Тельняшка — моряцкая рубашка. Повести - Ефетов Марк Симович - Страница 76

«Как же быть? Как быть?»

Матвей Тимофеевич вскочил, побежал, упал, обожжённый пулей, опять вскочил, снова побежал.

Комар видел, как Ратиков бросился навстречу врагу с коробкой спичек в руке, без команды выбежал из укрытия и рванулся вперёд, вслед за своим раненым командиром. Комар не думал о том, что гитлеровцы с близкого расстояния поливают свинцом наш берег. Только в ушах, как от трещотки, слышалось: тр-р-р-р-р-рт!

В это время, ослепительно сверкнув, грохнул взрыв, и от моста покатились, обгоняя друг друга, клубы едкого жёлтого дыма.

САМОЛЕТ ТОКАРЯ МИШКИ

Володю приняли на работу вскоре после бомбёжки. Сначала он ходил в класс с партами и чёрной доской у стены, как в обычной школе. И только спустя два месяца Володю перевели в цех.

Завод восстановили. Теперь часть цехов ушла под землю, а сверху только и видно было что лес и лес… Развалины же остались, какими были после бомбёжки.

Цех был огромным — с городской квартал. Станки — такие большие, что на них можно было улечься во весь рост. Моторы шумели, заглушая голоса людей. На резцы лилась какая-то жидкость вроде молока.

В цеху было словно в метро. Кафель на полу и станки блестели, как вымытые. Рабочие одеты в чистые комбинезоны вроде тех, что носят лётчики.

Но больше всего Володю поразил старший мастер производственного обучения. О нём он слышал ещё от отца. Восторгаясь кем-нибудь, Матвей Тимофеевич иногда говорил: «Этот вроде нашего Лисунова». Слышал Володя от отца о мастере и такое: «Надо же: люди уголь в шлак пережигают, а этот из шлака людей делает». Володя сразу не понял отца. А потом сообразил: «Наверно, этот мастер из лодырей и шалопаев людей делает. Таких бездельников отец шлаком называет».

И вот пришёл день, когда Володе в ремесленном училище сказали: «Сегодня пойдёте в цех на первый урок к Лисунову».

«Какой он, Лисунов?» — думал Володя.

Почему-то он представлял его себе бородатым и с усами.

Первая работа, которую ему полагалось сделать в цеху, называлась сложно и малопонятно: «Опиловка плоскостей и криволинейных поверхностей».

Володя получил кусок металла, напоминающий своей формой утюг. Металл был покрыт твёрдой коркой чугунной пены, а проще сказать — железной окалиной. Этот кусок железа нужно было зажать в тиски, срубить корку, опилить кругом, отшлифовать наждачной бумагой до блеска, и получится молоток.

По правде говоря, такая работа не очень привлекала Володю. Он ведь прошёл уже по токарному цеху и видел, как там на больших и красивых станках точили снарядные стаканы.

Особенно ему понравилось, как работает его сосед по дому Миша Костин. Этот высокий, худой, всегда спокойный и молчаливый парень был всего на год старше Володи. И у Миши отец был на фронте, и от него тоже не было писем. В доме, во дворе, на улице Миша мало чем отличался от Володи, разве что более высоким ростом и усиками, которые тенью лежали над губой. А тут, в цеху, Миша, в тёмно-синем халате, прямой, строгий, сосредоточенный, показался Володе красавцем. Проходя мимо, Володя сказал громко, чтобы перекрыть шум станков:

— Здорово, Миш!

А тот кивнул в ответ с извиняющейся, даже виноватой улыбкой, как бы сказав, но одними только глазами: «Прости, друг, что не могу с тобой по-настоящему поздороваться. Тут ни на секунду нельзя оторвать глаз от резца».

Володя подумал: «Вот это работа! Выточил Миша такую стакан-гильзу, начинил её чем полагается, и сразу отправили его работу на фронт. А там приладили боеголовку, вложили в орудийный казённик — и по фрицам: огонь!

А что молоток?»

