Дочь оружейника - Майер Генрих - Страница 9

Судья покачал головой, как бы сомневаясь в успехе этого предприятия.

– Не отнимайте у нас надежды, Ван-дер-Эльс. Другого средства нет, отчего не попробовать это?

– Делайте, как хотите, и Бог поможет вам. Только не говорите, что я был у вас.

И судья простился с хозяевами, а Вальтер проводил его, посмотрев сперва, нет ли кого на улице.

Войдя опять в комнату, оружейник увидел, что Франк печально сидит в углу.

– Что же ты, друг? Надобно торопиться, пойдем. О чем ты задумался?

– Я думаю, мастер, не лучше ли мне остаться здесь и ждать заслуженного наказания. Я могу погубить и вас, спасая свою жизнь, которая мне самому в тягость.

– Что это значит, Франк? Ты боишься, что я попаду в беду, но разве ты не принадлежишь к моему семейству? Разве ты не защищал того, который тоже будет принадлежать к моему семейству? Кому ж хлопотать о тебе, как не мне? Ты говоришь, что жизнь тебе в тягость… в двадцать два года! Это что-то странно… Верно ты был у нас очень несчастлив? Верно, Марта и я притесняли тебя и обижали? Стало быть, я дурно сделал десять лет тому назад, что взял бедного сироту и воспитал его как сына?

– О мастер! Не говорите этого, прошу вас, – умолял Франк, плача как ребенок.

– Ты не жалеешь своей жизни, неблагодарный! Но вспомнил ли ты о тех, кого оставляешь? О Марте, которая любит тебя так же, как свою дочь, о Марии, твоей сестре, которая не может осушить своих слез, наконец подумал ли ты обо мне? Я воспитал тебя, научил своему ремеслу и горжусь тобой, как моим сыном. Неужели ты думаешь, что и мне не жаль потерять тебя? Клянусь св. Мартином, я буду бороться до конца жизни, чтобы только спасти тебя.

Вместо ответа Франк бросился в объятия Вальтера.

– Будь смелее! – продолжал оружейник. – Бог не захочет, чтобы такой славный малый погиб на виселице. Ну, прощайся же с матерью и с сестрой, – пора.

Молодой работник стал на колени перед Мартой, нежно поцеловал ее руки и сказал:

– Матушка, исполните мою последнюю просьбу.

– Говори, дитя мое, что тебе надо?

– Благословите меня, как бы меня благословила родная мать.

– С охотой, сын мой. Благословляю тебя, благодарю за все радости, которые ты мне доставил и молю Бога, чтобы Он дозволил нам свидеться когда-нибудь.

– Когда-нибудь! – вскричал Вальтер, отирая слезы и стараясь рассмеяться. – Надеюсь, вы увидитесь скоро. Только бы ему до утра выбраться из города, а потом я выпрошу ему у бурграфа прощение.

Марта, обняв Франка, подвела его к Марии.

– Простись с сестрой, – сказала она.

И видя, что молодая девушка смешалась, продолжала:

– Поцелуй же его, дочка, а то он подумает, что ты его не любишь.

Мария упала на грудь Франка, который крепко прижал ее к сердцу и дотронулся губами до ее раскрасневшейся щечки.

– Мария, сестра моя! – проговорил он едва слышным голосом. – Завтра день Успения Богородицы, твой праздник; я приготовил тебе стальную цепочку с резным крестом моей работы, но ты получила сегодня такой великолепный подарок, что на мой нельзя и посмотреть… Все-таки возьми его и сохрани, милая Мария.

– Я не расстанусь с ним никогда, обещаю тебе, милый брат. Я буду вечно носить твой подарок.

– Благодарю, и когда будешь молиться, не забудь меня в своих молитвах.

Молодая девушка не могла говорить от волнения.

– Скорее, Франк, идем! – проговорил Вальтер и увлек за собой молодого человека. Отворив тихонько двери сарая, он сказал шепотом:

– Браво! Бочки на телеге, и все готово, чтобы рано утром пуститься в дорогу.

Он начал осматривать воз и считать бочки, которые лежали в два ряда: шесть внизу и пять наверху.

– Одиннадцать бочек! – проговорил оружейник. – Кажется я слышал, что сосед посылает в монастырь только десять, но что за беда! Главное дело в том, чтобы успеть все обделать так тихо, чтобы не услышали ночные сторожа. Мы возьмем крайнюю бочку в нижнем ряду, потому что из нее удобнее будет вылезти. За работу же, живее!

