Шелковая вендетта - Холт Виктория - Страница 57

– Вряд ли мы сможем забыть об этом, – со смехом ответила я.

Она всплеснула руками и так благоговейно произнесла: «Париж», будто упомянула само царствие небесное.

И вот, оставив Кэти на попечение бабушки и Касси, я тронулась в путь. С той минуты, как мы покинули Гар дю Норд, меня охватило волнение в ожидании встречи с самым прекрасным городом в мире. Теперь я уже не сомневалась, что наше предприятие будет успешным. Мы чувствовали себя очень уютно под покровительством моего отца. Париж оказался таким большим, что в нем было легко потеряться. Отец взял на себя все заботы; он знал, что нужно делать. Видя, с каким удовольствием он занимается нашими делами, я осознала, что действительно осчастливила его своим согласием, не говоря уж об остальных, которые не простили бы мне, если б я отказалась принять его деньги.

Он усадил нас в кеб, велев cocher отвезти в гостиницу на Рю де Лафайетт. Я до сих пор помню, как мы ехали по парижским улицам, бурлившим жизненной энергией. Мы проезжали мимо рынков, о приближении к которым можно было догадаться по множеству тележек на тротуарах, мимо кафе и ресторанов, где летом столики выносили на улицу, чтобы посетители могли дышать свежим воздухом («парижане не любят сидеть в четырех стенах», – сказал мне отец). Движение транспорта было очень интенсивным, и кучера беспрерывно что-то кричали друг другу, перекрывая шум улицы.

Отец обратил мое внимание на дорожные указатели.

– О, вы полюбите Париж. Я покажу вам Монмартр... Нотр-Дам... здесь так много интересного.

– Но сначала мы должны подыскать помещение, – напомнила ему графиня.

– Ах да, я помню об этом, дорогая графиня, – это основная цель нашего визита.

Мы поселились в гостинице. Мне достался большой номер с высоким потолком и балконом, с которого я могла наблюдать за жизнью улицы. Отец предложил лечь пораньше, чтобы с самого утра заняться поисками дома.

Мне были приятны новые впечатления, но я все время думала о Кэти и о том, скучает ли она обо мне. Думала я и о Дрэйке – вспоминала, как мы гостили у него на Рождество и как я обманулась в своих ожиданиях. Конечно, меня очень радовала перспектива открытия салона в Париже, но душой и сердцем я была в Лондоне. Из-за Дрэйка? Возможно. Как ни странно, но мое чувство к нему стало еще сильнее после Рождества. До этого я еще не была до конца уверена в своей любви, но жестокое разочарование, которое я испытала, когда он так и не сделал мне предложения, открыло истинную глубину моих чувств к нему. Приезд Джулии все испортил, а непонятное происшествие с девушкой еще больше ухудшило дело.

Но сейчас нужно полностью отдаться воплощению нашего парижского проекта. Я дождусь, когда здесь все устроится, думала я, и тогда... выйду замуж за Дрэйка. Занятие бизнесом никогда не потеряет для меня интереса, но моей главной заботой всегда будет семья. Кэти... и Дрэйк. Мне очень хотелось иметь много детей... еще сына... и еще одну дочку. Я посвящу «сю себя семье. Я стану женой политического деятеля; и как истинная жена политика, всю свою жизнь подчиню его карьере.

На следующий день мы встали рано. Кофе с булочками подали прямо в номер, поэтому на сборы ушло совсем немного времени. Отец успел получить адреса двух домов, сдававшихся внаем, и мы отправились их смотреть. Один дом находился совсем рядом с гостиницей, и мы пошли туда пешком.

Есть что-то очень бодрящее в парижских улицах. Было яркое солнечное утро, слишком теплое для этого времени года. В воздухе носился аромат кофе; улицы постепенно заполнялись людьми и экипажами.

– Вы начинаете проникаться атмосферой Парижа? – спросил нас отец. – При первой возможности я покажу вам самую высокую точку города – Иль де ла Сите. Это крыша Нотр-Дама: оттуда виден весь центр города.

– Спасибо, это было бы чудесно.

Графиня горела нетерпением. Мы приехали сюда, чтобы заниматься делом, и она была против малейшего отступления от нашей программы.

