Проект «Юпитер» - Холдеман Джо - Страница 40

Доктор порассматривал свою ладонь и наконец изрек:

— Послушайте, Джулиан… Видите ли, я просмотрел в подключении вашу запись и точно знаю, что вы ощущали, когда убили этого мальчика. Можно сказать, я был тогда с вами. Я был вами.

— Я знаю.

Врач отложил в сторону папку с делом Джулиана и взял маленькую белую коробочку с таблетками.

— Это умеренный антидепрессант. Попробуйте попринимать его пару недель, по одной таблетке после завтрака и после обеда. Таблетки никак не повлияют на ваши умственные способности.

— Хорошо.

— А потом придете ко мне на прием… — доктор полистал календарь, — скажем, девятого июля, в десять утра. Я подключусь вместе с вами и задам вам некоторые вопросы. Вы ничего не сможете от меня утаить.

— И если вы решите, что я сумасшедший, то пошлете меня на подчистку памяти?

— Посмотрим. Пока я не могу ничего обещать. Джулиан кивнул, взял коробку с таблетками и ушел.

Я мог бы соврать Амелии, мог сказать, что это обычная врачебная проверка. Я съел одну таблетку и заснул: Сон был глубокий, без сновидений. Наверное, я буду их принимать, как сказал врач — раз они не повредят моим умственным способностям.

Поутру я чувствовал себя уже лучше, уныние меня оставило, и я даже продумал целую речь в защиту самоубийств — наверное, готовясь к беседе с доктором Джефферсоном. В подключении я действительно не смогу ему соврать. Но, может быть, мне удастся договориться насчет временного «лечения». Возражения против самоубийства подобрать совсем несложно: не говоря уже о впечатлении, которое это произведет на Амелию, моих родителей и друзей, самоубийства в армии дело довольно обычное, и они совершенно ничего не меняют. Армия запросто может найти новобранца моего роста и веса и снабдить моего солдатика новыми мозгами. Даже если бы я преуспел в своих намерениях и, сводя счеты с жизнью, отправил на тот свет еще и нескольких генералов — армейское командование просто раздало бы генеральские погоны нескольким полковникам. В пушечном мясе у нас никогда не было недостатка.

Правда, я не знал, насколько все эти логические доводы против суицида подействуют на мое решение. Даже до того, как погиб тот мальчик, я точно знал, что буду жить лишь до тех пор, пока Амелия меня не оставит. Мы были с ней близки уже гораздо дольше, чем это обычно бывает сейчас у большинства людей.

А когда я вернулся домой, ее не было. В записке говорилось, что она поехала в Вашингтон, навестить старого знакомого. Я позвонил на базу и выяснил, что смогу успеть на рейс до Эдвардса, если по быстрому подниму свою задницу и за полтора часа доберусь до аэродрома. Я уже пролетал над Миссисипи, когда вдруг сообразил, что даже не позвонил в лабораторию и не договорился, чтобы кто-нибудь подменил меня на занятиях со студентами. Может, это произошло из-за таблеток? Наверное, все-таки нет. Позвонить куда-нибудь из летящего военного самолета не представлялось возможным, а потому я смог дозвониться в лабораторию, только когда в Техасе было уже десять часов. Мне очень повезло — меня подменила Джин Джорди, но это была чистая случайность. Она зашла на кафедру за какими-то бумагами, увидела, что меня нет, и провела занятия за меня. Джин Джорди ужасно разозлилась, поскольку я не смог связно изложить никаких уважительных причин своего отсутствия. И то — не говорить же ей, что я первым же рейсом рванул в Вашингтон, чтобы решить, стоит совершать самоубийство или все же не стоит?

Из Эдвардса я доехал монорельсом до старой Союзной станции. По карте на справочном автомате, который был в поезде, я определил, что нахожусь совсем недалеко от адреса, по которому проживает этот старый друг Амелии. Я хотел было пройтись туда пешком и постучать в дверь, но решил вести себя культурно и сперва позвонить. Ответил мужчина.

— Мне нужно поговорить с Блейз.

Мужчина какое-то время в недоумении смотрел на экран, потом сказал:

— А! Наверное, вы — Джулиан? Минуточку!

К аппарату подошла Амелия, веселая и улыбчивая.

— Джулиан? Я же оставила записку. Я буду дома завтра утром.

