Час дракона - Говард Роберт Ирвин - Страница 21

В противоположном конце коридора его ожидал, склонившись под тяжестью пики и лат, сгорбленный старец с обличьем горца.

— А ты не так пунктуален, как твой предшественник, — буркнул он вошедшему. — Уже пробило полночь, и господа в масках поднялись в комнату прекрасной госпожи. Ждут тебя.

— Эхо колокола еще не успело затихнуть, — возразил палач, — А если я и не так скор на ноги, чтобы поспевать на каждую казнь, то, смею тебя уверить, рука моя гораздо быстрее. Возвращайся к своим обязанностям, старик, а мои — предоставь мне, а уж они-то, видит бог, роскошнее твоих. Ты топчешься здесь в холодном коридоре и стережешь ржавые двери темниц, а я пойду рубить самую прекрасную голову в Тарантии…

Бормочущий что-то себе под нос дозорный поковылял дальше, а палач продолжил свой неспешный путь. Через несколько шагов он прошел остаток коридора, заметив краем глаза, что одна из дверей слева от него открылась. Но он не придал этому значения, а когда почувствовал, что что-то не в порядке, было уже поздно.

Его встревожила тихая кошачья поступь и шелест плаща позади, но прежде, чем он успел обернуться, сильные руки сомкнулись на его шее и задушили еще не родившийся крик. И в тот краткий миг, который был ему еще отпущен, он осознал, в приступе страшной паники, что сила его собственных пальцев — ничто по сравнению с той, что неумолимо отнимала у него жизнь. А в довершение всего закатывающимися глазами он разглядел погружающийся в его грудь стилет.

— Тварь немедийская! — раздалось над его ухом. — Не отрубить тебе больше ни одной головы!

Это были последние слова, которые он услышал в жизни.

В обширной каменной комнате, освещенной лишь факелами, с которых капала смола, трое мужчин стояли вокруг лежавшей у их ног молодой женщины, откинувшейся на ворох соломы, служившей ей тюремной постелью. Одетая только в холщовую рубашку, со связанными позади руками, она со страхом смотрела вверх. Золотистые волосы волнами спадали на ее белые плечи, и даже мутный свет пламени и вызванная ужасом бледность не могли скрыть ее необыкновенной красоты. Широко открытыми глазами она вглядывалась в окружившие ее фигуры. Они были в масках и плащах, но она знала их всех, хотя это теперь не могло принести ей избавленья.

— Наш милосердный господин дает тебе еще один шанс, княжна, — произнес самый высокий из них, разговаривая по-аквилонски совсем без акцента. — Он повелел передать тебе, что если ты все-таки смиришь свою гордую бунтарскую душу, он примет тебя в свои объятия. А если нет… — и он жестом указал на покрытый черными потеками и пятнами растрескавшийся пень в центре комнаты.

Альбиона задрожала и побледнела, попытавшись еще сильнее вжаться спиной в холодную каменную стену. Каждая частица ее молодого тела кричала жаждой жить. «Валерий тоже молод и красив…»— повторяла она в душе, ведя сама с собой схватку за сохранение жизни. — И его любят женщины…" Но она не решалась произнести слов, защитивших бы ее прекрасное тело от окровавленного пня и топора палача. Она не могла принять эту долю, прекрасно зная, что одна лишь мысль об объятиях Валерия приводила ее в ужас больший, чем страх смерти. Она твердо покачала головой, прислушиваясь к тому, что было для нее сильнее инстинкта жизни.

— Тогда нечего больше думать! — нетерпеливо закричал другой присутствующий с резким немедийским произношением. — Где же мастер?

Словно в ответ на его слова двери каземата тихо открылись и в их проеме появился огромный, похожий на тень, вселяющий страх силуэт.

При виде этого замораживающего кровь в жилах зрелища у Альбионы помимо ее воли вырвался полузадушенный крик, а все остальные несколько мгновений стояли молча, словно пришелец в маске вызвал у них неосознанный страх: сквозь прорези в капюшоне были видны горевшие огнем глаза, которые по очереди останавливались на каждом из присутствующих, отчего по спинам у них пробегала холодная неприятная дрожь.

Потом высокий опомнился и, схватив несчастную девушку, швырнул ее на середину комнаты. Она закричала и попыталась вырваться, но он безжалостно повалил ее на колени и положил ее золотоволосую голову на окровавленный пень.

— Чего ты ждешь, палач? — гневно закричал он. — Делай свое дело!..

