Конец сказки - Зуев Ярослав - Страница 79

– Херсонщина. – Волына, оживившись, потянул воздух ноздрями, вглядываясь в затянутую сиреневой дымкой равнину по ту сторону КПП. – Родные края. Знаете, мужики, анекдот? Плывут три крокодила по Хуанхэ. Один говорит: «Вареным рисом пахнет». Второй: «Родина близко». Третий им: «Разговорчики в строю!»

– Крокодилы риса не едят, – сказал Планшетов.

– Заткнитесь, ладно? – предложил Атасов.

Они без проблем пересекли границу, пропускной пункт словно вымер от эпидемии, поражающей исключительно госслужащих на ответственных постах.

– Подались в народное хозяйство, – высказал предположение Юрик.

– Сочувствую этому хозяйству, типа, в таком случае, – буркнул Атасов.

– Без паники, – важно изрек Волына. – Все ништяк. Здесь все под контролем у дяди Гриши. На раз приклепаются, на два отсосут. Один только звонок, куда следует…

– Ты, кстати, как, Вовка? – спросил Бандура. Чувствовалось, что Вовка ожил, тем не менее, Андрей решил поинтересоваться.

– Потихоньку, зема. Дома и стены помогают.

– Это точно, – согласился Андрей, подумав о Дубечках и отце, которому так и не удосужился выслать блок сигарет, как когда-то хотел, самое меньшее, что, вероятно, должен был сделать. Атасов особенно не распространялся о том, что произошло в столице за те пару дней, что он отсутствовал, но и нескольких слов, которыми они перебросились, оказалось вполне достаточно, чтобы прийти к выводу – обстановка кардинально переменилась к худшему, делать в городе никому из них решительно нечего, более того, возвращаться туда – опасно. Ему, Андрею, в первую очередь, принимая во внимание многочисленные, нависшие над головой обвинения и смерть Олега Правилова, единственного своего покровителя. Глупо бросаться в последнюю битву с поднятым забралом и обнаженным мечом, без единого шанса на успех, как это некогда сделал Спартак, особенно, если проживаешь в стране, где чинуши самого высокого ранга демонстрируют совершенно иные примеры поведения, при малейших признаках шухера кидаясь, очертя головы кто куда, по палатам заграничных клиник. Быстрее крыс, как шпана, по странному стечению обстоятельств оказавшаяся в генеральских лампасах.

Идея съездить к отцу пришла в голову накануне, когда жизнь висела на волоске. Правда, пока он находился между небом и землей, поездка в Дубечки воспринималась, чуть ли не как возвращение в библейский Эдем, который у каждого, вероятно, свой. Теперь, когда небо над головой стало относительно безоблачным, затея приобрела привкус школьной истории о Владимире Ильиче, скрывающемся в своем шалаше от агентов охранного отделения.

– Что будем делать, земляки? – прервал его размышления Волына. Мимо проплыл дорожный указатель, сообщавший белым по синему, что до Херсона осталось всего тридцать пять километров, полчаса ходу, даже с учетом напряженного трафика в первую половину понедельника.

– Что, типа, делать, земляк? – холодно переспросил Атасов с таким видом, чтобы даже до Вовки дошло: после 1991 года, с исчезновением Великого и Могучего Родина, перестав называться советской и социалистической, здорово сдала в размерах, разношерстная пятимиллионная армия приказала долго жить, а понятие земляк, соответственно, утратило былую актуальность, вон их теперь сколько, почти сорок восемь миллионов. И все, поди ж ты, земляки.

– Тебе, чувак, самое время на биржу труда записываться, – сказал Планшетов, хмурясь.

– Зачем мне твоя биржа гребаная, если дядя Гриша имеется? – парировал Волына. Андрей подумал, что это действительно не худший вариант для Вовки, у которого очень кстати оказался хоть какой-то запасной аэродром.

– Хорошо тебе, чувак, – вздохнул Планшетов, похоже, их мысли, в общем совпали.

– Ага, – развивал идею Вовка, размышляя вслух. – Дядя Гриша подсобит, если, конечно, грамотно попросить. А не переть буром.

– Вот и греби к своему дяде менту, – вспылил Планшетов, вспомнив свою семиметровую комнату в коммуналке, из которой его к тому же давно грозились выпереть за долги по квартплате, оставшиеся еще от родителей-алкоголиков. – Не забудь поцеловать его в задницу, чувак.

– Фильтруй базар, Юрик, – насупился Вовчик. – Дядя Гриша – человек серьезный.

– Ну так в чем, типа, проблемы? – спросил Атасов, не поворачивая головы.

