Кирклендские услады - Холт Виктория - Страница 65

Дамарис обняла мать.

— Не волнуйся, тебе это вредно! — воскликнула она и с вызовом посмотрела на меня: — Вы доведете маму до полного расстройства.

— Но мне так нужна ее помощь! Судя по всему, она знает, кто задумал довести до полного расстройства меня.

— Не тревожься, дорогая, — сказала миссис Смит дочери. — Придя сюда, миссис Рокуэлл поступила крайне неразумно. Но раз уж она здесь, я должна сделать все, что в моих силах.

— Ты уже сделала!

— Но она же меня не послушалась!

— В чем? — спросила я.

— Я ведь написала: уезжайте немедленно! Немедленно! Сегодня же возвращайтесь к отцу. Если вы этого не сделаете, будет поздно.

— Откуда вы знаете?

— О, я знаю много, слишком много, — слабым голосом проговорила миссис Смит.

— Ответьте мне, прошу вас! Эту записку написали вы?

Она кивнула:

— Да, я. Я знаю, вам необходимо уехать, если вы хотите, чтобы ваш ребенок родился живым.

— Почему я должна вам верить?

— А какая мне выгода предупреждать вас?

— Но вы же видите:я мучаюсь от неизвестности.

— Вижу. Вы упрямы. Вы не хотите послушаться моего совета и уехать. Вам хочется раскрыть самой тайну, которая вас окружает. Вы слишком храбры, миссис Рокуэлл!

— Расскажите, что вам известно. Я должна узнать правду.

— Мама! — ахнула Дамарис, маска сошла с ее прелестного лица, и я увидела, как она испугана.

— Вы должны сказать мне все, — настаивала я. — Вы сами понимаете, мне надо знать.

— Тогда придется повести рассказ с самого начала. Иначе вы мне не поверите. Не поймете.

— Ну, так рассказывайте!

— Это длинная история… Она тянется много лет.

— У меня есть время.

— Ошибаетесь. У вас нет ни минуты.

— Я не уйду, пока вы не скажете мне все.

— Но если мне удастся убедить вас, что вы в опасности — и вы, и ваше дитя, — даете слово, что сегодня же уедете к отцу?

— Если сочту необходимым, уеду.

— Мама! — взмолилась Дамарис. — Не надо! Не делай этого!

— Ты все еще боишься, Дамарис?

— Но ведь и ты боишься. Мы всю жизнь боимся.

— Да, — согласилась миссис Смит. — И я боюсь. Но еще больше меня страшит участь миссис Рокуэлл и… ребенка. Дамарис! Разве мы можем спокойно наблюдать все это? И не сделать попытки вмешаться? Нельзя думать только о себе. Сейчас мы должны думать о ней.

Я уже теряла всякое терпение.

— Ну, говорите же! — потребовала я. — Скорее!

И все-таки миссис Смит медлила. Наконец, взяв себя в руки, словно решившись на отчаянный шаг, начала:

— Я вышла замуж против воли своих родителей. Не думайте, что это не имеет отношения к вашей истории. Я пытаюсь объяснить вам все обстоятельства.

— Да-да, я слушаю! — воскликнула я. Миссис Смит теребила плед, лежавший у нее на коленях.

— У меня было небольшое состояние. Как вы знаете, когда женщина выходит замуж, ее деньги переходят к супругу. А моему жениху деньги были очень нужны, потому он на мне и женился. Я преклонялась перед ним. Он был предан своему делу, и мне хотелось стать его помощницей. Его пациенты молились на него, ради них он не щадил сил. Но понимаете ли, он был одним для своих друзей и больных — заботливым, самоотверженным, обаятельным — и совсем другим дома. Словно в нем уживались два разных человека. Ему нравилось играть роль. Но не мог же он играть всегда, да мы этого от него и не ждали, правда, Дамарис?

— Не надо, — пробормотала в ответ Дамарис, — не говори ничего. Если он узнает…

— Видите ли, — невзирая на уговоры дочери, продолжала миссис Смит, — он считает себя выше прочих простых смертных. Ведь ему было так трудно пробиться, а он на своем поприще достиг блестящих успехов. И я восхищалась им… поначалу. Но скоро ему надоело оставаться в маске и передо мной. Он устал играть роль еще до рождения Дамарис. А когда она родилась, он пришел в бешенство оттого, что у него дочь, а не сын. Он мечтал о сыне, который был бы в точности таким же, как он, то есть совершенством — с его точки зрения. Дамарис еще в раннем возрасте поняла, каков он. Помнишь, доченька: ты себе весело играешь, позабыв обо всем — дети же быстро забывают, и, если им в данную минуту хорошо, они воображают, что так будет всегда, — но вот в холле слышатся шаги отца, и ты, бросив все, бежишь ко мне и ищешь у меня защиты?

