Остров дьявола - Шевцов Иван Михайлович - Страница 49

Наконец, Серый резко вскинул голову, жестом костлявой руки сбросил со лба прядь седеющих волос и спросил своим окающим фальцетом, глядя в лежащие перед ним бумаги:

- Почему вы возражаете против поездки на Кубу для участия в научной встрече ученых Морозова Дениса Тихоновича?

Бойченкова всегда поражало в Сером несоответствие голоса, какая-то несовместимость волжского "оканья" с тонким, трескуче-дребезжащим голосом. Эта аномалия неприятно резала слух. "Ах, вот оно что!" Такого Бойченков не ожидал. Он сразу же смекнул, что разговор предстоит трудный. Но кто настаивает на поездке Морозова на Кубу? Сам Денис? Не может быть, такое исключено. Так кто же?

- В целях его безопасности, - как можно корректней ответил Бойченков и прибавил: - По имеющимся у нас сведениям западные спецслужбы проявляют преувеличенный интерес к профессору Морозову. Настойчивый до наглости.

- Ну и что? - Серый пронзил Бойченкова холодным и острым взглядом. Дмитрий Иванович не отвечал, выдерживая паузу, ожидая последующих слов. - Было бы странным, если б они не проявляли интереса, - выдавил из себя Серый.

- Наш долг… - начал было Бойченков, но Серый не дал ему закончить. В каком-то нервном порыве он взметнул вверх руку-крыло и ладонью шлепнул по зеленому полю стола.

- Ваш долг шире, по-государственному смотреть на вещи, не с узковедомственных, а общегосударственных интересов. Мы должны всячески развивать научные и культурные контакты, не мешать, а содействовать. А вы этого не понимаете или не хотите, не в состоянии понять.

- В данном случае речь идет о первостепенных государственных интересах: о безопасности нашей страны, - сдерживая себя, чтоб не сорваться, все-таки корректно ответил Бойченков. И, не давая Серому возразить, продолжал:

- Морозова пытались заманить в Америку и Англию, естественно, под предлогом научных симпозиумов. Не вышло. И вот теперь, по нашим данным, организуется эта встреча в Гаване. Инициатива ее исходит от американцев.

- От ученых Америки, - вставил Серый, нервно постукивая ногтями по сукну стола и подергивая острыми плечами.

- Формально - да, но фактически эта затея принадлежит ЦРУ.

- Морозов едет не один, - понизив голос и как бы раздумывая, сказал Серый. - Его сопровождает профессор Пухов. Вам это известно?

- К сожалению, Пухов. - В голосе Бойченкова звучала досада. Пояснил: - Спутник, прямо скажем, ненадежный.

- Вас смущает прошлое Пухова, вернее его отца, - тонкие губы Серого язвительно скривились. - Троцкизм канул в Лету, сегодня это только слово, термин, за которым нет ничего, пустой звук.

- Я не это имел в виду, Мирон Андреевич. Дело в том, что недавно - в нашей стране побывал под видом журналиста матерый агент западных спецслужб Савинский-Савич. Нами отмечена его связь с Пуховым Юлием Григорьевичем.

- Подозрение, подозрительность, пора с этим кончать, - резко оборвал его Серый, блеснув стеклами очков. Руки его нервно засуетились. - Надо доверять. Морозов и Пухов поедут в Гавану. О безопасности Морозова позаботитесь вы. Это ваша прямая обязанность. Вы меня поняли?

Серый смотрел на Бойченкова строго и язвительно. Дмитрий Иванович понял, что возражать иди спорить нет смысла: слова Мирона Андреевича звучали приказом.

- Понял, - негромко ответил Бойченков, достал из папки листки магнитофонной записи, присланной Веземаном, и положил на стол.

- Это что такое? - спросил Серый. Дмитрий Иванович объяснил.

Мирон Андреевич с недоверием и в то же время с осторожным любопытством взял отпечатанные на машинке листки и молча начал читать. Читал он невнимательно, торопливо, и Дмитрий Иванович видел, как кривятся его тонкие губы в иронической ухмылке. Закончив чтение, небрежно отодвинул в сторону листки, проговорил, не глядя на Бойченкова:

- Скорее всего фальшивка.

- Никак нет - это подлинный документ.

- Даже если и подлинный. Болтовня. Подумаешь, личности! Деятели собрались, вершители судеб.

- Сол Шварцбергер - влиятельное лицо в сенате, будущий госсекретарь, - сказал Бойченков. - Тесно связан с военно-промышленным комплексом. Братья Хаиме и Моше - видные деятели международного сионизма.

- А не кажется ли вам, товарищ Бойченков, что мы слишком преувеличиваем роль сионизма и тем самым создаем ему рекламу?

