Конец сказки - Зуев Ярослав - Страница 37

37

– И учитесь, должно быть?

– Учусь. В четвертый класс перешел…

– М-да, – протянул Док.

– Вы только маме моей не говорите, – попросил Андрей, облизывая пересохшие губы. – Не говорите ей, ладно? Чтобы она не расстраивалась…

Доктор сделал знак Тамаре. Та, взяла бумажную салфетку из распечатанной пачки, смочила в принесенной воде, промокнула больному рот. Андрей жадно приник к салфетке губами, словно много дней провел в пустыне, как герои книги Уильяма Малвихилла «Пески Калахари», которую он читал в детстве. Повторив процедуру с салфеткой несколько раз, Тамара принялась протирать его измученное, воспаленное лицо. При этом ее каштановый локоть упал ему на лоб.

– Мама, – простонал Андрей с зажмуренными глазами.

– О господи, – сказала Тамара.

* * *

Ты уверен, что все выходы завалило?! – Бонифацкий вытаращил глаза, как какой-нибудь отпетый злодей из индийского кино, смотреть которое он обожал в середине семидесятых. Какой-нибудь главарь банды отморозков из боевика «Месть и закон»,[57] на который он ходил, наверное, раза четыре, благо билеты стоили недорого, на утренний сеанс – всего по десять копеек. Радиостанция шипела в руке, как живая, он подумал, что еще немного, и она станет плеваться в ухо. Боник поморщившись, отстранился от трубки. Надвинувшийся с севера могучий грозовой фронт еще висел над горами, хоть и утратил прежнюю мощь. Он уже распылил ее, обернувшись селевыми оползнями в горах, которые разрушили автомобильные дороги и вывернули с корнем телеграфные столбы. Продемонстрировав Человеку, кто в доме хозяин, природа угомонилась, как неврастеничка после бешеной вспышки, и снова готовилась стать паинькой. На время, до следующего раза. Боник поправил капюшон дождевика, с которого капала вода. В воздухе пахло озоном и дождем, но ветер постепенно стихал, тучи отступали на юг.

– Завалило или нет? – повторил Боник в динамик. Радиосвязь была отвратительной, в воздухе полно статики. Речь оппонента тонула в вихре разрядов, Вацлав Збигневович больше догадывался, чем слышал.

– Абсолютно все выходы?! – крикнул он через минуту. Ты проверил? Абсолютно все? – Он просто не верил своим ушам. Еще бы, самого Леню Витрякова, его давнего партнера, завалило заживо. Горы сомкнулись и забрали его. В этом было что-то сверхъестественное, нечто такое, отчего у Бонифацкого пошел по коже мороз.

Когда во дворе прозвучали первые взволнованные возгласы, гласившие: «Огнемета погребло под завалами!», Бонифацкий, сказав себе: «Не может такого быть, просто потому, что не может!», вышел на связь с заблокировавшими пещерный город боевиками. Те подтвердили, что Витрякова, похоже, завалило с остальными, когда кто-то из залетных гастролеров неожиданно пустил в ход связку гранат.

– Прямо Лене под ноги запуляли, блядь! – твердили те, кому посчастливилось выжить.

– Боник естественно отправился в горы, чтобы лично разобраться в происходящем и воочию убедиться, что и как.

* * *

Дорога к пещерному городу заняла у него около получаса. Ураган пошел на спад, но вот дороги превратились в кашу. «Опель Фронтера», в котором ехал Бонифацкий, с большим трудом прокладывал себе путь через это месиво, застрять в котором было еще полбеды. Куда опасней было соскользнуть в пропасть, как на салазках, а такая вероятность имелась. Белому телохранителю Бонифацкого пришлось сбросить скорость до двадцати километров в час, и держаться этой отметки. Оба моста работали, широченные колеса расшвыривали грязь по сторонам, но машина все равно рыскала то вправо, то влево. Второй телохранитель Бонифацкого, Желтый, сидел на переднем пассажирском сидении, не дыша, очевидно, предвкушая полет в ближайший кювет. Боник расположился сзади, пытаясь унять разболтанные нервы, и прикидывая в уме, на руку ему неожиданная смерть Огнемета, или нет. Он все еще не мог свыкнуться с этой мыслью, «Леонид Витряков – мертв», прилагательное «покойный» не клеилось к Огнемету, хоть убей. Но, раз такая возможность, то ли увидеть Леонида Львовича в гробу, то ли просто возложить венок на его могилу, появилась, Боник, как бизнесмен, был просто обязан взвесить все возможные последствия этого. Прикинуть, хотя бы в общих чертах, все выгоды и неудобства, вытекающие из недоказанного пока факта гибели ближайшего партнера и, местами, даже друга. Чувства, охватившие Вацлава Збигневовича, были противоречивыми, а калькуляция никак не хотела сходиться. В общем, он не знал, радоваться ему, или нет.

