Свет не без добрых людей - Шевцов Иван Михайлович - Страница 59

59

- Вот эта саранча виновата. - Михаил в сердцах сломал ветку ольхи и бросил тут же. - Видишь, как облепила, как пиявки, все соки выпивает. А старушка-береза голодает из-за нее. Силенки-то у ней не те, где ей с молодежью тягаться.

- А мы давай обломаем вокруг нее все кусты, - вдруг предлагает Вера. - И спасем березку.

- Вряд ли - поздно. Да и с ольхой надо топором бороться.

- А я спасла в гаю старый клен, - сообщила Вера. - Его поедали какие-то черные муравьи, весь ствол источили.

- Есть такие, знаю. И клен этот знаю. Сам пробовал муравьев жечь. Ничего не получилось.

- А у меня получилось. Я их дустом посыпала. Представь себе, все подохли. - Вера взглянула на вершину березы. Что-то грустное шептали струйками спадающие к долу ветви. Изумилась: - Неужели сто лет?.. А липа тоже долговечная?

- Липа живет более ста пятидесяти лет.

- А вот эта? - Вера кивнула на беспокойную свинцоволистую зеленостволую осину.

- Осина. До ста лет редко доживает. Нутро у нее гнилое, дуплистое, - ответил Михаил. - Зато дуб - тот долговечен. Три сотни лет запросто живет. А может и больше. Есть тут у нас один экземпляр, говорят, уже полтысячи лет стоит. Один остался, кругом поле. Лес есть, только поодаль его. Могучий, как на картине…

Как-то в густом осиннике она игриво притаилась за елочкой. Интересно, что он будет делать? Через минуту она слышит его негромкий голос:

- Верочка!

Она молчит, ни звука.

- Вера! - голос уже громче, беспокойней. - Где ты, Верочка?

И снова долгая выжидательная пауза. Затаив дыхание и присев на корточки, Вера вслушивается в спокойные, ровные вздохи леса.

- Ве-ра-а! - раздается тревожное эхо, и ей кажется, что и деревья, разбуженные его голосом, взволновались, засуетились, что-то говорят друг другу торопливой скороговоркой. - Ве-ер! - Голос Михаила вдруг обрывается.

"Может, случилось что", - мелькает в его мозгу пугливая мысль. И тогда он осторожной, кошачьей, но быстрой походкой пробирается в том направлении, в котором уходила девушка, и вскоре натыкается на нее.

Вера весело хохочет, озорная от счастья, а он смотрит на нее с грустной доброй улыбкой.

- Зачем ты так, Верочка? - Голос, умоляюще дрогнувший, совсем сошел на шепот.

- Испугался? - дохнула она ему в лицо и обдала неземным теплом. Губы ее были совсем-совсем близко, сочные, тревожные, трепетные губы, которые еще никто не целовал. И глаза лазорево-чистые, казалось, чуть слышно коснулись его шелком ресниц. - Хорошо здесь… Пойдем домой.

Такова женская логика: понимай, как хочешь. Он за то, чтоб идти домой и продолжить необыкновенный день там, в его комнате; ведь там для нее приготовлен подарок - перепелки.

2

Уже вечерело, когда они поднялись наверх к Михаилу.

Соседей Незабудок дома не было. Веру поразила скромность обстановки и свой порядок в квартире, который как-то уж очень зримо увязывался с характером хозяина.

