Где небом кончилась земля : Биография. Стихи. Воспоминания - Гумилев Николай Степанович - Страница 62

62

Отрывок

Христос сказал: убогие блаженны,Завиден рок слепцов, калек и нищих,Я их возьму в надзвездные селенья,Я сделаю их рыцарями небаИ назову славнейшими из славных…Пусть! Я приму! Но как же те, другие,Чьей мыслью мы теперь живем и дышим,Чьи имена звучат нам, как призывы?Искупят чем они свое величье,Как им заплатит воля равновесья?Иль Беатриче стала проституткой,Глухонемым – великий Вольфганг ГётеИ Байрон – площадным шутом… О ужас!

Тот другой

Я жду, исполненный укоров:Но не веселую женуДля задушевных разговоровО том, что было в старину.И не любовницу: мне скученПрерывный шепот, томный взгляд,И к упоеньям я приучен,И к мукам, горше во сто крат.Я жду товарища, от БогаВ веках дарованного мне,За то, что я томился многоПо вышине и тишине.И как преступен он, суровый,Коль вечность променял на час,Принявши дерзко за оковыМечты, связующие нас.

Вечное

Я в коридоре дней сомкнутых,Где даже небо – тяжкий гнет,Смотрю в века, живу в минутах,Но жду Субботы из Суббот;Конца тревогам и удачам,Слепым блужданиям души…О день, когда я буду зрячимИ странно знающим, спеши!Я душу обрету иную,Все, что дразнило, уловя.Благословлю я золотуюДорогу к солнцу от червя.И тот, кто шел со мною рядомВ громах и кроткой тишине,Кто был жесток к моим усладамИ ясно милостив к вине;Учил молчать, учил бороться,Всей древней мудрости земли, —Положит посох, обернетсяИ скажет просто: «Мы пришли».

Константинополь

Еще близ порта орали хоромМатросы, требуя вина,А над Стамбулом и над БосфоромСверкнула полная луна.Сегодня ночью на дно заливаШвырнут неверную жену,Жену, что слишком была красиваИ походила на луну.Она любила свои мечтанья,Беседку в чаще камыша,Старух гадальщиц, и их гаданья,И все, что не любил паша.Отец печален, но понимаетИ шепчет мужу: «Что ж, пора?»Но глаз упрямых не поднимает,Мечтает младшая сестра:– Так много, много в глухих заливахЛежит любовников других,Сплетенных, томных и молчаливых…Какое счастье быть средь них!

Современность

Я закрыл «Илиаду» и сел у окна,На губах трепетало последнее слово,Что-то ярко светило – фонарь иль луна,И медлительно двигалась тень часового.Я так часто бросал испытующий взорИ так много встречал отвечающих взоров,Одиссеев во мгле пароходных контор,Агамемнонов между трактирных маркеров.Так в далекой Сибири, где плачет пурга,Застывают в серебряных льдах мастодонты,Их глухая тоска там колышет снега,Красной кровью – ведь их – зажжены горизонты.Я печален от книги, томлюсь от луны,Может быть, мне совсем и не надо героя,Вот идут по аллее, так странно нежны,Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.

Сонет

Я, верно, болен: на сердце туман,Мне скучно все, и люди и рассказы,Мне снятся королевские алмазыИ весь в крови широкий ятаган.Мне чудится (и это не обман):Мой предок был татарин косоглазый,Свирепый гунн… я веяньем заразы,Через века дошедшей, обуян.Молчу, томлюсь, и отступают стены —Вот океан весь в клочьях белой пены,Закатным солнцем залитый гранит,И город с голубыми куполами,С цветущими, жасминными садами,Мы дрались там… Ах да! я был убит.

Однажды вечером

В узких вазах томленье умирающих лилий.Запад был медно-красный. Вечер был голубой.О Леконте де Лиле мы с тобой говорили,О холодном поэте мы грустили с тобой.Мы не раз открывали шелковистые томыИ читали спокойно и шептали: не тот!Но тогда нам сверкнули все слова, все истомы,Как кочевницы звезды, что восходят раз в год.Так певучи и странны, в наших душах воскреслиРифмы древнего солнца, мир нежданно-большой,И сквозь сумрак вечерний запрокинутый в креслеРезкий профиль креола с лебединой душой.