Подлипка течет в океан - Кудинов Иван Павлович - Страница 3

— Давненько я тебя не видел, — сказал Андрей.

— Соскучился? — глаза у Половинкина нахально поблескивали. Странно как-то они разговаривали, непонятно.

— Ну, скучать-то мне некогда, — сказал Андрей. — Но поговорить с тобой давно собираюсь. Говорят, ты лыжню за кордоном проложил?

— Кто это говорит? — насторожился Половинкин и перестал улыбаться. — Кто говорит-то? Какую лыжню? Ничего не знаю. Впервые слышу.

Что это ты меня об этом спрашиваешь? Что я тебе, контрразведчик какой, что ли, контрразведчик я тебе, да? — повторил он. — Если лыжня за кордоном, лесника спрашивай, он там живет. А я при чем тут?

— А ты ни при чем, — сказал Андрей, усмехнувшись, и похлопал Половинкина по плечу, как будто лучшего своего дружка-приятеля, хотя Тим сразу понял: никакие они не друзья и не приятели, а совсем даже наоборот. И потому с первой минуты возненавидел этого парня. — Ты ни при чем, — сказал Андрей, — но я тебе советую лыжню прокладывать где-нибудь подальше от заказника.

— А ты меня не пугай, не пугай. Понял? — вздыбился Половинкин. — Я где хочу, там и буду лыжню торить. Я, понимаешь, может, тренируюсь для всесоюзных соревнований, а ты мне тут будешь указывать…

— Ну, ну, чемпионам решил стать? По какому виду?

— А я, может, по всем видам. И не твое это дело. Понял?

— Ладно, Половинкин, тренируйся, только о разговоре нашем не забывай. Чемпион… — покачал головой Андрей, садясь в сани и трогая Орлика. Сани опять зашуршали по размякшему, подтаявшему снегу.

А Половинкин остался позади и некоторое время стоял неподвижно, как столб, и зло смотрел им вслед. Потом сплюнул и выругался.

— Глухарь несчастный! — крикнул он вдогонку. И пошел быстро в противоположную от них сторону, полы его полушубка отлетали, взмахивались, будто крылья какой-нибудь птицы. И даже со спины было видно, какой он злой, этот Половинкин.

— Ишь, герой, — задумчиво проговорил Андрей.

— Не бойся его, — сказал Тим. — Пусть только попробует, мы ему…

Андрей засмеялся и обнял Тима за плечи.

— А я разве боюсь, с чего ты взял, что я боюсь? Волков бояться — в лес не ходить. Так ведь? А нам с тобой нельзя не ходить в лес. Если мы не будем ходить, то кто же станет охранять наших друзей, лесных жителей — косуль и маленьких зайчишек, белок, лосей?.. Лоси хоть и большие, а в защите тоже нуждаются. Знаешь, что этот Половинкин прошлой весной удумал? — спросил он вдруг. — Утки отложили яйца и уже сидели на гнездах. А когда они сидят на гнез-дах, они словно глохнут и подпускают совсем близко. Вот он и повадился к озеру, этот Половинкин, и убивал птиц не то, чтобы на взлете, а прямо в гнездах. Представляешь, убьет утку, а в гнезде останется целый десяток недопаренных яиц. Вот сколько сразу гибнет утят! Разве это дело?

— Не дело, — согласился Тим. — Посадить его надо за это, чтобы знал.

— Оштрафовали его, — сказал Андрей. — Предупредили строго. А он, видишь, не унимается. Вот и выходит: земля — это наш общий дом, потому что все люди живут на земле, и свой же дом мы грабим и разрушаем. Земля, конечно, богата, очень богата, но если не охранять ее богатства, так скоро от них ничего не останется.

Представь-ка себе на минуту: нет на земле лесов, а раз нет лесов, значит, и рек, озер тоже нет, исчезли травы, хлеба, цветы, нет птиц, животных, зверей… Смогут люди жить на такой земле?

— Нет, — качнул головой Тим, — не смогут.

— Так-то, брат, — сказал Андрей. — Если мы научимся быть добрыми и бережливыми хозяевами в своем доме, на своей земле, так и земля наша останется доброй и богатой… А значит, и людям будет хорошо на ней жить: Это надо всегда помнить. Всегда!

— Я буду помнить, — поспешно отозвался Тим, будто клятву произнес, — всегда буду помнить. Вот увидишь! И тебе буду помогать. Мы вместе будем охранять… Ладно? Пусть попробует Половинкин, пусть только попробует!.. — искренне и горячо говорил Тим. Очень уж ему хотелось, чтобы все было хорошо на земле, чтобы не случилось так, как говорил брат: ни лесов на ней, ни рек, ни людей… Ничего! — Мы будем вместе охранять, — твердо и решительно повторил он, глядя прямо в лицо Андрею.