В течение нескольких последующих дней мы осматривали различные помещения – ни одно из них не подошло. Отец показал мне массу интересных мест; иногда и графиня отрывалась от беспрерывного хождения по магазинам и составляла нам компанию. Но даже тогда все ее мысли были заняты делами.

– Она очень энергичная женщина, – сказал мой отец, – но иногда бывает неплохо от нее отдохнуть. Правда?

Я согласилась. Мне было приятно быть с ним вдвоем. Мы все лучше узнавали друг друга. Он был очень нежен со мной и стремился восполнить годы нашей разлуки; а я чувствовала, что не могу не восхищаться им, потому что это был человек очень образованный и талантливый. Графиня тоже так считала. Им приходилось часто общаться по делам будущего магазина. Мне было ужасно занятно слушать их разговоры, но я все больше и больше склонялась к мысли, что никогда не достигну компетентности графини. У нее был только один интерес в жизни – бизнес, а меня привлекало и многое другое.

Я была способна предаваться удовольствиям парижской жизни, много гуляла по городу с отцом. Мы прогуливались под руку по набережным Сены, и он рассказывал мне об истории страны, столь горячо им любимой. Он показал мне дворец в Тюильри и поразительное сооружение, воздвигнутое несколько лет назад Густавом Эйфелем. Эта башня, возвысившись над Парижем, стала главной его достопримечательностью.

– Она построена на средства месье Эйфеля, – отец, как обычно, глядел на вещи с практической точки зрения, – правительство оплатило лишь небольшую часть ее стоимости. Я слышал, что Эйфель рассчитывает окупить вложенные деньги в течение двадцати лет, – в основном за счет туристов.

– Ты думаешь, это реально?

– Не уверен. У него сейчас серьезные неприятности, связанные с нарушением договора по Панамскому каналу. Месье Эйфель – спекулянт... и иногда это занятие бывает опасным.

– Согласна. Вот почему...

– Я знаю, что ты хочешь сказать. Конечно, нужно быть предусмотрительным... и чем провернуть спекуляцию и прогореть, лучше не заниматься этим совсем. Но с другой стороны, говорят же: кто не рискует, тот не имеет.

– Это верно, – согласилась я. – Потому и трудно бывает принять решение.

Он рассказал мне немного о своей семье, которая теперь, кстати сказать, стала и моей.

– Мой отец – довольно тяжелый человек, – говорил он. – Он руководил семьей много лет... то есть и теперь ею руководит. Он считает себя справедливым и живет в соответствии со своими убеждениями. Но у него нет жалости к людям и нет понимания хрупкости человеческой жизни. В общем, это трагичная фигура. Отец самый могущественный в Виллер-Мюре человек, и в то же время его никто не любит. Все боятся его... и даже сейчас, став уже взрослым, я трепещу перед ним. В его присутствии я становлюсь совсем другим человеком. Вот почему я так редко езжу в Виллер-Мюр. Мои виноградники граничат с его владениями. Думаю, теперь он стал уважать меня больше, так как я порвал с семьей и преуспел без его помощи. Он ни за что не признается в этом... но это так. Он принимает меня в своем доме только по этой причине.

– Неужели он до сих пор помнит!

– Он никогда этого не забудет. Он никогда не забывает и не прощает. Достаточно один раз вызвать его неудовольствие, и он уже этого не забудет. Мои сестры и братья до сих пор трепещут перед ним. Крестьяне начинают трястись при его приближении и стараются поскорее убраться с его дороги.

– По вашим словам, это монстр какой-то. Ведь нельзя же в наше время...

– Он живет в прошлом. Главное дело его жизни – шелк. Он крупнейший в мире производитель шелка. Вот кем он всегда стремился быть и кем намерен оставаться и дальше.

– Должно быть, он уже стареет.

– Ему семьдесят лет.

– И он до сих пор ведет себя как тиран?

Отец кивнул.

– Это уже стало некой традицией в деревне и на фабрике. На нее работает почти весь Виллер-Мюр. Люди зависят от отца. Если они потеряют работу, то будут голодать. Так он стал властителем всего Виллер-Мюра.

– Да, похоже, он действительно – монстр. Вообще-то я надеялась когда-нибудь встретиться с ним.