Лягушка на стене - Бабенко Владимир Григорьевич - Страница 58

ЧЕТВЕРТАЯ

Утром я встретил у магазина знакомого охотника, и он перевез нас на лодке на другой берег озера, на метеостанцию. Лодку встречало все население этой таежной фактории: шесть собак, семья метеорологов, начальник рыбосчетной станции и его помощник — утративший пассионарность нанаец, потомок тех героев, которые брали на абордаж баржи на амурских протоках. При ближайшем рассмотрении оказалось, что людей было пятеро: на руках у Вали был малолетний сын — прибавление в народонаселении фактории.

— Хорошо, что ты с лаборанткой приехал, — после бесцветного приветствия сказала Валя и тут же обратилась к Ирине: — Дети есть?

Ирина немного подумала, а потом честно ответила:

— Нет.

— Ничего, — успокоила ее Валя, — будут.

Жена Олега приуныла. Очевидно, она вспомнила три неудавшихся покушения ее начальника на первую брачную ночь и то обстоятельство, что ей со мной предстояло жить еще целый месяц. Медовый. Неожиданно Ирина нашла душевную поддержку в лице мирного нанайца.

— Хорошая у тебя жена, — сказал он, — только шибко строгая. Начальник, — нанаец, обращаясь к Вале, показал на меня пальцем, — в деревне всю прошлую ночь на сундуке проспал.

Бабий телеграф работал что надо!

— Да не жена она ему, а так, лаборантка, — огорчила Валя нанайца и, обращаясь ко мне, повторила: — Хорошо, что ты с ней приехал, а то мне в город надо съездить, а Ваньку не с кем оставить. Держи! — И Валя передала опешившей Ирине малолетнего сына. — Пошли, я покажу, что, как и где. Михалыч! — она обернулась к привезшему нас охотнику. — Подбросишь до деревни? А уж оттуда до города я как-нибудь сама доберусь.

Ошеломленная такой встречей, Ирина послушно пошла следом за хозяйкой, бережно неся на руках приемного сына.

Метеоролог и я остались на берегу. У самой кромки в воде толпились бесчисленные рыбешки.

— Кета скатывается; много малька в этом году, — пояснил мне ситуацию начальник рыбосчетного поста. — Через три года, когда они вырастут и вернутся, все икрометы будут забиты. Мы со Степой считали, — он кивнул в сторону нанайца, — много малька. А позавчера Степку чуть медведь не съел, — перевел он разговор на другую тему. — Да, Степка?

— Ага, — подтвердил нанаец. — Он на кривуне тухлую кетину ел, а я неслышно подошел. Он когда меня увидел, как заревет — и прямо на меня полез. Хорошо, что у меня ружье с собой было, я ему в морду и саданул. Правда, дробью, мелкой, на рябчика, которую ты, — он обратился ко мне, — в прошлом году давал. А патроны дымным порохом были заряжены. Как я ему в морду пальнул, он сразу же в кусты — только треск по реке стоял. Не любит он дымного пороха, — заключил свое повествование Степа.

Вернулись Ваня и Ирина.

— Детское питание в погребе. — Хозяйка давала последние указания. — Мужикам рыбу жарь или картошку делай с тушенкой. Проследи, чтобы Витя собак кормил. Да, вот тебе еще одна забота: Рохля, по-моему, скоро загуляет.

Тут и я заметил, что все пять кобелей как-то по-особому смотрят на небольшую сучку с печальными лемурьими глазами.

Лодка с Валей ушла к деревне. У Ирины при ее отъезде глаза стали такие же грустные, как и у Рохли. Ванька доверчиво прижался к моей лаборантке. Скоро от берега отчалила еще одна лодка — начальник рыбосчетной станции вместе со Степой — мирным нанайцем — уехали на заездок считать скатывающегося малька.

— Ну, пошли и мы, — неторопливо сказал мне Витя. — Сетку проверить надо. И потом ведь и тебе учеты водоплавающих гусеобразных провести тоже не мешает. (Я был здесь в прошлом году, и Витя вполне усвоил орнитологическую терминологию.) Так ведь?

