Хождение за два-три моря - Пелишенко Святослав - Страница 30

Знаете, что из этого единственно выйдет? Подорожает икра.

Значит, нужно браконьера перевоспитать.

Ну а кто этим займется? Порядочные люди, живущие у воды, браконьера не так уж и осуждают. Рядом рыбколхоз, он тоже добывает Курносого, однако икру и балык увозят подчистую, и куда, тоже понятно. У браконьера хоть разживешься. Когда человек сидит у реки и видит рыбу, ему хочется ее есть. И это правильно: рыбу нужно есть, в ней много фосфора.

И даже если взрастить поколение граждан, у которых икра будет вызывать аллергию, останутся те осетры, что плывут по Волге с нераспоротым брюхом.

За спуск в воду отработанного горючего на Волге положен суд. Возле ГЭС имеются боковые каналы или подъемники для проходной рыбы. Волгу берегут. По берегут по мелочам, а там, глядишь, сероуглеродный гигант пустят…

Ага, подумает читатель, вот мы и подобрались к «охране окружающей среды», проблеме, которая настолько навязла в зубах, что говорить и читать о ней уже невозможно.

Ошибаетесь: об охране среды я ничего не скажу. Я в ней мало что понимаю. И пишу только о том, что сам видел.

Волжского осетра сохранить можно. А вот в Азовском море нам встречались тела дельфинов. Здесь живет мелкая порода сереньких дельфинов «азовочка». Никто на них не охотится. Они гибнут, задохнувшись в рыбачьих сетях, и их трупы запутаны в крепкие нейлоновые петли. Можно сохранить «азовочку»? Можно… а вот у нас на Черном море давным-давно исчезла прелестная рыба — скумбрия. И никто не знает, почему. Наверно, если перенести южный промышленный комплекс на Север, скумбрия вернется. Но вам не кажется, что тогда кто-нибудь сдохнет на Севере?..

Я вообще что-то ничего не понимаю. Каждый, кто пишет об «охране среды», рано или поздно обязательно ввернет фразу: «Прогресс не остановить, мы этого и не предлагаем…» Какой прогресс?! Навоз значительно сложней и совершеннее, чем любая минеральная соль! Правда, на этом основании иногда предлагают во всем вернуться к навозу.

Тут какая-то чудовищная путаница. Парус не только экологичней АЭС — детали его работы значительно тоньше, по сей день мы, физики, описать их толком не умеем. Это один из самых сложных механизмов, которыми пользуется человечество. С другой стороны, полупроводниковый солнечный элемент и умней, и чище любого костра.

Сколько можно путать громоздкое и грандиозное с прогрессивным — и одновременно почему-то считать архаическое безвредным? Почему именно пауку обвиняют в том, что промышленность пользуется керосинками?!

Пусть не пользуется. «Некеросинки» давно придуманы. Если попросите, мы еще придумаем. Но вы ведь и то, что уже есть, не берете!

При этом строится цепочка: дороже — сложнее — неэффективно — ненужно — невозможно.

Отказать.

А в целом все за. Никому неохота дышать гарью и пить то, что течет из кранов у нас в Одессе.

Здесь как с ростом населения. Человечеству в целом рост этот уже не нужен, вреден. А каждому государству в отдельности — нужен и полезен.

Минводхоз занят святым делом: печется о своем коллективе. Я специально привожу примеры известные, тривиальные.

У волжских браконьеров тоже есть свои коллективы. У нас сохранилась фотография: человек восемь, из них пятеро уже отсидели; все какие-то обескровленные, высохшие от пьянства и ночного образа работы, а при них — здоровенная мадам, повариха, организатор сбыта и вообще. Мы с этой атаманшей довольно мило поболтали — об охране природы. Думаете, ей не обидно было, что завтра ее детям-браконьерчатам придется, за отсутствием осетров, пойти по профсоюзной линии?.. Просто она никак не могла догадаться: что же делать, чтобы этого не произошло?! Ну что?

Я слушал ее сентенции и все яснее, за спецификой чисто браконьерских доводов, улавливал нечто давно и хорошо знакомое. Стимул: хоть день, да наш. Оправдание: для людей стараюсь, своих людей; каждый должен заниматься своим делом. И принцип: не слишком умствуй.

Нет, что ни говорите, а браконьеры — люди государственные. Обратное, вообще говоря, неверно; но только «вообще» говоря.