Ответом ему был громкий взрыв неописуемо зловещего хохота. Все присутствующие — даже стоявшая на коленях, с неестественно повернутой головой девушка — замерли, вглядываясь в скрытую плащом и капюшоном фигуру.

— Что значит этот неучтивый смех, мерзавец? — дрожащим от злости голосом спросил высокий.

Человек в одежде палача сорвал с головы капюшон и швырнул его на пол. Потом, опершись плечами в закрытые двери, он медленно поднял топор.

— Ну что — узнаете меня, грязные псы? — прогремел его голос. — Узнаете ли вы меня?

Тишину, не прерываемую даже звуком дыхания, разорвал резкий истерический крик Альбионы, сумевшей вырваться из ослабевших рук мучителя:

— Король! О, господи! Это же король!

Трое мужчин продолжали стоять, как вкопанные.

— Конан!.. — выдавил старший из них тоном человека, не уверенного в своем рассудке. — Это король или его дух? Что это за дьявольская выходка?

— Дьявольская выходка, чтобы покончить с такими тварями, как вы! — закипая, ответил Конан. Губы его растянулись в злобной улыбке, а в глазах заплясали языки адского пламени.

— Ну же, ближе к делу, господа! У вас есть мечи, а у меня — этот тесак. Ну! Я думаю, этот мясницкий топор как раз подойдет для разделки ваших туш, дорогие рыцари!

— Вперед! — зарычал аквилонец в маске, выхватывая свой меч.

— Это Конан… и либо он, либо мы сейчас должны умереть!

Двое немедийцев, теперь тоже оправившихся от оцепенения, достали мечи и бросились на Конана.

Топор палача не был самым удобным оружием для такого боя, но король Аквилонии владел им легко, как секирой, а быстрые движения его ног в постоянной смене позиций расстроили все планы противников об окружении с трех сторон.

Он ударил обухом топора по голове одного из нападавших, и пока тот пытался вновь найти равновесие и отступить, заслонившись мечом, разрубил ему панцирную грудь. Другой немедиец споткнулся, и топор раскроил ему череп. Мгновением позже высокий аквилонец был уже зажат в угол, где беспорядочно отражал удары топора, не догадываясь, однако, позвать на помощь.

Неожиданно левая рука Конана выстрелила вперед и сорвала с противника маску, обнажив лицо.

— Подлец! — заскрежетал зубами король. — Я был уверен, что это ты, Здрайк! Проклятый предатель! Даже эта грязная сталь слишком роскошна для твоей гнусной головы! Так сдохни, как издыхают злодеи!

Топор описал страшную дугу, и аквилонец с криком упал на колени, схватившись за хлещущий кровью обрубок правой руки, а лезвие прошло по инерции дальше и погрузилось в бок несчастного, открывая рану, из которой начали вываливаться внутренности.

— А теперь лежи здесь и истекай кровью, — процедил Конан, с отвращением опуская топор. — Пойдем, княжна!

Он наклонился, перерезал путы на ладонях Альбионы и, подняв ее на руки, словно ребенка, вышел прочь. Она истерически плакала, сжимая его шею в спазматическом объятии.

— Успокойся! — бормотал он. — Мы еще не ушли. Нужно добраться до подземного хода… А, дьявол! Они услышали голоса и шум даже сквозь стены!

В глубине коридора раздался лязг железа, а сводчатый потолок отозвался отзвуком шагов и криков. Навстречу им бежала сгорбленная фигура, в высоко поднятой руке которой пылала свеча. Бежавший приблизился, и свет упал прямо на беглецов. Конан с проклятием бросился вперед, но старый дозорный, побросав пику и щит, удрал, как перепуганный заяц, громко и хрипло вопя изо всех сил. Ответом ему были отдаленные крики стражи.

Конан быстро повернулся и поспешил в противоположную сторону. Теперь о подземном ходе думать не приходилось. Но он хорошо знал подземные лабиринты этой башни — он часто здесь был еще до того, как стал королем. Свернув вбок и сделав небольшой крюк по обходным коридорам, он вновь вынырнул в нужном ему проходе — на расстоянии каких-нибудь нескольких шагов виднелись тяжелые запертые ворота, охраняемые бородатым солдатом в полупанцире и шлеме. Он немного отклонился от поста и вглядывался в ту сторону, откуда приближался шум и мерцание факелов, обернувшись к Конану спиной.