Я сказал, что так. У Ирины стали глаза еще печальнее. Мы забрались в лодку, и Витя оттолкнулся веслом. Я оглянулся. Одинокая Ирина стояла в опустевшей фактории на самом берегу реки с младенцем на руках. Ну точно жена рыбака или зверобоя, провожающая мужа на промысел.

Мы вернулись, когда стало смеркаться. Я нес пять селезней касатки — результаты учетов пластинчатоклювых, Витя — скользкий мешок с рыбой. Дома все было по-семейному: обезумевшая Ирина разрывалась между убегающей из кастрюли кашей и ревущим в другом конце комнаты Ванькой.

Ну, а вот эта ночь была у нас по-настоящему брачной. Опасения Вали подтвердились: Рохля загуляла, и вся собачья свора устроила шумную оргию с лаем, визгом, завыванием и дракой. Проснувшись, заревел Ванька. Ирина, спешно накинув халатик, порхнула его успокаивать. Витя и я, тоже в неглиже, вышли на улицу, чтобы как-то утихомирить собачью вакханалию.

Жена Олега стала жить нормальной жизнью лаборантки только через три дня, когда из города вернулась Валя и забрала у нее сына. Только тогда мы с Ириной стали вместе, изучая жизнь пернатых, бродить по тайге, марям и сопкам, путешествовать на лодке, одолженной у Вити, по реке, озеркам и протокам. Мы часто навещали Степу — мирного нанайца, угощавшего москвичей долгожданной, наконец пошедшей на нерест кетой горячего копчения (он коптил рыбу прямо при нас, но почему-то в старом помойном ведре), ночевали в охотничьих зимовьях, ставили палатки-скрадки для наблюдения за гнездовой жизнью белоплечих орланов, паутинными сетями ловили, а потом кольцевали мелких птиц, а вечерами в комнате, которую нам на метеостанции выделил Витя, мы с Ириной обрабатывали собранный за день материал. То было счастливое время!

Ирина Константиновна давно никуда не ездит. За нее это делает муж. А детей у них четверо — по числу брачных ночей медового месяца.

ТАЕЖНОЕ ЖИЛЬЕ

«Дойдешь до берега — и поворачивай на восток, а там еще немного — и избушка. Ее никак не минешь, она отовсюду хорошо видна». Сколько таких объяснений приходится слышать в экспедициях! И пробираешься ветвящимися тропами, ища пропадающую строчку человеческого следа на болоте, размышляя на развилках и всматриваясь, не мелькнет ли среди вертикальных стволов плоская крыша.

Жилье! Только вдали от городов и деревень наиболее полно чувствуешь, что такое жилье. И какое облегчение наступает, когда, совсем отчаявшись и решив, что где-то потерял нужную тропу или не там свернул, вдруг увидишь приземистое строение, блеснувшее крохотное оконце и чахлые березки на крыше. Жилье! Твои гиды немного ошиблись в направлении и расстоянии, но ты, ругавший их последний час пути и уже смирившийся с тем, что придется ночевать под открытым небом, а завтра возвращаться и искать, где же ты сбился с дороги, получаешь в подарок эту избушку с вросшими в землю стенами и просевшей крышей. Дверь, обитая старой телогрейкой, заботливо подперта лопатой. Значит, избушка пуста и в полном твоем распоряжении. Бросаешь у входа рюкзак, вешаешь на гвоздь ружье и, поклонившись низкому косяку, входишь в дом.

Интерьер всех охотничьих избушек прост и одинаков. У входа располагается железная печка, у небольшого оконца — столик, у дальней стены — нары. Для начала надо сделать хороший веник и вымести мусор. В нем обязательно тускло поблескивают маленькими золотыми самородками битые капсюли и сереют тяжелые горошины дробин. Потом следует прибрать на подоконнике и полках. Здесь лежат просроченные, но из экономии не выброшенные лекарственные упаковки, пакеты с сухим лавровым листом, толстые, в бурых пятнах ржавчины иголки с суровыми нитками практичного черного цвета, огарки свечей и окаменевшие пачки соли.