- По-моему, наоборот: приуменьшаем опасность сионизма.

Серый сделал предупредительный жест рукой, заставив тем самым Бойченкова не продолжать, затем, положив руку на листки со стенограммой, сказал:

- Вы мне это оставьте.

Бойченков понял, что речь идет о записи беседы в "башне". И чтоб утвердиться в этом, сказал:

- Хорошо. А вы обратили внимание на фразу о масонстве?

- Чепуха. Детские забавы, обычная мистика, игра в таинственность, - небрежно отмахнулся Серый и нервно задергал плечами, точно пиджак ему мешал и он хотел его сбросить. Вдруг спросил, резко вскинув колючий взгляд на Бойченкова:

- Вы, кажется, по образованию аграрий?

- Да, перед войной я учился в Тимирязевке.

- А почему бы вам не вернуться в сельское хозяйство? Сейчас нам так нужны подготовленные кадры…

Бойченков стушевался. Чисто выбритое моложавое лицо его вдруг побледнело, он как-то весь напрягся, но тут же взял себя в руки и глядя прямо в ледяные глаза Серого, сказал, соблюдая хладнокровие и спокойствие.

- Я, Мирон Андреевич, солдат партии и буду работать там, где партия сочтет это нужным.

После этих слов он встал и вытянулся, как солдат перед генералом. Встал и Серый. Сухим, но сдержанным тоном сказал:

- О Морозове позаботьтесь. Под вашу личную ответственность. Если у вас нет ко мне вопросов, то желаю удачи.

Он кивнул головой, сбросив на узкий лоб прядь волос, но руки не подал. Бойченков ответил кивком головы и не проронил больше ни слова, повернулся и вышел. "Вернуться в сельское хозяйство, - стучала в висках и больно давила фраза, произнесенная Серым. - Вон что задумал Мирон Андреевич. А он на ветер слов не бросает. Морозов поедет, вернее - полетит на Кубу, кто-то в этом очень заинтересован. Кто? Пухов?.. Ну конечно же Пухов, к которому так благоволит Мирон Андреевич. И тут он вспомнил: Пухов-Гапон - родственник жены Серого - Елизаветы Ильиничны. И тогда сразу все стало ясно, как день: стремительная карьера Пухова, его апломб и активная деятельность в различных симпозиумах, собраниях и прочей заседательской суете.

Чем ближе подходил день отлета в Гавану, тем сильней волновался Пухов. Тревога, предчувствие недоброго обложили его со всех сторон плотным кольцом, которое сжималось постепенно, и не было силы, чтоб разорвать это роковое кольцо. По ночам оно казалось кошмарным, неотвратимый, как удавка, наброшенная на шею. К своему удивлению, самоуверенный, решительный и смелый, он вдруг превратился в пугливого, суеверного пессимиста. В квартире начала скрипеть дверь, и он с тревогой и досадой подумал: плохая примета. Проходя по улице Горького мимо театра имени Ермоловой, он инстинктивно с потерянной надеждой бросал унылый взгляд на вывеску "Инюрколлегия", чувствуя себя потерянным и обманутым.

В Соединенных Штатах проживала богатая и одинокая тетка Юлия Григорьевича. Лет десять тому назад эта родственница, которую Пухов никогда не видел в глаза, отошла в мир иной, и все эти десять лет Пухов ожидал извещения из "Инюрколлегии" по поводу наследства. Навязчивая мысль о солидном наследстве порождала в нем сладкие мечты, рисовала идиллические картины беспечной жизни за океаном, не связанной ежедневной службой ради сытого желудка. Наука ради науки Пухова не интересовала, и занимался он ею лишь постольку, поскольку она давала ему материальные блага. Затеянная авантюра с Денисом, сценарий которой был составлен за океаном, мало того, что была крайне рискованной, но и сомнительной в смысле дальнейшей судьбы. Пухов понимал, что как ученый-специалист он не представляет особой ценности на Западе. Обещаниям Савича, нарисовавшего ему идиллическую картину его будущей жизни, он не очень верил. Атакованный со всех сторон сомнениями, он испытывал чувства неуверенности и страха. В таком душевном состоянии он выходил из дома вместе с Машей и сестрой, чтобы ехать в аэропорт. Дорогу им перешел мужчина с мусорным ведром, и охваченного суеверием и недобрыми предчувствиями Пухова бросило в неприятных холодок. Всю дорогу в машине он угрюмо молчал, на вопросы Маши и Музы Григорьевны, провожавшей их до Шереметьева, отвечал рассеянно и неохотно. Маша летела в роли переводчицы. Она неплохо владела испанским и английским.