Найдя ведро, они выцедили все пиво и вылили его в ближайшую канавку, почти не пролив на землю.

Потом Вальтер обтер внутренность бочки, просверлив в ней несколько дырочек, так что можно было дышать и видеть, и когда Франк влез туда, оружейник вставил опять дно и сказал, приложив губы к отверстию:

– Прощай, сын мой, надейся и терпи. Бог спасет тебя.

И Вальтер, боясь возбудить подозрения, так же тихо вышел из сарая, запер дверь и осторожно пошел к дому, где все плакали и молились о спасении молодого человека.

VII. Как Франк вошел в город Амерсфорт

В первых числах апреля 1460 года в бедную избушку близ города Турнгута вошел человек, завернутый в широкий плащ из бараньих кож. Незнакомцу не было еще пятидесяти лет, но он уже походил на старика. Он был высокого роста, черты лица красивы и правильны; но он был совершенно плешив, бледен и худ, как будто был опасно болен или страдал душевно.

В избушке жила женщина лет сорока пяти, тоже печальная и бледная, одетая в черное. Она сидела в самом темном углу и только подняла голову, когда незнакомец показался у дверей.

– Здесь живет вдова Клавдия? – спросил пришедший.

– Это я, что вам угодно?

– Я сейчас объясню вам, – отвечал незнакомец, одетый пастухом. Заперев дверь, взял скамейку и сел против женщины. – Ваш муж был садовником в монастыре Благовещения в городе Турнгуте?

– Да.

– Два месяца тому назад он умер и оставил вас в бедности.

– Я бы не могла похоронить его, если бы мне не помогли добрые люди.

– И у вас нет детей?

– Был сын, но Бог взял его.

– Вы любили вашего ребенка?

– Разве об этом спрашивают у матери?

– Не возьмете ли вы на воспитание маленького мальчика?

– Такого, как мой сын! О, дайте! Какое счастье, я не буду одна, я буду опять кому-нибудь полезна, буду любить маленькое создание… и он, может быть, полюбит меня. Только… я не хочу, чтобы ребенок был несчастлив… я бедна, так бедна, что с трудом могу заработать себе на хлеб.

– Не бойтесь, вы не будете ни в чем нуждаться, только возьмите мальчика.

– А его родители соглашаются отдать его?

– У него нет ни отца, ни матери, я один родственник сироты и мои обязанности не позволяют мне самому воспитывать его. Я служу пастухом у богатого вельможи на том берегу Мааса и далеко гоняю его стада. Как же мне смотреть за ребенком?

– А где же он? – спросила женщина с нетерпением.

– Здесь, вот он.

И пастух вынул из-под плаща хорошенького двухлетнего мальчика, крепко спавшего.

– Какой ангелочек! – вскричала Клавдия, и, взяв осторожно ребенка, начала качать его тихо, чтобы он не проснулся.

– Я вижу, что моему сиротке будет здесь хорошо, – заметил пастух.

– Он заменит мне моего сына… А как его имя?

– Франк.

– Как зовут его отца?

Пастух на минуту задумался, потом отвечал.

– Тоже Франк.

– Хорошо… Вы не сказали мне вашего имени.

– Меня зовут Ральф, я пастух, – проговорил он глухим голосом.

– Вы в самом деле пастух? – продолжала расспрашивать Клавдия. – Правда, одежда ваша, как у пастухов, только вы говорите не так, как простолюдины.

Незнакомец, казалось, не слыхал этого замечания или не хотел отвечать на него; он вынул кожаный мешок и выложил на стол деньги, в то время как Клавдия отыскала колыбель и укладывала в нее своего воспитанника.

– Итак, – сказал Ральф, – дело это решено. Вы берете ребенка. Вот деньги на первые расходы. Я буду посещать вас всякий раз, как буду поблизости. Прощайте, да хранит вас Бог.

И он скрылся так скоро, что вдова не успела ни поблагодарить его, ни расспросить больше.

С тех пор пастух часто навещал бедную хижину и наблюдал за ребенком. Но, заботясь о его нуждах и прихотях, он ни разу не приласкал сироту, как будто исполнял только обязанность, а сам не любил ребенка. Когда Клавдия занималась хозяйством, а ребенок, играя, подбегал к пастуху, и собирался влезть ему на колени, Ральф, как бы повинуясь невольному влечению, брал ребенка на руки и нежно целовал его, но вдруг, словно одумавшись, ставил маленького Франка на пол, отталкивал его и быстро уходил, не сказав ни слова.