Думая так, он и не заметил, как в цех, где в ряд стояли слесарные тиски, вошёл мастер производственного обучения. Он был седой, без усов и без бороды. На нём был ладно сшитый синий халат, остро отутюженные брюки и блестящие, начищенные чёрные башмаки.

«А он франт», — подумал Володя.

Лисунов шёл быстро-лёгкий, остроглазый, с насупленными бровями. Из кармана его пиджака торчала белая линейка со стеклянным окошечком. Он не был похож на рабочего или мастера, а скорее на учителя.

Лисунов стремительно подошёл к Володе, и тот успел заметить, что в походке мастера и во всей его манере есть какое-то сходство с отцом. Лисунов быстро протянул, вернее, выбросил ладонью вверх большую руку, забрал в неё всю Володину, мягко пожал и при этом улыбнулся ласково и добро. Глаза у него были большие и светлые.

— Меня зовут Валентином Антоновичем, — сказал Лисунов. — Значит, токарем хочешь стать, а слесарное дело тебе не по душе? Самолётом залюбовался? Так?

Володя уже знал от Миши, что свой станок он называет самолётом. Тогда, во дворе, рассказывая о своей работе, Миша объяснил Володе, почему дал станку такое прозвище. Быстрый станок, точный, сильный и красивый. Как самолёт.

— Точно, токарем хочу! — воскликнул Володя и подумал: «Как это Валентин Антонович угадал мои мысли?»

— Токарем ответственность большая. — Лисунов в упор посмотрел на Володю, и тот заметил, что глаза мастера не только ласково-добрые, но какие-то острые, как бы пронизывающие.

Он протянул мальчику напильник и показал, как с ним обращаться, как зажимать тиски, как стоять у станка.

— Я подойду к тебе через несколько минут, — сказал мастер. — Только не гнись. Стой прямо. Не налегай так на напильник: он должен двигаться совсем легко, как бы сам собой. И не качай его туда-сюда. Это ведь не рычаг. Прямо держи. Слышишь, Володя?

— Да, Валентин Антонович…

Лисунов ушёл. Володя двигал напильником взад и вперёд, взад и вперёд. Это казалось ему очень надоедливым и однообразным. Очень скоро начала ныть спина, потом заныли руки: в кистях, в пальцах, в локтях.

Но Володя продолжал работать.

Спустя час подошёл Лисунов:

— Что, Володя, хочешь разогнуться, расправить руки?

— А вы, Валентин Антонович, почему знаете?

— Что ж, думаешь, у меня первого дня в работе не было? И я это хлебнул. Поноет спина, поболят руки. Без этого не обойтись! У твоего отца и присказка была на этот счёт: «Руки делают, а спина отвечает». Не слыхал?

— Не слыхал.

Мастер взял в руки кусок железа, шероховатый, как небритые щёки, и внимательно его осмотрел. С одного бока железо было гладким, как чисто выбритое лицо. Лисунов провёл пальцем по этой стороне и сказал:

— Вот и отлично опилил. Устал, Володя? Ничего! Завтра будет работаться легче. А там, глядишь, о токарном станке можно будет подумать. Там, брат ты мой, главная у нас работа. Хотя и без молотка жить нельзя. Серп и молот — наш герб. Верно я говорю?..

В первый день Володю отпустили домой после перерыва. Он проработал только полсмены. Но, боже мой, как болела спина, плечи, руки и ноги! И к тому же очень хотелось есть и спать.

— Ну, до свидания, до свидания, — говорил на прощание Лисунов, снова забрав Володину руку в свою. — Что болит — не беда: мышцы, брат ты мой, в рост пошли. Силушка у тебя прибавится. Ну, до завтра, сынок.

У самого выхода из цеха Володю догнал Миша и сунул ему в руку кусок мягкого, чуть тёплого ржаника. Запах хлеба так и ударил Володе в нос.

— Зачем это? — спросил он Мишу.

— Бери и не спрашивай. Я сейчас в столовку бегу. Там нам ещё такой же дадут. А в первый день работы всегда больше есть хочется. Сам испытал.

И, обогнув Володю, выбежал во двор.