Капризная вдова - Кинг Валери - Страница 10

– Неужели? – воскликнула Энджел, широко раскрыв прекрасные глаза.

Бетси даже застонала с досады.

Решив, что пора действовать, Генриетта увела Энджел в библиотеку, где их уже ждала Шарлотта.

– Но мне совсем не хочется замуж! – жалобно протянула Энджел, когда сестры посвятили ее в свой план. Огромные голубые глаза мгновенно наполнились слезами, одна слезинка блестящей жемчужиной скользнула по щеке и шлепнулась на руку. Тихонько всхлипнув, Красавица отерла лицо рукавом розового муслинового платья.

Сидевшая подле нее Генриетта наклонилась вперед, всматриваясь в лицо сестры. Подумать только, слезы совершенно ее не портили! Когда плакала Генриетта, ее нос начинал переливаться всеми оттенками пунцового цвета, глаза краснели и опухали. А на чистой, как у младенца, белой коже Энджел не выступило ни единого красного пятнышка!

По щеке Красавицы поползла вторая слеза, и старшие сестры обменялись обеспокоенными взглядами.

Составляя свой план, они не учли только одного – нежелания принять в нем участие самой Энджел.

Шарлотта поднялась на ноги и, подойдя к столу черного дерева, принялась тереть трут, чтобы зажечь свечи в канделябре.

– Энджел, милая, – начала она негромко, стараясь вложить в свои слова всю теплоту, на которую была способна, – мы вовсе не хотели тебя расстраивать. Если наш план тебе не по нраву, мы не собираемся его тебе навязывать. Мы только просим хорошенько все обдумать.

Энджел бросила страдальческий взгляд на Шарлотту, потом – на сидевшую рядом Генриетту.

– Но мама сказала, что мистер Хантспил приедет и позаботится о нас. С чего вы взяли, что мы все отправимся в богадельню, если я в ближайшее время не выйду замуж? Я не понимаю!

Генриетта взяла руку Энджел в свою и ласково пожала. Ей так хотелось подробно растолковать свои соображения, но ущербная Красавица все равно бы их не поняла. Поэтому Генриетта только улыбнулась и мягко заметила:

– Мистер Хантспил не может взять на себя заботу обо всех нас.

– Но мама сказала…

– Я знаю, милая, но подумай сама: если мистер Хантспил когда-нибудь женится, разве он разрешит нам здесь остаться?

– А почему бы и нет? – простодушно спросила Энджел. – Как только он узнает нас поближе, наверняка с радостью позволит нам жить в Раскидистых Дубах. Я бы на его месте очень обрадовалась случаю войти в такую большую и дружную семью, как наша. Мне всегда становилось грустно от мысли, что у него был только один брат, да и тот погиб в сражении при Ватерлоо. От волнения у Генриетты перехватило дыхание. Когда они с Шарлоттой обсуждали, как повезут Энджел в Бат и подыщут ей там подходящего жениха, им казалось, что это проще простого. Но Энджел проявила неожиданную строптивость и редкостное даже для нее тупоумие, и Генриетта вновь усомнилась в успехе своей затеи.

– Независимо от того, – переведя дух, продолжала она, – согласится ли мистер Хантспил и дальше терпеть наше присутствие в усадьбе, ни мама, ни мы с Шарлоттой здесь не останемся. Ты наверняка слышала от мамы, что она хотела бы получить от мистера Хантспила небольшую ренту?

– Да, – кивнула Энджел, – слышала, и не один раз. Она то и дело заводит разговоры на эту тему, мол, как хорошо было бы получить от него десять или хотя бы пять тысяч фунтов! – Энджел вдруг рассмеялась и захлопала в ладоши. – Значит, все в порядке! Остается только уговорить мистера Хантспила дать нам эту кучу денег!

Шарлотта, которой удалось наконец зажечь свечи, хмыкнула и, закусив губу, чтобы не рассмеяться, отвернулась. Генриетта строго посмотрела на нее, потом снова перевела взгляд на Энджел.

