Garaf - Верещагин Олег Николаевич - Страница 52

Вместо ответа коротко лязгнула бронза перекрестья меча о сталь оковки устья ножен — Эйнор подвыдернул Бар и бросил обратно. Виденицы отпрянули, маячили только на грани взгляда.

— Шучу я, шучу… — прокряхтел старик. — Сказал уже: мне в радость тебе помочь, чтоб без конца длилась ваша вражда — твоих братьев и Чёрного…

Эйнор усмехнулся, рассматривая мохнатую спину куртки впереди.

— Пришли, — сказал неожиданно старик.

Светились десятки гнилушек, выступавших из земли по обеим сторонам узкой лощины — как пальцы подгорных существ, которые — говорят гномы — никогда не видят света. Косо лежала каменная плита. Чёрная… или казавшаяся такой. Старик подошёл к ней и постучал посохом. Сказал — коротко и властно:

— Эй.

Эйнор усилием воли остался на месте, когда откуда–то — то ли из–за плиты, то ли из неё — выступили два скрюченных… нет, не существа. Две сущности, так сказать вернее. Тёмные и безликие, да и бесформенные, если по правде. Послышался детский плач — тонкий и безнадёжный. Между сущностями шёл ребёнок — голый, не различишь — мальчик или девочка, не поймёшь — скольких лет, но маленький, не старше десяти.

— Что это, старик? — хрипло спросил Эйнор. Шаман обернулся и мигнул:

— Жертва, таркан. Убей и начнём.

Два сгустка тьмы прижали ребёнка к плите. Тот вяло дёрнулся и заплакал громче.

— Кому жертва? — Эйнор вытащил меч, и лезвие вдруг покрылось красноватой вязью, словно проступившей из глубины металла.

— Эру, рыцарь, — осклабился старик. — Не бойся. Жертва из дальней деревни — пропал ребёнок в лесу и пропал, поискали и забыли. Бей и начнём.

— Ах ты старая тварь… — прорычал Эйнор, взмахивая мечом…

…Лезвие со скрежетом пропахало в камне искристую борозду. Оказавшийся за спиной Эйнора старик хихикнул; и тёмные сгустки, и ребёнок исчезли.

— Где?! — крутнулся на каблуках Эйнор.

— Не было ничего, — ответил Эйно–Меййи спокойно и ссутулился, опираясь на посох. — Не приносим мы в жертву людей. Проверял я тебя… И что? Правда бы оставил своего родича в рабстве у Чёрного — только чтобы лесному дикарьку, никчёме, жизнь сохранить? А как же тогда?

От облегчения — понял, что старик не лжёт — у Эйнора помутилось в голове и он не сразу поймал ножны мечом. Процедил:

— Правда. Слишком дорогая цена — кровь ребёнка.

— А правда ли, что твои предки жгли людей в жертву Большому Чёрному, а, таркан? Своих жгли? И детей, и женщин?

— Мои — нет, — отрезал Эйнор, прямо глядя в глаза старика. — Мои предки были Авалтири, не Арузани.* Да и среди Арузани это делали лишь худшие из худших… Но мне стыдно и больно и за тех, кто жёг, — продолжал он. — И за тех, кто превращал в рабов Младших Людей. За всю мою кровь. За всех, кто был — Нуменор. Даже за… — юноша не договорил и опустил глаза.

*Авалтири — «Верные» нумэнорцы. Арузани — Люди Короля.

Старик вздохнул. Кивнул. Похромал к плите.

— Стой, где стоишь, — буркнул он. — Посмотрим, что получится.

Эйнор вновь вытащил из ножен меч.

* * *

Гарав на этот раз проснулся первым.

Видимо, снаружи наступил день, потому что слышались голоса, смех и даже песня — пела женщина. Фередира под шкурами не было даже видно. А Эйнор сидел на своей постели, вытянув ноги и неудобно откинувшись к стенке шалаша. Бледный, уронив руки даже не на колени — по сторонам тела, ладонями вверх. Пальцы мелко подрагивали.

— Ты чего?! — вскочил Гарав, рукой и ногой отбрасывая шкуры. — Эйнор, ты что?!

— У… ста… л… — в три приёма выговорил рыцарь. — Но всё… по… лучилось. Ночью… всё сделаем… Помоги раздеться. И пить дай. Пить.

Гарав метнулся к жбану с квасом, подал его — без кружки, кружку Эйнор отстранил и начал пить, булькая, хрипя и половину проливая на грудь куртки. От глотков его покачивало. Проснувшийся Фередир секунду сидел, протирая сонно глаза и улыбаясь всему на свете, потом бросился на помощь. Оруженосцы вдвоём вытряхнули рыцаря из кожи, разули и осторожно уложили под шкуры. Эйнор что–то пробормотал благодарно и мгновенно выключился.