– Жить негде, зема, – пожаловался Вовчик печально. – Мамку-то я в прошлом году похоронил, а дом мы с Валеркой загнали. Все бабло запулили в МММ, под проценты. Теперь, б-дь, ни хаты, ни бабла, ни процентов, ни х… по-любому.

– Ни флага, ни родины, – буркнул Атасов холодно.

– Ага, где-то так.

– А в Киеве тебя что, хата ждет? – осведомился Планшетов. – Или ты рассчитываешь, что тебя та баба обратно в хату пустит, у которой по двору вурдалаки бродят?

– Ирка?! – Вовка вытаращил глаза. – Э, нет, зема, туда – ни в жизнь, ни ногой, по-любому. Опять же, мы там с Валеркой такого накуролесили, что, теперь, если только поймают, то все, труба-дело.

– Ну, вот видишь, – сказал Андрей. – Выходит, Вовчик, разумнее всего – тебе здесь сойти. Кстати, ты бы из-за дома своего не сильно страдал. Если ты, Вовка, домом ту землянку называешь, где вы с Валеркой в прошлом году кантовались, то…

– Землянка или нет, а крыша над головой была, – обиделся Вовка.

– Новую выкопай, – посоветовал Планшетов.

– Было б где, зема. Я ж участок тоже продал. Вместе с хатой.

– Нацепишь погоны, наградят комнатой в общаге, чувак, – заверил его Планшетов. Дядя Гриша слово замолвит, и будет все – как по маслу. Жирно и красиво. Еще и в большие начальники пробьешься. Помяни мое слово.

Вовка грустно вздохнул.

– А вы куда?

– Лично я – к бате, – сказал Андрей, наконец, озвучив то, что давно крутилось в голове. – Домой.

– Как это?

– Разбегаемся мы, брат, если ты еще не понял, вот как.

– Навсегда?

Слово резануло Андрея, как бритва, он вздрогнул:

– Этого я тебе сказать не могу, Вовка. Не знаю. Но, сдается мне, никогда уже не будет так, как раньше.

– Значится, я к дяде Грише, так?

– Выходит что так, Вовка.

– Цюрюпинск, типа, – сообщил Атасов, хмурясь. Собственно, они просто огибали городок, раскинувшийся слева от шоссе.

– М-да, – протянул Планшетов. Обернувшись, он смотрел назад, на быстро уменьшающуюся фигуру Волыны. С минуту Вовчик стоял на обочине, размахивая руками, словно Робинзон Крузо, заметивший на горизонте корабль, который, впрочем, в любом случае все равно проплывет мимо. Потом он, предусмотрительно глянув по сторонам, пересек четыре полосы автострады Р-73, и, перевалив через стальной отбойник, принялся медленно спускаться по насыпи. Еще секунда, и его макушка скрылась в придорожных кустах, а потом и сами они пропали за горизонтом.

– Вот и Вовка ушел, – сказал Юрик и принялся смотреть вперед, туда, где, словно рассыпанные по спинке дивана карты, маячили на противоположном правом берегу Днепра далекие крыши херсонских домов. – Жалко.

Бандура чуть не брякнул «жалко у пчелки», как наверняка бы выразился Протасов, и прикусил язык.

– Пожалей себя, Юрик, – сказал Атасов, не отрываясь от дороги. – Волына у своего дяди Гриши, как у Бога за пазухой будет. В отличие, между прочим, от тебя.

– Был бы Эдик человеком, квартиру б оставил, – после продолжительного молчания изрек Планшетов. – Переписал бы, например, на меня. Сдали бы ее в наем на полгода – все какая копейка, худо-бедно, на булку с маслом.

– Да уж, – согласился Бандура, подумав, что Протасов мог бы устроиться еще круче, распоряжаясь квартирой свекрови своей бывшей жены, влиятельной банкирши, проживавшей в историческом центре города. Если бы, конечно, сумел с ней договориться, а не опрокинул самым бессовестным образом, доведя до инсульта, а потом и сам не остался в горах. Навсегда.

– Спасибо, что согласился со мной поехать, Саня, – проговорил Андрей, когда они остались в салоне вдвоем.

– Пустое, типа, – Атасов потрепал Андрея по плечу. Вмонтированные в торпеду часы показывали четыре пополудни. За спиной остались Умань и Планшетов, сошедший у придорожного базарчика, метров за пятьдесят до развилки, образованной трассой М-20 Одесса-Киев и примыкающей к ней автодорогой А-267, соединяющей Умань и Винницу. Планшетову было на север, Андрею с Атасовым – на запад. Прямо как в революционной песне «Дан приказ ему на запад…». Их маршруты разошлись под прямым углом, приказ исходил от Андрея, именно он так решил вопреки желанию Юрика, которому вовсе не улыбалось остаться в одиночестве. Но, Бандура был неумолим.