Тим лежал на санях, на душистом сене, и солнце светило ему прямо в лицо, теплое и ласковое. За рекой лес виднелся. И синее небо висело над головой. И снег тоже был синий, как небо, сверкающий, вспыхивающий множеством ослепительно ярких блесток.

Сорока белобокая, с длинным раздвоенным хвостом, перелетала с дерева на дерево и трещала, как пулемет, сварливо балабонила о чем-то своем, сорочьем. Над Подлипами стояли густые белые и прямые столбы дыма, такие высокие, что казалось, они подпирают небо. Собаки лаяли в поселке. Петухи пели. Снег под санями шуршал, пофыркивал Орлик, и Белка то и дело проносилась мимо, обгоняя их, весело скосив глаза. А потом Тим глянул вперед и увидел яркие красные пятна на снегу. Как цветы. Он знал, конечно, что никаких цветов на снегу не бывает, и очень этому удивился. А когда подъехали ближе, красные пятна на снегу вдруг ожили, зашевелились и врассыпную кинулись, брызнули в. воздух.

— Снегири, — сказал Андрей. — Прямо снег загорается от них, — сказал он. — Красивые птицы, правда?

Тим кивнул. Ему еще не приходилось видеть снегирей так близко и в таком множестве. У него в глазах зарябило, когда они сыпанули вверх. Будто праздничный фейерверк.

Улетели снегири. Отстала сорока. Река повернула круто и пошла стороной. Отодвинулся лес. И они въехали в поселок. И радио — громкоговоритель висел на столбе у клуба — так и оглушило Тима. И петушиные голоса отовсюду доносились. И две лохматые собачонки вывернулись откуда-то и кинулись вслед, визгливо тявкая. Но Белка с достоинством вела себя, как и подобает настоящей сибирской лайке: не поджала хвост и не ускорила бега. Только когда эти нахальные собачонки слишком уж наскакивали на нее, она слегка поворачивала голову и предупреждающе показывала им свои крепкие острые клыки. Они проехали через весь поселок, в другой его конец. И лес опять придвинулся к ним. И река вернулась, приблизилась настолько, что хорошо, отчетливо были видны замысловатые сплетения всевозможных следов и тропок, пересекающих ее вдоль и поперек.

Тим соскочил с саней, когда они подъехали к своему дому, широко растворил ворота и похлопал Орлика по крутому потному плечу. Потом помог брату выпрячь коня, сам отвел Орлика к сараю и привязал к кормушке — отдыхай. А ладони так и зудели, просили дела, работы, и Тим начал укладывать дрова в поленницу.

— Ты бы отдохнул немного, — сказал Андрей. Но Тиму вовсе не хотелось отдыхать, руки его просили работы, действия. Потом он пошел к реке и долго стоял на берегу, прислушиваясь к глухому невнятному шуму и бульканью подо льдом. Река жила, не останавливаясь ни на секунду, неслась и неслась, стремила свои воды в океан. Тим знал: Подлипка течет в океан. То есть, нет, не прямо, конечно, сначала она впадает в Обь. Течет, течет и сливается с Обью. Было две реки и вдруг — одна. Обь оттого и широкая, большая, что много других рек и речушек, таких как Подлипка, впадает в нее. Пока Обь течет до Северного Ледовитого океана, столько в ней воды накопится, такая она станет огромная, что с одного берега не видно другого. Вот бы поплыть по Оби, до самого океана, думает Тим, а потом бы по океану… Но в океане, конечно, всегда льды, раз он Ледовитый, и там без ледокола не обойтись. Вот бы на атомном ледоколе поплыть, мечтает Тим, далеко-далеко, через весь океан… И уже поздно вечером, лежа в постели и перебирая в памяти события прошедшего дня, с радостью думал: правда, очень хорошо, что Андрей уговорил маму отпустить его на зиму в Подлипы. Сначала мама и слушать не хотела: нет, нет и нет. Да ты что, говорит, в такую-то даль? Да что вы там будете делать одни? Как будто они маленькие. Да и в школу ему нынче… Как будто в Подлипах школы нет. А тут школа хоть и небольшая, деревянная, а не хуже других. И ходить совсем близко. Что и говорить, хорошо в Подлипах, и брату, как-никак, помогать надо — вон сколько у него всяких дел!