В первой половине комнатки вплотную придвинутый к окну стоял обыкновенный кухонный стол с посудой, который одновременно в случае необходимости был и письменным. Вместо скатерти на нем лежала новая клеенка. Справа и слева по обе стороны стола стояли комнатные цветы. Герань, китайская роза, примула, несколько видов кактусов, столетник, лимонное дерево, туя и лавр. Собственно, вся комната сплошь была заставлена цветами. Место нашлось лишь для стола и тумбочки, в которой хранились предметы неприхотливого мужского туалета. На одной стене висела географическая карта СССР, на другой - в простенькой рамочке - Ленин, вернее репродукция с известной картины Павла Судакова "Разговор о земле". Во второй половине комнатки, отгороженной от первой высокой, до потолка печкой и плотной золотистой гардиной, заменяющей дверь, стоял неширокий диван без спинки с одним круглым валиком. Над диваном вместо ковра висела большая карта мира. У изголовья - прикрепленная к стене электрическая лампочка и тут же, на столике, радиола. Вся противоположная стена была в стеллажах, заполненных книгами. Стеллажи оставляли совсем немного места для платяного шкафа. И всего три стула: два в первой половине и один - во второй.

Если в первой половине комнаты господствовало царство цветов, то во второй было царство книг и музыки, потому что самодельный столик под радиолой был сверху донизу забит патефонными пластинками.

- Да у тебя тут настоящая оранжерея или цветочный магазин, - откровенно сказала Вера. - Зачем так много цветов? - и подумала мельком: "Мещанство… А, почему, собственно, мещанство? Кто сказал? Озеров и ее отчим?" Но они многое говорили, утверждали то, с чем Вера никак не могла согласиться. Комнатные цветы - признак мещанства. Как это, однако, глупо.

- А ты не любишь цветы? - Михаил посмотрел на нее с тихим удивлением; по его убеждению, цветы не любят только черствые души. Веру он не причислял к числу оных.

- Люблю, конечно, но так много… Это уже излишество.

Вера с живым и бойким любопытством оглядывала комнату.

- Излишество, говоришь. - Глаза Михаила метали озорные искры. - А ты знаешь, как сказал об этом "излишестве" великий русский поэт? Не знаешь?

Я думаю:Зачем свое,Укрытое от бурь, жильеМы любим украшать цветами?Не для того ль, что средь зимыГлазами злыми, пригорюнясь,В цветах угадывали мыУтраченную нами юность.

Он продекламировал очень просто, естественно, без позы и рисовки, и умолк сразу, ожидая ее слов. Вера никогда не слышала этих строк. Стихи показались ей сильными. Она спросила уверенно или почти уверенно:

- Это Лермонтов?..

- Почти, - ответил Михаил задумчиво и после небольшой паузы: - Он жил на свете так же мало, как и Лермонтов, судьба его была столь же трагична. Только родился он и умер ровно на сто лет позже Лермонтова.

- Кто он?

- Павел Васильев.

- Прости меня: никогда не слышала такого. В школе почему-то не изучали.

- В школе многого нам не говорили нужного. И в институте не скажут. Зато ненужного было больше чем достаточно.

- Ты хорошо читаешь стихи. Вот не думала, - искренне призналась Вера. - Прочти еще, пожалуйста. Его же, Васильева.

- Хорошо, слушай:

…Художник, нарисуй меня.Неужели тварей бессловесныхЯ, Федосеев, хуже?ТыИзобрази нас в красках лестных,Мужичьих наших лиц черты,Доярок наших,Трактористов.Всю нашу жизнь рисуй любя,И все, как есть,Тогда мыИстоПолюбим, милый гость, тебя!

Он замолчал, глядя на Веру пристально, точно хотел узнать, разгадать, какое впечатление произвели на девушку любимые им строки. Она тихо попросила:

- Читай. Он ответил:

- Это поэма "Христолюбовские ситцы". Она большая. Я не знаю ее наизусть. Но вот еще строки:

Рисуй, да так, чтоб пели птицы,На тканях увидав цветы,Рисуй,Чтоб были наши ситцыНежны,ПрекрасныИ просты.

Понимаешь, Верочка, - "нежны, прекрасны и просты". В этом красота, настоящая, невыдуманная.

- Я не помню, у нас в библиотеке есть его книги? - спросила Вера.

- Есть. Недавно изданная. Обязательно прочти. - И, подойдя к цветам и трогая осторожно листочки, сказал: - А ты говоришь: "Излишество".