— Нам надо поговорить. Я здесь, в Вашингтоне.

— Ну, тогда приезжай сюда. Мы как раз собираемся обедать.

Как по-домашнему!

— Я лучше… Нам надо поговорить наедине.

Амелия посмотрела куда-то в сторону, потом снова на меня. Она явно забеспокоилась.

— Где ты сейчас?

— На Союзной станции.

Мужчина что-то сказал — я толком не расслышал, что именно.

— Пит говорит, там на втором этаже есть бар, называется «Раундхаус». Давай встретимся там. Я буду минут через тридцать-сорок.

— Ты лучше пообедай, а потом уже поезжай ко мне. Я могу…

— Нет. Я приеду сейчас.

— Спасибо, милая, — я отключил связь и посмотрел на свое отражение в зеркальной поверхности монитора. Несмотря на то что я проспал целую ночь, вид у меня был довольно измученный и осунувшийся. Надо бы побриться и переодеться в гражданское.

Я спустился в мужскую комнату, быстро побрился и причесался. Союзная станция была не только действующим транспортным узлом, здесь еще располагался музей истории железнодорожного транспорта. Я прошел мимо нескольких вагонов подземки прошлого столетия. Их якобы пуленепробиваемая обшивка была вся испещрена вмятинами и царапинами. Паровой локомотив девятнадцатого века выглядел гораздо сохраннее.

Амелия ждала меня у дверей бара.

— Я взяла такси, — пояснила она, когда мы обнялись.

Она повела меня в бар, где звучала странная мрачноватая музыка.

— Так кто тебе этот Пит? Старый друг, говоришь?

— Это Питер Бланкеншип. — Я покачал головой. Но имя было смутно знакомое. — Он занимается космологией.

Робот-официант принес наш чай со льдом и сообщил, что отдельный кабинет обойдется нам в десять долларов. Я заказал еще стакан виски.

— Так, значит, вы друзья…

— Нет, мы просто знакомые. И я бы хотела, чтобы никто не знал, что мы с ним встречались.

Мы взяли свои стаканы, прошли и сели в свободном кабинете. Амелия внимательно посмотрела мне в глаза.

— Давай я попробую…

— Я убил человека.

— Что?!

— Я убил мальчика, не военного. Застрелил его из своего солдатика.

— Но как такое могло случиться? Я думала, тебе обычно не приходится убивать даже вражеских солдат…

— Это была случайность.

— Ты, наверное, как-то на него наступил?

— Нет, это был лазер…

— Ты «случайно» застрелил его лазером?

— Нет, пулей. Я целился ему по коленям.

— Ты стрелял в невооруженного гражданского?

— Он был вооружен. Это у него был лазер! Там был настоящий дурдом, обезумевшая толпа. Нам приказали стрелять во всех, у кого есть оружие.

— Но он ведь не мог повредить тебе… Он мог попасть только в твою машину.

— Он стрелял без остановки, почти не целясь, — я говорил неправду. Вернее, полуправду. — Он мог перестрелять там кучу народа.

— А ты не мог стрельнуть по его оружию?

— Нет, у него был тяжелый «ниппонекс». На этих моделях пуленепробиваемый корпус с абларовым покрытием. Понимаешь, я целился ему по коленям, и вдруг его кто-то толкнул в спину. Он начал падать — и моя пуля попала ему в грудь.

— Значит, это действительно был несчастный случай. Мальчику не стоило играть с игрушками взрослых.

— Ну, если ты так это воспринимаешь…

— А как это воспринимаешь ты? Ты ведь уже нажал на курок.

— Это безумие. Ты слышала, что было вчера в Либерии?

— В Африке? Знаешь, я была так занята…

— В коста-риканской Либерии.

— Ах, вот как! Значит, этот мальчик был там?

— Да, и тысячи других людей. И тоже «были», — я глотнул слишком много виски сразу и закашлялся. — Какие-то экстремисты убили пару сотен детишек и представили это так, будто мы в ответе за их гибель. Одно это было более чем ужасно. А потом на нас набросилась обезумевшая толпа, и… И… Средства для усмирения толпы мало того что не сработали — они сработали, только наоборот. Вместо того, чтобы успокоиться, народ разбушевался еще больше, и сотни людей погибли, растоптанные в жуткой давке. А потом они начали стрелять, стрелять в своих собственных людей. И мы… Мы…