Впрочем, это к теме браконьерства уже не относится.

А теперь вернемся на Азовское море, к Бердянской косе. Я должен сознаться: на борту «Юрия Гагарина» была браконьерская снасть — тридцатиметровая сетьпутанка. В тот вечер еще была.

Глава 12 Бердянская элегия (финал)

Из путевых записок Сергея.

Смеркалось. Мы сварили бычковую уху, с «Мифа» на борт «Гагарина» прибыли гости, Саша приготовил салат, Даня вытащил заветную флягу, и снова звучали над заливом одесские песни, ростовские прибаутки и неиссякаемые истории о парусах.

— Спасибо, ребята, — сказал наконец Валера. — Хорошо посидели.

— А на посошок?!

— Ну разве что на посошок… — Ростовчане уехали домой, на «Миф».

Данилыч в предвкушении потер руки.

— Вы порыбачили своим способом, теперь я порыбачу своим, — сказал он и тут же заставил работать всю команду.

— Ты сетку вынимаешь, а ты подаешь… Вот оно. Теперь мы с тобой будем сетку разбирать, а ты — складывать… — Складывать было еще, собственно, нечего. Даня с удивлением взирал, как долго четверо взрослых людей могут возиться с одним квадратным метром путанки. Потом он к нам присоединился и еще через минуту понял — как. Возгласы Данилыча изменились:

— Куда тянешь?! Это не верх, а низ. Здесь потрясти надо. А ты чего трясешь? Это я уже один раз распутал…

Стояла темная воровская ночь. Данилыч запретил зажигать свет из принципиальных, по отношению к комарам, соображений. Понять, где верхний и нижний края сетки, а также где чья рука, было невозможно.

Команды шкипера крепчали. Мощь русского языка в конце концов возобладала: минут через сорок сетка была разложена на корме. Данилыч взялся за ее край и загробным шепотом сказал:

— Иди на нос, выпусти метров сорок кодолы… Только тихо! — Не подозревая ничего плохого, я пошел и попустился. Тем временем к сетке привязали груз и опустили за борт. Данилыч скомандовал:

— Теперь выбирай. Только тихо!..

Такого подвоха я не ожидал. Выбирать в темноте, при свежем ветре, мокрую якорную цепь, которую только что сам попустил — занятие не из приятных. К тому же тащить нужно было «только тихо», ругаться приходилось про себя, а про себя ничего плохого не скажешь. С кормы покрикивали «тяни тише!», и я тянул все тише, размышляя о тяжком хлебе браконьеров. Хотя наверняка ни один браконьер не ставил сети с крейсерской яхты…

«Гагарин» разогнался, цепь звякнула о борт.

— Якорь чист! — по привычке гаркнул я.

— Какой там чист, — тихо гаркнули с кормы, — у нас еще полсети в лодке, Давай все сначала…

Я начал «давать», то есть снова отпускать цепь. Возглас Дани — «ого, глоська!» — возвестил, что сеть в лодке. На всякий случай я вытравил еще метров сто и начал подтягиваться.

На этот раз все шло гладко. Сетка стеночкой становилась у дна, кодолы хватало. Оставался последний этап: закрепить второй конец сети на корме и идти наконец спать.

— Все: крепи, — раздался с кормы шепот Данилыча и тут же растерянный голос Баклаши:

— А что крепить?..

Дальнейшие слова и фразеологические обороты я описывать не буду. Если хотите, поезжайте в Бердянск. Местные браконьеры и оба Дзендзика — Большой и Малый — до сих пор вспоминают их с содроганием.

Оказалось, что Данилыч выкинул за борт всю сеть, без остатка, вместе с кончиком, который Баклаше надлежало закрепить на корме…

Почему мы не попытались выловить ее сразу? Это до сих пор загадка. Шкипер махнул рукой, сказал, что «завтра найдем», и почему-то добавил «вот и все» вместо привычного «вот оно»…

Вот и все. Но сколько раз потом, на Дону и на Волге, когда вода вокруг кипела от рыбы, сколько раз потом я проклинал этот вечер, свою (или Данилыча?) непонятливость, сетку как таковую! Сколько новых седых волос появилось на седой голове шкипера, скольким нервным клеткам никогда уже, в соответствии с наукой, не восстановиться!.. А тогда, на Азовском море, у Бердянской косы, мы несколько раз чертыхнулись и пошли спать в глупой уверенности, что еще не все потеряно…