– Душенька, – сказала она, – мистер Хантспил, безусловно, выделит нам деньги, но их вряд ли хватит для безбедного существования, как надеется мама, – и Генриетта принялась пространно и красочно описывать нищету, которая их ждет, просто немыслимую для мамы с ее тягой к светской жизни. Вместо балов и раутов миссис Литон ждало заточение в жалкой хижине где-нибудь в захолустье и адовы муки от сознания, что она не может позволить себе хоть на день вырваться на какой-нибудь морской курорт, большой любительницей которых слыла в более счастливые времена. Потом Генриетта, не жалея красок, принялась рассказывать об опасностях, подстерегавших саму Энджел. Выходило, что у Красавицы, помимо замужества, только две возможности – стать гувернанткой или компаньонкой пожилой женщины-инвалида.

– О господи, Генри! - в ужасе вскричала Энджел. – Я совершенно не гожусь в гувернантки! Чему я научу детей? Я с радостью отдам им всю любовь, на какую способна, буду с ними играть, но учить… Нет, мне этого не вынести! Я не знаю, как обращаться с глобусом! А что до компаньонки… Какая из меня компаньонка, я ведь даже не умею бегло читать, а старые леди любят, когда им читают!

Мысль, что ей, возможно, придется помногу читать, очень напугала Красавицу – она широко раскрыла и без того большие глаза и в ужасе затрясла головой, отчего на золотистых кудряшках весело заиграли блики от зажженного канделябра, странно контрастируя с испуганным выражением ее прекрасного лица.

– Теперь ты понимаешь, милая, какие у нас трудности, – сказала Генриетта. – Если ты выйдешь замуж за состоятельного человека, то сможешь помочь маме и Бетси. Что касается меня, то я собираюсь поискать место экономки…

– Да, – перебила ее Энджел, – на место получше тебе не стоит рассчитывать, потому что ты порочная.

Шарлотта, которую немало позабавил страх глупышки-сестры перед необходимостью читать, поперхнулась.

– Генриетта вовсе не порочная, а опороченная, да и то не по своей вине, – вмешалась она. – Чувствуешь разницу?

– Да, – кивнула Энджел, глядя на старшую сестру по-новому, с уважением. – То-то я никак не могла понять, почему тебя называли порочной, – ты всегда казалась мне такой умной, чуткой, доброй! Теперь я понимаю, в чем дело, – она слегка наморщила прекрасный лобик, – по крайней мере, думаю, что понимаю. Это все из-за Фредди, верно? Жаль, он мне нравился – такой славный, веселый, всегда шутил, старался меня рассмешить.

Генриетта почувствовала, что не в силах сердиться на это очаровательное, бесхитростное создание. Слова Энджел внезапно напомнили ей, что у покойного мужа было немало и достоинств.

– Да, – сказала она тихо, – я тоже любила посмеяться его шуткам.

Энджел молчала, силясь переварить обрушившуюся на нее информацию. Наконец она сказала:

– Ладно, я поеду в Бат и буду надевать новые красивые платья, чтобы мама могла ездить к морю, когда пожелает. И еще: я не хочу, Генри, чтобы ты шла в экономки, хоть ты и говоришь, что тебе это нравится. Ты просто создана для семейного счастья, не то что я. Мне ли не знать, как ты любишь детей! Когда по воскресеньям мы выходим из церкви, я вижу, какими глазами ты смотришь на бегающих по двору малюток! Раз ты считаешь, что мне необходимо выйти замуж, то я попытаюсь, только… – Энджел замялась, прикусив губку, но Генриетта попросила ее без стесненья высказать все, что она думает, и Красавица продолжила: – Только обещайте, что не выберете мне в мужья толстяка, – они так противно сопят! Мне ведь необязательно выходить за толстяка, правда?

Услышав последний вопрос Энджел, Генриетта не выдержала и расхохоталась, и к ней тотчас присоединилась Шарлотта, которая к тому времени уже буквально корчилась от еле сдерживаемого смеха. Отсмеявшись, сестры с облегчением признали, что, по крайней мере, на данный момент у них есть четкий план действий. Генриетта заверила Энджел, что ее отдадут только за того претендента, который придется ей по сердцу.

– И если перед самой свадьбой ты вдруг передумаешь отдавать ему свою руку и сердце, никто не будет тебя неволить!

Эти слова, казалось, окончательно успокоили Энджел, и втроем они с энтузиазмом принялись обсуждать, какой гардероб понадобится Красавице, чтобы достойно выйти в свет в Бате, – платья на разные случаи, вечерние туалеты, костюмы для пеших прогулок, открытые туфли, полусапожки, муфты, шляпки и еще множество совершенно необходимых мелочей.