Преступный викинг - Хилл Сандра - Страница 59

Он увидел испуг в глаза Рейн, но она закусила губу и промолчала, и он понял, что она старается, как ни странно, обуздать свою сварливость, чтобы не огорчать его.

— Я не собираюсь больше ссориться с тобой. О, не смотри на меня так. Это не значит, что я во всем согласна с тобой, просто не хочу тратить попусту драгоценное время, которое мы еще можем провести вместе.

— Что ты будешь делать, когда я уеду? Вернешься домой?

Отчаяние исказило ее лицо, однако она постаралась улыбнуться и храбро вздернула нос.

— Пока ты жив, я буду тебя ждать. Возможно, буду работать в больнице и в приюте, если ты позволишь нам остаться в твоих владениях.

— А если я не вернусь?

Рейн с тоской посмотрела на него и через силу проговорила:

— Не знаю.

Стараясь глядеть веселее, она ткнула пальцем в его грудь.

— Знай, упрямый викинг, если ты живой и здоровый вздумаешь скрыться от меня, я все равно тебя найду. Может быть, опять украду тебя.

— Ну нет, ты не посмеешь. Я запрещаю.

— Даже если я захвачу тебя, чтобы насладиться твоим прекрасным телом? — спросила она, изображая неуемную страсть.

— Ладно уж, так и быть, — с улыбкой разрешил он.

Перед тем как войти в больницу, Рейн остановила Селика, схватив его за рукав.

— Мне надо тебе кое-что сказать.

Он подозрительно прищурился. Всякий раз, когда Рейн говорила «кое о чем» таким тоном, это означало, что она ждет одобрения, наверняка зная, что ему не понравятся ее слова.

— Берни ко мне неравнодушен, — сообщила она, заливаясь краской.

Селик открыл рот от изумления, но тут же со злостью заскрежетал зубами. В самом деле, Рейн умела его удивить.

— Представляю, — отозвался Селик, взяв себя в руки. — Но кто такой, во имя Тора, этот Берни?

— Помнишь отца Бернарда, молодого монаха с прыщами на лице, которого мы встретили в первый день?

— Вы уже так близки, что ты называешь его Берни?

— Не близки, конечно же. Просто он еще очень молодой, Меня он смешит, но я не хочу, чтобы ты расстраивался, если что заметишь.

— Рейн, я ничего не понял. Но если он посмеет хоть пальцем до тебя дотронуться, я выбью его гнилые зубы все до единого.

Она хотела было что-то сказать, но Селик втолкнул ее в дверь, по-хозяйски обняв за талию. К несчастью, отец Бернард уже ждал предмет своей «страсти», и его взгляд мгновенно приковался к руке Селика. С обдуманным озорством Селик посмотрел прямо в глаза монаху и, передвинув ладонь на ягодицу Рейн, слегка придавил ее, как бы с намеком.

Рейн взвилась от неожиданности.

— Извини меня, брат Годвайн. Я тянулся к дверной ручке.

Рейн, естественно, не поверила ему, хотя отец Бернард принял объяснение Селика за чистую монету.

— Дверная ручка! Ха! — прошипела она при первой же возможности. — А как тебе понравится, если я схвачусь за твою ручку?

— Очень понравится, — ответил он, подмигивая ей. — Ты же знаешь, что можешь браться за мою ручку, когда только хочешь.

— Тс-с. Веди себя прилично, Селик, у меня много работы.

Притворно хриплым голосом она спросила монаха:

— Отец Бернард, ты помнишь брата Этельвульфа?

Молодой монах повернулся к Рейн, не обращая внимания на Селика.

— Тебя не было несколько дней, — недовольно проговорил он. — Отец Теодрик спрашивал о тебе. Разве ты не обещал обсудить с ним мозговую лихорадку?

— Обещал. Но я был занят в сиротском приюте и никак не мог прийти.

Рейн старалась, чтобы ее голос звучал хрипло, боясь выдать себя.

— Какой приют? Зачем ты разбрасываешься своими талантами? Ведь это всего лишь язычники-скандинавы, — занудил он, и Рейн поняла, что должен был чувствовать Селик.

Он весь напрягся, и ей пришлось ущипнуть его за руку, чтобы он не сказал что-нибудь неосторожное.

— Отец, они тоже Божьи дети, — осекла она юного монаха, — и их происхождение не имеет значения.

— Ладно, я только говорю, что ты мог бы жить в монастыре. Для тебя у нас всегда найдется место.

