Самое темное узилище (ЛП) - Шоуолтер Джена - Страница 10

«Скрепи сердце. Сделай то, что необходимо»

Его рука тряслась, когда он отпирал замок.

Ника услыхала звук открывающейся решетки и обернулась. Вздох заставил ее прелестные губы приоткрыться. Атлас молча протянул руку.

– Что…

– Просто возьми меня за руку.

Хмурясь, она сделала это.

По-прежнему храня молчание, он провел ее по тому же пути, который они проделали четыре дня тому назад. На этот раз никто не пытался их остановить. По правде говоря, когда они проходили мимо поста стражи, двое дежурных богов просто закатили глаза.

Снаружи, едва облака скрыли их от чужих глаз, он обернулся к Нике. Он хотел ее поцеловать, но знал, что если сделает это, то не сможет отпустить. А он должен был отпустить ее.

– Атлас, – соблазнительно улыбнулась богиня, пытаясь обвить руками его шею. – Новая прогулка? Я рада.

Он покачал головой и положил пальцы на специальные выемки в ошейнике. Металл на ощупь оказался холоден. Затем он наклонился и прижался губами к центру.

Ее улыбка сникла. Дрожь прошла по телу.

– Ч-что ты делаешь?

– Не двигайся.

Он глубоко вдохнул, задержал дыхание, а затем медленно выдохнул. От того, что воздух из его легких попал внутрь ошейника, металл ослаб, и, наконец, ошейник разломился по центру и упал на землю.

С широко распахнутыми глазами, она протянула руку, чтобы потрогать себя за шею.

– Не понимаю, что происходит, – проговорила Ника.

Эти же слова она говорила и ранее. Тогда у него не было ответа. А теперь был. Он любил ее, но никогда не смог бы признаться ей в этом.

– Иди, – сказал он. – Перенесись куда-нибудь. Может быть, на землю. И, что бы ты ни делала, оставайся в тени. Поняла?

– Атлас… нет, – она неистово помотала головой, даже вцепилась в его рубашку. – Нет, я не могу. Когда они узнают о моем исчезновении, а они непременно узнают, вина падет на тебя. Ты станешь узником, тебя поместят к ненавидящим тебя Олимпийцам. Или же, если тебе повезет, тебя казнят.

Он понял, что у нее есть чувства к нему, одновременно радуясь и печалясь. Он не безразличен ей, что означало, что она будет страдать без него. Как ничто другое, это лишь усилило его намерение спасти ее. Она не заслужила жизни за решеткой.

Он заставил себя принять грозный вид. Заставил себя отпрянуть от нее.

– Я больше видеть тебя не могу. Я получил тебя, и теперь ты прискучила мне.

Ее руки упали по сторонам, словно внезапно стали каменными, но она тут же обхватила ими себя.

– Тогда верни меня в камеру и держись подальше от меня. Ты не обязан делать это.

Она добровольно отказывается от свободы, чтобы быть рядом с ним? Будь она проклята. Он еще сильнее влюбился в нее.

– Иди! Глаза б мои тебя не видели. Не поняла? Меня тошнит от тебя, Ника.

– Заткнись, – слезы наполнили ее глаза. Настоящие – треклятые – слезы. – Ты же говоришь неправду. Не может быть, чтобы это была правда.

Последние слова она надломлено прошептала.

Его сердце болезненно сжалось. Сделай это. Покончи со всем.

– Пусть лучше меня заточат или казнят, только бы более никогда не видеть тебя. Потому что каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вспоминаю, что было между нами и… меня тошнит. Я использовал тебя, стремясь наказать, но зашел слишком далеко. Слишком, – ненавидя себя самого, он отвернулся от нее. – Потому окажи услугу нам обоим – убирайся.

Долгие мучительные минуты она молчала. Он знал, что она не перенеслась, поскольку не слышал шороха одежды. Но потом он услышал всхлип. Плач. Должно быть, она дала волю слезам.

Боги, он не мог этого сделать. Не мог так жестоко прогнать ее. Обернувшись, он намеревался схватить ее и сказать правду, заставить выслушать. Заставить ее уйти по-хорошему. Но она исчезла до того, как их взгляды встретились, и руки его обняли лишь воздух.

