Крысоlоvе - Пунш Ева - Страница 19

Мате принесли в керамической калебасе и тут же подали большой керамический чайник с кипятком, чтобы ты могла сама доливать горячую воду по мере оскудения твоего сосуда.

Мужчина подозрительно заглянул в калебасу и вдруг сказал:

– А я всегда думал, что мате – это такой аргентинский наркотик.

Шутка эта показалась тебе глупой и затасканной, но ты любезно предложила ему отведать твой напиток – и протянула бомбилью.

Только потом спохватилась, но было уже поздно. Мужчина принял напиток из твоих рук и уже сделал глоток.

Ты прикрыла глаза и наблюдала за ним сквозь опущенные ресницы.

«Молод, дерзок и горяч,– привычно подумала ты языком дегустационных сравнений,– простоват в аромате, но соблазняет попробовать его на вкус».

«Мачо»,– подумала ты. «Мучачо»,– одернула ты сама себя. Так вот каков будет твой третий мужчина. «Хотелось бы мне танцевать с ним танго». В то время как ты его разглядывала, он продолжал что-то говорить. Как выяснится потом – он вообще был болтлив без меры, говорил все время, и даже во сне. Все пространство вокруг было перенасыщено его болтовней. Ты затянула паузу, пытаясь сообразить – о чем были все эти вопросы, которые ты пропустила мимо ушей.

Переспросила.

– Давно стреляешь? – охотно повторил он.

– Три дня,– усмехнулась ты.

– А сколько будет всего? Трофимов ведь с тобой не спортивной стрельбой занимается, а практической?

– Да. Обещал за двенадцать занятий научить стрелять с обеих рук в кувырке.

– О! Из макарова?

– Ну, первые два занятия были с марголиным. Теперь макаров, да.

– Тяжело?

– Макаров-то? – не поняла ты.– Ну да, потяжелее будет.– И зачем-то доверительно сообщила: – Я дома на утюге тренируюсь.

– Это как?

– Ну, держу его на вытянутых руках, сколько выдержу, вес почти одинаков.

Мужчина заржал. Зубы были хороши. Острые и белоснежные.

– Своего-то оружия нету? Ты пожала плечами:

– Сначала научиться надо.

– Глупости,– отрезал он.– Учиться надо на своем оружии, а то потом – все заново.

– Своего нет,– призналась сухо.– Но собираюсь.

– А если не секрет – то что?

– «Стражника» хочу купить.

– Тюююю,– разочарованно протянул он.– Это не оружие.

– По мне – в самый раз,– возразила ты.

– От хулиганов в подворотне, что ли, отстреливаться?

– Почему же от хулиганов. От крыс.

«Что это ты с ним так разговорилась, разоткровенничалась, и про утюг, и про „Стражника“, и про крыс, будто это не он из твоих рук пьет, а ты – из его», – ты была очень недовольна собой и потому попыталась скорее закончить разговор. И отмахнулась от его предложения – вот тут же сейчас – поехать с ним и пострелять по-настоящему. Отмахнулась, даже не спросив, что он имеет в виду. Попрощалась скомканно и ушла. А вечером он тебе позвонил.

И предложил встретиться.

– Сегодня?

– Нет, вчера.

XII

В качестве эпиграфа:

– Если вы не можете остаться любовниками, почему бы тебе с ней просто не подружиться?

– Подружиться?! Подружиться с ней! А ты пробовал подружиться с кокаином? Или хотя бы с виски?

Бразильский телесериал «Клон»

Все думала, каков идеальный любовник – для такого лета.

Да нет, что он должен быть владельцем винного погреба – это и так понятно. Но винный погреб – хорош и вне сезона – в тусклую июльскую жару или в теплый мутный дождь – спасаться искусственной прохладой – пить коньяк, родом из прошлого тысячелетия, на зеркальной глади офисного стола – между факсом и ведерком со льдом.

Зимой в винном погребе – тоже бывает неплохо – густая кровь итальянского Recioto, выдержанного в вишневой бочке, от одного аромата которой становится горячо. И осенью там хорошо и весной, и днем и ночью, меня бы пожизненно – серебряной цепочкой к бочонку Амонтильядо.

Владелец винного погреба – это вне сезона.

Но летом хочется курортного романа. Торговца дынями – например, гладкого темного юного туркмена – «знала бы мама, что я курю!»

