, выступившего в поход. Он сидел на своем высоком тонконогом арабском скакуне с подвязанным хвостом и коротко — как у цирковой лошади — подстриженной гривой, щеголяя военной выправкой, в походном сюртуке армии конфедератов со споротыми эполетами и галунами, и в офицерской шляпе; серые брюки, однако, были заправлены в короткие ковбойские сапоги. Ремень с кобурой, надетый поверх сюртука, стягивал талию. Кобура была с клапаном — таких ковбои не носят, — и из нее высовывалась перламутровая рукоятка «Кольта». И седло у него было не как у всех, а небольшое и легкое, хорошей работы.

За ним, строго в линию, как адъютанты, следовали три всадника: его сын Джералд, его работник-мексиканец Амиго и Нэйт Бартлет.

Когда он остановил коня, остановились и сопровождающие. Тетли оглядел нас, сохраняя бесстрастное выражение небольшого сероватого лица со впалыми щеками; хотя нет, точнее сказать, он произвел нам осмотр и в душе посмеялся над нами. Темные глаза Тетли, прятавшиеся под густыми черными бровями, жгучие и недобрые, никогда не теряли иронического выражения. Волосы его, даже поседев, нисколько не поредели; ровно подстриженные, они падали — по-сенаторски — до края воротника, слегка завиваясь на концах. Аккуратные узенькие бачки, тоже седые, спускались из-под офицерской шляпы и заканчивались у мочек ушей, а еще более узкие седые усы огибали верхнюю губу, тонкую, длинную и всегда натянутую. Он был невысок, изящен, даже хрупок на вид и, казалось, весь, за исключением глаз и бровей, припудрен тончайшей сероватой пудрой. Однако, сейчас, когда он спокойно и очень прямо сидел перед нами на лошади, крепко сжимая двойные поводья левой рукой в перчатке лосиной кожи с бахромой по краю и свесив правую руку, все притихли. Он обратился к Тайлеру, как к единственному достойному носителю власти: