Россия распятая - Волошин Максимилиан Александрович - Страница 4

4

Эти слова относятся к определенному историческому моменту и вызваны порывом негодования. В них нет необходимой исторической перспективы и понимания. Потому что в эти дни Россия являла зрелище беспримерного бескорыстия: не сознавая своей ответственности перед союзниками, ею отчасти вовлеченными в войну, она в то же время глубоко сознавала исторические вины царской политики по отношению к племенам, входившим в ее имперский состав — к Польше, Украине, Грузии, Финляндии, и спешила в неразумном, но прекрасном порыве раздать собиравшиеся в течение веков неправедным, как ей казалось, путем земли, права, сокровища. С этой точки зрения она казалась уже не одержимой, а юродивой, и деяния ее рождали не негодование, а скорбное умиление и благоговение. Это чувство внушило мне стихотворение:

«Святая Русь»

А. М. Петровой

Суздаль да Москва не для тебя лиПо уделам землю собирали,Да тугую золотом суму?В рундуках приданое копили,И тебя невестою растилиВ расписном да тесном терему?Не тебе ли на речных истокахПлотник-Царь построил дом широко —Окнами на пять земных морей?Из невест красой да силой браннойНе была ль ты самою желаннойДля заморских княжих сыновей?Но тебе сыздетства были любы —По лесам глубоких скитов срубы,По степям кочевья без дорог,Вольные раздолья да вериги,Самозванцы, воры да расстриги,Соловьиный посвист да острог.Быть царевой ты не захотела:Уж такое подвернулось дело:Враг шептал: «Развей да расточи…Ты отдай казну свою богатым,Власть — холопам, силу — супостатам,Смердам — честь, изменникам — ключи».Поддалась лихому подговору,Отдалась разбойнику и вору,Подожгла посады и хлеба,Разорила древнее жилище,И пошла поруганной и нищейИ рабой последнего раба.Я ль в тебя посмею бросить камень?Осужу ль страстной и буйный пламень?В грязь лицом тебе ль не поклонюсь,След босой ноги благословляя, —Ты — бездомная, гулящая, хмельная,Во Христе юродивая Русь!

Когда в октябре 17-го года с русской Революции спала интеллигентская идеологическая шелуха и обнаружился ее подлинный лик, то сразу начало выявляться ее сродство с народными движениями давно отжитых эпох русской истории. Из могил стали вставать похороненные мертвецы; казалось, навсегда отошедшие страшные исторические лики по-новому осветились современностью.

Прежде всего проступили черты Разиновщины и Пугачевщины, и вспомнилось старое волжское предание, по которому Разин не умер, но, подобно Фридриху Барбароссе,[12] заключен внутри горы и ждет знака, когда ему вновь «судить Русскую землю». Иногда его встречают на берегу Каспийского моря, и тогда он расспрашивает: продолжают ли его предавать анафеме, не начали ли уже в церквах зажигать сальные свечки вместо восковых, не появились ли уже на Волге и на Дону «самолетки и самоплавки»?

Эти вопросы, столь напоминающие совершавшееся теперь, и сама идея Страшного суда, вершащегося над Русской землей темными и мстительными силами, раздавленными русской государственностью и запечатанными в гробах церковной анафемой, внушили мне поэму

«Стенькин суд»

Н.Н. Кедрову

У великого моря Хвалынского,Заточенный в прибрежный шихан,Претерпевый от змия горынского,Жду вестей из полуношных стран.Всё ль как прежде сияет — несглазенаПравославных церквей лепота?Проклинают ли Стеньку в них РазинаВ воскресенье в начале поста?Зажигают ли свечки, да сальныеВ них заместо свечей восковых?Воеводы порядки охальныеВсё ль блюдут в воеводствах своих?Благолепная, да многохрамая,А из ней хоть святых выноси.Что-то, чую, приходит пора мояПогулять по Святой по Руси.Как, бывало, казацкая, дерзкая,На Царицын, Симбирск, на Хвалынь —Гребенская, Донская да ТерскаяСобиралась ватажить сарынь.Да на первом на струге, на «Соколе»,С полюбовницей — пленной княжной,Разгулявшись, свистали да цокали,Да неслись по-над Волгой стрелой.Да как кликнешь сподрушных — приспешников:«Васька Ус, Шелудяк да Кабан!Вы ступайте пощупать помещиков,Воевод, да попов, да дворян.Позаймитесь-ка барскими гнездами,Припустите к ним псов полютей!На столбах с перекладиной гроздамиПоразвесьте собачьих детей».Хорошо на Руси я попраздновал:Погулял, и поел, и попил,И за всё, что творил неуказного,Лютой смертью своей заплатил.Принимали нас с честью и с ласкою,Выходили хлеб-солью встречать,Как в священных цепях да с опаскоюПривезли на Москву показать.Уж по-царски уважили пыткою:Разымали мне каждый суставДа крестили смолой меня жидкою,У семи хоронили застав.И как вынес я муку кровавую,Да не выдал казацкую Русь,Так за то на расправу на правуюСам судьей на Москву ворочусь.Рассужу, развяжу — не помилую, —Кто хлопы, кто попы, кто паны…Так узнаете: как пред могилою,Так пред Стенькой все люди равны.Мне к чему царевать да насиловать,А чтоб равен был всякому — всяк.Тут пойдут их, голубчиков, миловать,Приласкают московских собак.Уж попомнят, как нас по ОстоженкеШельмовали для ихних утех.Пообрубят им рученьки-ноженьки:Пусть поползают людям на смех.И за мною не токмо что дранаяГолытьба, а — казной расшибусь —Вся великая, темная, пьяная,Окаянная двинется Русь.Мы устроим в стране благолепье вам, —Как, восставши из мертвых с мечом, —Три угодника — с Гришкой Отрепьевым,Да с Емелькой придем Пугачем.