Или рулевого-штурмана-боцмана – с наличием водного летнего транспорта – чтобы на рассвете – на Залив – или белой ночью – по дурно пахнущему каналу Грибоедова – в сторону Пряжки, целоваться под темными склизкими мостами, разбивать бутылку шампанского – на носу или на корме – если я их сумею различить.

Мальчика-велосипедиста, чтобы все время боялся опоздать на мосты – «домашние будут волноваться».

Чужого мужчину, чьи домашние на даче, а как они вернутся, так все и кончится.

Сезонного хочется. Актуального.

1

Этот мужчина оказался равнодушен к еде. Ты даже не знала, что такое бывает.

Он оказался равнодушен к еде и скучен в постели. Ты не могла не отметить эту закономерность. Первый раз с ним все случилось коротко, быстро, невнятно, но он почему-то решил, что ты осталась страшно довольной – и с тех пор повторялся по утвержденному сценарию.

Мачо-Мучачо. Черт его подери.

Ты не понимала, зачем ему вообще нужна была женщина. Отдавать он не любил, брать не умел. Хотел, но не умел. Брал неумело, нахрапом – то, что подвернулось под руку.

Удовольствия ценил как факт обещания. Будто ему кто-то обещал: то или иное действие доставит удовольствие, поэтому он их и совершал.

И был совершенно равнодушен к еде.

Твой дом как-то очень быстро подстроился под него. Кофе и сигареты, разноцветье водочных настоек и круглосуточный интернет, в котором ты все чаще проводила свои ночи.

Нет, он не начал тут жить или хотя бы обживаться.

Приходил и уходил – когда вздумается, спасибо, если предупреждал звонком. Иногда приезжал и забирал тебя с Цахесом – к себе.

И всегда отказывался от еды.

Помнится, ты как-то работала в одном офисе и ежедневно кормила сто человек обедами из пяти блюд. Ты долго не могла запомнить их должности, регалии и статусы. У тебя была собственная иерархия. Вахрушев всегда просил добавку, это было в тысячу раз признательнее, чем дежурное вежливое «спасибо» с твоим дежурным ответом – «на здоровьичко!» – от их главного начальника.

Начальника ты выделяла и узнавала, потому что он обедал всегда отдельно. Неуверенный в себе чувак, больше всего боящийся прослыть неудачником. При первой вашей встрече он заявил, что не ест жирного, жареного, печеного, копченого, острого, пряного, заморозки и разморозки, а также не ест супов, и гречку, картофель, соусы и маринады.

Врал. Все это он ел. Просто он и сам не умел отличать вареное от припущенного, а жареное от запеченного. И супы у тебя всегда ел, несмотря на программные заявления.

Заходил в столовую – и тянул острым носом в сторону кухни, в глазах появлялся блеск, но голосом он себя не выдавал, спрашивал с прохладной ленцой.

– Что там у вас сегодня пахнет?

У тебя на кухне каждый день пахло едой. Ты докладывала ему меню – для рядовых сотрудников, потом объявляла – его собственное. Сотрудников ждал грибной суп с перловкой и куриные грудки, запеченные в томатном соусе с базиликом, на гарнир – цветная капуста, обжаренная в сухарях, в качестве холодных закусок – салат из свежей капусты с брусникой, в качестве напитка – клюквенный кисель, на десерт – мелкие сладкие слойки-ушки.

Для него на гриле запекался лосось, который сервировался с картофелем шато, помидорами-черри, фиолетовыми греческими маслинами, фаршированными фетой.

Он разочарованно уточнял:

– И это все? Кадык дергался.

– Ну дайте мне тогда и супу. И этих – плюшек-ушек.

Когда он ел, ты не имела права уходить из столовой на кухню. А вдруг ему что-то понадобится. И садиться не могла – неприлично. Стояла у дверного косяка, старательно отводя глаза, чтобы не смотреть, как начальник ест. Ел он лениво, брезгливо и некрасиво. Но съедал все до последней крошки и обязательно говорил: «Спасибо».

А Вахрушев благодарил тебя всегда с набитым ртом, мычал что-то восхищенное-нечленораздельное, и все время просил добавки. Иногда возвращался, после того, как все уже отобедали – и интересовался – не осталось ли чего-нибудь пожевать.