Тризна по женщине - Холт Коре - Страница 36

— Я думаю, Хеминг, в твоих словах есть правда, — говорит она. — Властвует тот, кто причиняет страдания, а мне нужна власть. Но и слава тоже будет сопутствовать мне в памяти многих поколений. Чем больше страданий принесешь людям, тем дольше тебя помнят. А уж как тебя будут вспоминать, с ненавистью или с любовью, — это неважно.

Он теряет самообладание и бросается ее душить. Она успевает откинуться в сторону, его руки скользят мимо ее шеи. Но она не зовет телохранителей. Никто не спешит к ней на помощь.

— Не делай этого, Хеминг! — со стоном произносит она. — Как ты думаешь, кого убьют, если ты прикончишь меня? Тебя — непременно. Но и еще одного человека.

Я уже отдала приказание. Если со мной что-то случится, ее отвезут на шхеру и оставят там ждать прилива…

— Ха-ха! Ты думал, я только вчера родилась?

Где ремешок, что ты подсунул Отте? Сегодня ночью я долго не могла заснуть. И поняла, что тогда, в капище, ты хотел меня задушить.

На рассвете ко мне приходил один человек, и я расспросила его об этом. Его не назовешь твоим лучшим другом, Хеминг.

Но я умею молчать о том, что знаю. И я возьму с собой только одного человека.

Ты понимаешь, что мое решение бесповоротно?

Голос у королевы Усеберга совсем слабый, но она хорошо знает, что ей нужно.

— Я тебе еще не все сказала, Хеминг. Может, ты думаешь, что ее убьет Арлетта? Это было бы слишком милосердно. Нет, ты сам…

— Ну, чего вскочил? Или ты не мужчина? Разве тебе трудно убить человека? Я уже все решила и больше не собираюсь менять свое решение. Если я возьму с собой столько людей, сколько хотела сначала, пострадают моя усадьба и мои родичи. А сжечь все дома вместе с людьми я просила тебя только в шутку — ты верно так это и понял. Ты сам убьешь ее в мою честь, и это прославит меня, как я того хочу.

Хеминг не упал, но он весь дрожит и шарит в мешке, висящем на поясе, если он ищет нож, то делает это не спеша. Она не спускает глаз с его руки. Он вытаскивает кусок смолы и начинает жевать, и вдруг его рвет, он не успевает даже нагнуться над очагом, в котором горит слабый огонь. Лицо его из белого становится желтым.

— Во многом я не могу помешать тебе, — медленно говорит он. — Не могу помешать тебе получить ее жизнь. Но если я взамен предложу тебе свою?

Она качает головой.

Он медленно продолжает:

— Почему бы тебе не оставить Одни ее жизнь и не взять мою? Разве тебе этого мало? Подумай, ведь я сын того человека, которого — я знаю, ты сама говорила об этом, — ты любила когда-то в молодости. Его единственного, сказала ты однажды. Почему бы тебе не взять в курган его сына? Неужели ты не веришь, что слух об этом прославит тебя и надолго сохранит память о тебе?

В его голосе и в глазах — мольба.

Она только качает головой.

— Тогда убей нас обоих!

— Ты не понимаешь, — устало говорит она. — Как же я тогда заставлю тебя страдать?

— А кто помешает мне умереть раньше тебя? — говорит он. — Слышишь? Никто не в силах заставить меня убить ее, потому что никто, даже ты, не может помешать мне умереть раньше тебя. И тогда… если вы и убьете Одни, она умрет с радостью, потому что меня уже не будет в живых.

Королева улыбается и качает головой.

— Ты еще ребенок, — говорит она. — Мой сын Хальвдан был здесь до тебя. И я распорядилась так: либо Хеминг покорится моей воле и собственноручно убьет Одни, либо, если он лишит себя жизни, чтобы не убивать ее, мы принесем в жертву еще троих мужчин и троих женщин.

Как думаешь, из-за кого тогда погибнут эти шестеро? Из-за тебя, Хеминг! А Одни умрет в любом случае.

Королева беззвучно смеется, у нее тонкие и бескровные губы, беззубый рот кажется неестественно большим на ее старом лице.

— Ты видел, как хоронят в курганах? Сначала в курган кладут покойника. Потом женщину, которую приносят в жертву, раздевают донага. Помощник смерти дает ей особый напиток. Они вместе поют. Потом являются воины. Они заходят за загородку из жердей и там по очереди обладают той женщиной, которую ждет нож. Все это произойдет на твоих глазах.

А потом ты убьешь ее.

Не помощница смерти Арлетта, нет, ты сам, Хеминг. А не то еще шестеро последуют за мной в курган.