«Некстати, конечно, Леня подставился». – Это была одна из первых его мыслей. Совсем некстати, в особенности, если учесть, что криминальная война против клана Поришайло, которую они вели уже семь или восемь месяцев, достигла кульминационной точки. И, хоть основной удар по структурам Артема Павловича наносился в столице, причем, тут действовали не бандиты, а компетентные органы, спущенные с поводка высокими покровителями Бонифацкого, Леня, как ни крути, не был самым слабым звеном из известной передачи «НТВ». Напротив, во всем, что, так или иначе касалось криминала, Огнемет был просто незаменим. В конце концов, именно Леня был мышцами того преступного сообщество, слегка закамуфлированного под коммерческой вывеской «Торговый Дом Бонифацкого», где сам Боник исполнял функции мозга. «А мозг, оставшийся без мышц, это, друзья мои, паралич». Правда, большинство головорезов Витрякова уцелело, но Бонифацкий не знал, стоит ли ему ликовать по этому поводу. Головорезы плохо поддавались управлению, и у него не было твердой уверенности в том, что он сумеет совладать с этой бешеной сворой. Более того, не было желания это делать. Почти как у князя Владимира Святославовича по прозвищу Красное Солнышко, который немедленно сплавил орду свирепых варяжских наемников ниже по течению Днепра, то есть в Константинополь сразу после того, как они завоевали ему власть.[58]

Была и обратная сторона медали. Суть ее заключалась в том, что Вацлав Збигневович устал от Витрякова. Огнемет его основательно утомил, особенно в последнее время. Леня был своенравен и заносчив, общение с ним напоминало Бонифацкому прогулку на поводке с крокодилом, когда не знаешь, кто быстрее расстанется, скажем, с ногой, какой-нибудь зазевавшийся прохожий, или ты сам.

Не последнюю роль в этой специфической усталости Бонифацкого от Лени Витрякова по прозвищу Огнемет сыграла красавица Юлия, мисс Безнадега-93, которую они любили по очереди. Витряков в открытую, на правах собственника, иногда грубо и не без побоев, Боник – нежно, украдкой и тайно, с ужасом ожидая, когда их тайная связь выплывет наружу и станет известна Огнемету, после чего тот… ну, например, превратится в Отелло, который удавил несчастную Дездемону за куда как меньшее прегрешение. Секс с Юлькой стал для Боника чем-то вроде курения в пороховом погребе, купания в реке, где полно пираний или вообще, русской рулетки, игра в которую холодит и возбуждает одновременно, главным образом потому, что ставки запредельно высоки. Это было полное безумие, спать с ней, но Боник ничего не мог с этим поделать. Временами ему начинало казаться, что Витряков видит его насквозь, как царь Иоанн Грозный своих бояр в известном анекдоте про изобретение Рентгена, давно раскусил его с Юлькой, и даже находит в их любовном треугольнике какое-то свое, мрачное наслаждение.

Вчера, после того, как Андрея Бандуру доставили в Ястребиное, и его уже осмотрел Док, они с Витряковым крупно повздорили. Началось с Бандуры, которого Огнемет предлагал удавить подушкой, а Боник возражал, закончилось днем рождения самого Витрякова, который должен был вот-вот наступить. Леонид Львович хотел в этот день поохотиться всласть, а затем, естественно, выпить в кругу друзей и, возможно «подруг», которых в любой момент можно было подвезти из лучших борделей на побережье. Юлия, которая к тому времени приехала в усадьбу на недавно подаренном ей «Фиате Пинто», уговаривала их отметить событие в одном из ялтинских ресторанов. Боник встал на сторону Юлии, он вообще опасался пьянок с участием головорезов Леонида Львовича в уединенных местах, вроде Ястребиного, когда водка приводит в негодность и без того неисправные от рождения тормоза большинства гостей. Винтарь, в конце концов, взбеленившись, заявил, что это его праздник, и будет так, как он сказал, а затем послал девушку на хуй, обозвав тупой пиздой и другими, еще более обидными словами. Боник попытался выступить арбитром. Леня, послав и его, только уже по другому адресу, к ебаной матери, вышел, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка. Боник решил, что Огнемет отправился на поиски спиртного. Они не рисковали затянуться. Баров в особняке хватало, не считая коллекции уникальных вин времен Воронцова и еще более отдаленных, которая хранилась в подвале. Юлия, в слезах, попыталась на ночь остаться у Бонифацкого, тут же отдавшись ему сгоряча. Вацлав Збигневович, естественно, был не в восторге от этой идеи, поскольку пьяный и злой Огнемет бродил по особняку где-то неподалеку, как голодный лев в зарослях между баобабами, и мог появиться в любой момент. Юля, расплакавшись еще больше, назвала Вацлава Збигневовича сцикуном, и тоже ушла. Он догнал ее и все же препроводил в одну из спален, посоветовав на прощание запереться на ключ. А сам отправился в гостиную, с бутылкой «Диаманта»[59] и фужером. Сел в свое любимое кресло у камина, устроил ноги на столе, обернулся, нашел глазами стеклянные глаза медведя. «Ну что, Топтыгин, самое время накатить?» Медведь, как всегда, промолчал.

вернуться

57

Фильм режиссера Рамеша Сиппи (1975), в ролях Дхармендра, Хема Малини, Амитабх Баччан и др.

вернуться

58

Это случилось летом 980 года от Р.Х., в финале кровопролитной гражданской войны между сыновьями великого киевского князя Святослава Игоревича Ярополком и Владимиром. Выманив старшего брата из осажденной крепости, Владимир приказал варягам зарезать его. Как только услуга была оказана, а трон добыт, Владимир, вместо обещанного расчета спровадил опрокинутых союзников в Византию

вернуться

59

«Hardy Diamant», – дорогой французский коньяк, производимый Коньячным домом Арди. Полторы тысячи долларов за бутылку, на минуточку