– Ты дерзкий глупец!

Атлас поднял глаза на раздраженного Крона. Ничего другого ему не оставалось. Его запястья были прикованы цепями к шестам, которые удерживали его коленопреклоненным. Тот самый ошейник, который был снят им с Ники, сейчас красовался на его собственной шее.

Он знал тогда, что так случится, но ему было всё равно. И сейчас тоже. Ника – свободна, и только это имело значение.

– Что ты можешь сказать в свое оправдание?

– Ничего.

– Один Олимпиец может собрать армию. Эта армия может напасть на нас. Уничтожить нас. Я говорил тебе об этом, а ты все равно предал меня.

– Ника не сделает этого, – уверенно заявил Титан.

Он верил, что она просто исчезнет. Как бы она ни была зла на него, она не подвергнет себя опасности, чтобы спасать своих соплеменников, которых никогда по-настоящему не любила.

Крон ударил кулаком по подлокотнику своего трона, словно обиженный ребенок.

– Ты не можешь этого знать! Ты не мое Всевидящее Око.

Атлас выгнул бровь дугой, не поддаваясь запугиванию.

– Рискнули бы вы оказаться вновь в заточении, чтобы помочь своим товарищам Титанам? Возможно, я не могу видеть всех секретов ада и рая, но уверен, что не рискнули бы.

Царь не ответил на это ничего, но прорычал:

– Ты ослушался прямого приказа и понесешь наказание.

– Понимаю.

Согласился, не колеблясь. Атлас действительно понимал. Царь богов должен был наказать его в качестве примера, чтобы другим неповадно было. Иначе, остальные сочтут его слабым. И будут ослушиваться, как это сделал Атлас.

– Думаю, и на самом деле понимаешь, – ярость Крона поугасла. – Только этим утром я видел твой портрет, нарисованный моим Оком. С его помощью она показала мне, как именно тебя наказать, – царь зло усмехнулся и посмотрел на похожую на призрака девушку, стоящую подле него. – Ты знаешь, что делать, милая Сиенна.

Сиенна шагнула вперед, в руке ее появился кинжал. Остановившись перед Атласом, она опустилась на колени, оказавшись с ним на одном уровне.

«Итак, вот он», – подумал бог Силы. – «Конец»

Будучи бессмертным, он никогда не думал, что достигнет этого рубежа. И понял, что жалеет лишь о том, что провел так мало времени с Никой, что не имеет возможности извиниться за свои грубые слова в их последнюю встречу, и что никогда не сможет поведать ей о своей любви.

С абсолютно бесстрастным лицом девушка всадила острие кинжала в его запястье и срезала значок стража, вместо того, чтобы перерезать ему горло. Тогда Титан понял, что Крон намерен заточить его, а не казнить. Хорошо. Будет больше времени думать о Нике и о том, что могло бы быть между ними.

Но затем Сиенна переместила кинжал к груди и начала срезать кожу. Больно, но не боль заставила Титана воспротивиться ее действиям. Нет, его привело в ужас то, что она начала срезать имя Ники с его груди. Он громко и протяжно взвыл, отчаянно сопротивляясь изо всех сил. Призванные стражи удерживали его на месте. Все же он боролся, но в конце концов, все четыре буквы оказались срезаны.

Пока они отходили прочь от него, он посмотрел на себя исполненными горячих слез глазами. Кровь лилась по его груди и четыре открытые раны взирали на него: мускулы были разрезаны, кожа срезана начисто. Он мог когда-то ненавидеть это клеймо, но со временем полюбил его так же сильно, как и женщину, которая поставила его. Более того, это было последним, что ему от неё осталось.

Атлас сжал кулаки, распрямляя спину. Кровь смешивалась с соленым потом, причиняя новую боль. Новый рык сорвался с его губ и он адресовал его купольному своду. Он вопил не переставая, пока не надорвал голос.

– Закончил? – поинтересовался Крон.

Атлас прищурил глаза, переводя взгляд к возвышению.

– За это я уничтожу тебя, – поклялся он. – Однажды ты умрешь от моей руки.

– Вряд ли. Бросьте его в Тартар, – беззаботно приказал царь своей страже. – Там ему гнить вечно.