— Вот уж не сомневаюсь, — прошептал Селик ей на ухо. — Еще накроет своим тощим телом.

Она предостерегающе взглянула на Селика, боясь, как бы их не разоблачили.

— Брат Годвайн! Брат Годвайн! — позвал отец Руперт.

Они подошли к соломенному тюфяку, возле которого он стоял на коленях, и Рейн увидела, что смертельно больная девочка не лежит, а сидит.

Отец Руперт сиял.

— Ты был прав. Я изменил диету, и Элис поправилась. Сегодня за ней придет отец.

Рейн встала на колени рядом с отцом Рупертом и осмотрела девочку, которой она поставила диагноз, когда в первый раз пришла в больницу. Элис была еще слабенькой, но при хорошем уходе от ее болезни не должно было остаться и следа.

— Теперь ты понимаешь, Элис, что ни при каких обстоятельствах не должна есть хлеб и кашу? Даже от одного кусочка все может начаться снова.

— Я никогда не выздоровею? — со слезами в голосе спросила малышка.

Рейн отрицательно покачала головой.

— Разве так трудно не есть хлеб, чтобы быть здоровой? Будешь послушной?

Элис кивнула, и Рейн велела отцу Руперту позаботиться, чтобы отец девочки понял, как серьезна болезнь и как необходимо соблюдать строжайшую диету.

Несколько часов она проработала с монахами, осматривая пациентов, внимательно слушая, как протекает болезнь и как ее лечат. Основным пособием был «Трактат о пиявках» монаха Балда, написанный около двадцати пяти лет назад. К ее удивлению, многие из рецептов были эффективными даже по понятиям двадцатого века, особенно всякие мази и настойки из трав. Рутой пользовались для лечения сосудов и против кровотечения. Белена, известная врачам будущего, — как средство, успокаивающее нервную систему и как снотворное. Мята — для смягчения болей в желудке. Ячменник душистый и липу, богатые танином, добавляли в масло вместе с корнем лилии, облегчая боль от ожога.

Больше всего Рейн расстраивала широко распространенная практика кровопускания, однако она следовала совету Селика больше наблюдать и ненавязчиво предлагать свои методы, стараясь не привлекать к себе внимание как к опытному лекарю.

Работая, она даже забыла, что пришла вместе с Селиком, и, случайно глянув в его сторону, вновь поразилась, как он хорош собой даже в одеянии монаха.

— Откуда этот чудесный запах? — внезапно спросил отец Бернард, принюхиваясь к капюшону Рейн.

— Это страсть брата Годвайна, — с дьявольской усмешкой ответил Селик, беря ее за руку и уводя в боковой придел.

Отец Бернард, глядя им вслед, переспросил:

— Его… его… Ты сказал «страсть»?

Он даже брызнул слюной от негодования. Наконец, устав от едких замечаний Селика, он вспылил:

— Почему твой болван не встанет на колени и не поможет нам вместо того, чтобы бессмысленно подпирать стены?

Однако Селик услышал его и не спустил монаху дерзость:

— Я наблюдаю, Берни, для нашего трактата.

Отец Бернард покраснел, и гнойные прыщи у него на лице стали еще виднее.

— Полагаю, гордыня отца Этельвульфа не подобает монаху, — пожаловался он Рейн. — И, если честно, мне кажется, он слишком наблюдателен.

Рейн подняла глаза и заметила, как до нее отец Бернард, что Селик оценивающе смотрит на ее зад, который она выставила, когда потянулась за ватой.

Она зашипела, привлекая внимание Селика, но он и не подумал смутиться, будучи пойманным за неподобающим занятием. Более того, он подмигнул Рейн, и она, услыхав приглушенный стон отца Бернарда, поняла, что пора увести Селика, пока он их не выдал.

— Нам надо идти, отец Этельвульф, — внезапно объявила Рейн, дергая Селика за рукав. — Я только что вспомнил, что мы должны зайти к торговцам и купить ткани для детских туник.

— Но вы не можете сейчас уйти, — возразил отец Бернард. — Отец Теодрик скоро придет.

Это было как раз то, чего Рейн особенно опасалась в присутствии Селика, который вел себя на редкость бесстыдно. Отца Теодрика не проведешь. Он уже задавал вопросы, на которые она не могла ответить, насчет лекарей в земле франков, чьих имен она не знала, и насчет того, где она приобрела свои обширные медицинские познания, и даже насчет ее женственности.