Мальчишки, стоя на коленках возле спящего рыцаря, переглянулись.

— Уходился, — сказал Гарав по–русски. Фередир кивнул:

— Даже не поел.

— Да куда ему есть, он пил–то еле–еле… Поспит — поест…

Фередир опять кивнул и потянулся.

— Ну что, встаём?

— Так встали уже…

…Мальчишки выбрались наружу умываться (местные жители явно считали это зряшным делом, потому что ничего такого в шалаше не было) - уже одетые и даже при мечах. На этот раз на них просто никто не обращал внимания — на самом деле, не как вчера — когда глядели исподтишка. У коней хватало сена — кто–то позаботился — и они лениво жевали, явно счастливые тем, что не надо никуда идти.

— Комарья здесь… — Фередир отогнал от лица серую стайку, провёл по крупу Азара. — Вот жрут, а?

— Не так уж жрут, — Гарав проверил Хсана. — Прокусить шкуру не могут, только ползают. Смотри, крови нет почти.

— Да я про себя, а не про коней… Отец рассказывал — на юге, далеко, есть такая гадина — москит. Вроде комара, но больше и кусачей.

Гарав уже хотел было рассказать про москитов, но появившаяся совершенно бесшумно женщина — не из вчерашних, старше и не слишком симпатичная — принесла новый жбан с квасом, лепёшки в чистом полотенце из грубой ткани (но с вышивкой) и поднос с ломтями (нет, ломтищами) какого–то окорока — угольно–черная тонкая корочка, а дальше — розоватое мясо и стебли квашеной черемши.

— Спасибо, — Гарав принял еду и слегка поклонился. Женщина неожиданно прыснула, но тут же приняла серьёзный вид и ушла.

— Вчерашние были ничего, — оценивающе вспомнил Фередир. Гарав промолчал — ему почему–то не хотелось говорить о женщинах. Вместо этого он предложил:

— Тут поедим? Пусть Эйнор спит.

Мальчишки устроились у входа, поставив поднос на сдвинутые колени, а хлеб и квас примостив рядом. Мясо оказалось лосятиной, а завтрак вполне заслуживал названия «слава холестерину!» Но Пашка ещё и там подозревал, что никакого холестерина нет, просто врачам надо впаривать людям разную хреноту под видом «лекарств» — а здесь Гарав убедился в этом окончательно.

— Да что ж они такую дрянь в приправу берут?! — возмутился Фередир, попробовав черемшу. Гарав хмыкнул, активно жуя мокрые желтовато–зелёные лохмотки листьев и стеблей:

— Дурак, вкусно.

— Вкусно — как мама свиной окорок печёт, — мечтательно сказал Фередир. — Эстрагон. Майоран. От кухни отойти невозможно. А тут какие–то хвощи кислые.

— Да не ешь, — не стал спорить Гарав, соорудивший себе бутерброд из лепёшки, ломтя окорока и трёх черемшин. Фередир заинтересовался:

— Ну–ка, как это ты…

— Вот так. Ам, — Гарав откусил треть сооружения. Прожевал и выдал: — У нас был такой… князь. Сэндвич. Игрок страшный, иногда в к… ости играл сутками напролёт, отойти от стола не мог. А жрать–то надо. Ну он и приказал повару, чтобы тот ему делал вот такие штуки — и возиться недолго, и поесть можно прямо за столом. Их так и стали называть — сэндвичи.*

*Реальная история. Только была она, конечно, не с мифическим князем, а с настоящим английским лордом Сэндвичем.

— Ловко, — согласился Фередир. — Ха, вернёшься — предложи своей Тазар отделиться от отца и свою таверну завести. А назовёт пусть «Сэндвич». Отбоя не будет от посетителей.

— Тазар не моя, — отрезал Гарав. И вспомнил, что ему снилось.

Мэлет.

Мальчишки всё–таки оставили Эйнору ровно половину того, что было принесено. Когда они занесли еду внутрь, Гарав нерешительно спросил:

— А что делать–то будем? Они ничего не сказал…

— Да ничего, — Фередир пожал плечами. — Может, на охоту сходим?

— А местные не застонут? Может, это нельзя чужим?

— Да они Эйнора боятся, — уверенно сказал Фередир. — По глазам видно. Ты что, не понял, что он делал ночью?

— Что? — заинтересовался Гарав. И добавил: — Я, если честно, вообще не понимаю, что мы тут делаем.