Ну как, хочется ли тебе теперь увидеть меня мертвой? Ведь ты так стремился лишить меня жизни?

Они пристально смотрят в глаза друг другу.

И он отводит взгляд.

Викинг, ходивший на запад, был робок и неуклюж. Каждое утро он маялся с похмелья и плохо понимал, что делает. Он мог приказать своим людям оседлать коней и поехать на север страны, чтобы спалить там усадьбу какого-нибудь мелкого конунга. В том-то и была его сила, что он не отдавал себе отчета в своих поступках. Именно это позволяло ему действовать решительно, что на свой вообще-то был неспособен. Хеминг понимал, что на свой туповатый лад Хальвдан, пожалуй, умен, но насколько? Хальвдан мгновенно схватывал чужую мысль и умел следить за ней. Однако для сына королевы ему не хватало гордости. Он спокойно сносил оскорбления. Легко, без малейшего колебания, менял свое мнение. И даже не замечал этого. В своей скупости он таил от людей и богатства своего ума. Ума, который подсказывал ему его осторожный образ действий. Ума, благодаря которому он спокойно отступал, не впадая в отчаяние из-за поражений. Ума, благодаря которому его владения незаметно разрослись, они углубились в леса на севере и настолько расползлись по всему Уппленду, что уже и сам Хальвдан точно не знал, какими землями он там владеет.

Нынче он был настроен благодушно.

— Понимаешь, Хеминг, кто-то, должно быть, уговорил ее, а вот кто, этого я не знаю. Я спросил у нее, но она сжала губы и не ответила. Мы не так богаты, чтобы ради моей смерти приносить в жертву столько народу, сказала она. Правильно! — согласился я. Как после этого возразишь на то, что она хочет взять с собой Одни? По мне, так лучше б она выбрала себе какую-нибудь старуху. Но если она хочет, чтоб ей в последнем пути прислуживала молодая, пусть будет так. И ты сам убьешь ее.

Чего это ты такой бледный?

Послушай, Хеминг. Я достану тебе молодых женщин, каких ты пожелаешь, обещаю тебе. Они будут стоять у твоей постели нагие и ждать, чтобы ты велел одной из них лечь с тобой, и делай с ними все, что захочешь. Неужели ты не понимаешь: мне остается лишь пойти побираться, если мы принесем в жертву так много мужиков и баб? Они нам нужны здесь.

Ну ладно, если для тебя это важно, я постараюсь устроить так, чтобы воины не прикасались к ней перед тем, как ты ее убьешь. Но думаю, это будет трудно. Ведь ты сам знаешь, это их право — обладать той женщиной, которую приносят в жертву. Если хочешь, ты можешь обладать ею первый. Согласен? А потом они? Хе-хе. Думаю, теперь матушке осталось недолго…

Он зевает и смотрит на солнце, оно как раз выплывает из-за туч, нависших над Усебергом. Скоро обед. Викинг, ходивший на запад, подтягивает штаны и чешется.

— Все ее резные вещи мы положим в курган, — говорит он, — и нечего их жалеть. Я никогда не видел смысла в резьбе. Сидеть и ковырять дерево — одна потеря времени. Да, а на Хаке я полагаюсь.

Кто-то сказал матушке, будто он в ее честь хочет сжечь всех своих птиц. Чепуха! Этим птицам цена самое малое два длинных корабля. Несколько птиц я пошлю датчанам и получу за них оружие.

Значит договорились, Хеминг? Чего это ты такой бледный?

Все обернулось лучше, чем я ожидал.

Выпьешь пива?

Я уже выпил столько, что пойду сейчас в наше новое отхожее место, надо облегчиться. Хорошо теперь в Усеберге — справляешь нужду под крышей.

Нива сжата, и хлеб стоит в копнах. Поле залито лунным светом, копны бросают длинные тени. Хеминг и Одни идут по стерне, и тени их то впереди, то позади сливаются в одного большого человека.

— Это наш темный спутник, — говорит Хеминг и крепко прижимает Одни к себе. И тут же жалеет о своих словах. Он решил не думать и не говорить ни о чем, что может напомнить ей о будущем. Он чувствует ее бедро у своего. Ее мягкая грудь прижимается к его твердому боку. Они перекидываются редкими словами, иногда смеются. У дальнего края поля они останавливаются, и он целует ее. Кончик ее языка на мгновение прикасается к его. В Хеминге загорается страсть, он поворачивает ее к себе, она приседает и уклоняется, он подхватывает ее на руки и кружит. Ставит на землю. Прижавшись лицом к его груди, она тихонько смеется.