— Он плохо с вами обращался? — спросила я.

— Муж никогда нас пальцем не трогал, это не в его правилах. Но он стал мной тяготиться. Да оно и понятно. Ему нужды были только мои деньги. Он их получил, а сына я, сколько ни старалась, родить не могла. На что ему была такая жена? Страшно вспомнить все эти тяжкие годы — постоянный страх и гнет. Не знаю, как я выдержала…

— Значит, это доктор Смит пытается разделаться со мной? Но почему… почему?

— Сейчас объясню. Я познакомилась с его приемной матерью. Она живет недалеко отсюда, у нее маленький домик на пустоши. Деверела, еще ребенком, принесла к ней когда-то молодая цыганка. Она на время изменила обычаям своего племени и служила в «Усладах» на кухне. А замужем была за цыганом по фамилии Смит. Ребенка она не хотела, вот и отдала его. Пока она жила в «Усладах», сэр Мэтью проявлял к ней интерес. Не знаю, была ли она когда-нибудь его любовницей. Но Деверел, во всяком случае, убежден, что была и что сэр Мэтью — его отец. Теперь вы понимаете, в чем дело?

— Начинаю понимать, — ответила я.

— А после того, как сэр Мэтью принял в Девереле участие, помог ему получить образование и стать врачом, муж вовсе утвердился в своем предположении. Когда он женился на мне и у нас родилась дочь, мы назвали ее Дамарис, так как у Рокуэллов в семье принято давать детям библейские имена. Но муж страстно хотел сына, сына, который станет хозяином «Услад». И поэтому… — Она повернулась к Дамарис. Та тихо плакала. — Я должна рассказать миссис Рокуэлл все, — извиняющимся тоном проговорила миссис Смит. — Другого выхода нет. Надо было сделать это раньше. Но ты же знаешь, мы боялись.

— Пожалуйста, продолжайте! — взмолилась я.

— Несколько раз у меня случались выкидыши, и наконец меня предупредили, что я больше не могу иметь детей. Но мужу требовался сын! Я рискнула снова, ребенок родился мертвым, а я… я превратилась в инвалида. Представляете, как он меня возненавидел! Даже сына не сумела родить! Если бы не Дамарис, он, я думаю, постарался бы от меня избавиться. — Миссис Смит протянула руку и погладила дочь по голове. — Понимаете, он боится, что, если попытается прикончить меня, Дамарис выйдет из повиновения и выдаст его. — Она снова обернулась к Дамарис: — Видишь, доченька, он все-таки у нас в руках. — Несчастная женщина продолжила свой рассказ: — В последний раз я попыталась родить сына четыре года назад. Перед этим я тоже не отличалась крепким здоровьем, но принимала посильное участие в жизни общины. И когда ставили живые картины, я в них играла. Правда, совсем небольшую роль — всего лишь монаха. И ряса у меня осталась, я хранила ее до недавнего времени.

— Значит, это ваша ряса? — с трудом выдохнула я.

— Да, моя. Я ее берегла. Я немного сентиментальна и с некоторыми вещами расставаться не люблю. Ряса напоминала мне о времени, когда я еще не была прикована к постели.

— Но как же могла Дамарис помогать отцу? — негодующе спросила я. — Ведь она клялась, что не видит монаха, когда он появился в развалинах.

— У меня не было выхода, — давясь слезами, прошептала Дамарис. — Отец приказал мне. Мы подчиняемся ему, не смеем ослушаться. Он велел мне завести вас в руины и не слишком спешить. Ему надо было поспеть туда раньше нас. А потом, когда он предстал перед нами в костюме монаха, я должна была твердить, что никого не вижу. Из руин в «Услады» ведет потайной ход. Отец еще мальчиком нашел его. И, пользуясь им, проникал к вам в комнату.

Теперь все было ясно. Все встало на свои места. Мне ничего не оставалось, как отдать должное необыкновенной изобретательности доктора. Однако мою душу переполняла необузданная радость: какое счастье! Желание, задуманное мной у источника в Нэсборо, сбылось! Это не Саймон!