Том 20. Дом шалунов - Чарская Лидия Алексеевна - Страница 10

— Ты того… не дерись. А не то и сам получишь по шее! — грозно подступил к нему Миколка.

Но тот только глазами сверкнул в ответ.

— Ничего, Миколка, молчи! Теперь ты рыцарь! — хлопнув по плечу мальчика, произнес он дружески. — Выдержал удар, не заревел. Зато мы теперь тебя принимаем в свою среду, в наш рыцарский кружок, понимаешь? Только раньше ты должен произнести еще одну клятву. Повторяй ее за мною. Что я буду говорить, то и ты.

Миколка слышал отлично, но ничего не понимал из того, что ему говорили. И какой-такой рыцарь? И какая-такая клятва? Бог весть!

Между тем Алек положил ему руку на плечо и произнес:

— Ты не бойся, здесь нет ничего дурного. Рыцарями назывались самые благородные люди в прежние времена. Они всегда заступались за обиженных, особенно за вдов и сирот, никогда не лгали и всегда свято держали данное слово. Они были храбрыми, смелыми воинами и, не задумываясь, шли на врагов. Вот в память этих рыцарей, всех вновь поступающих в наш пансион мальчиков, которые окажутся достойными этого, мы тоже посвящаем в рыцари. Понял? Ну, а теперь клади руку сюда, на кинжал, вот так, и повторяй за мной: "Клянусь защищать всех слабых и беззащитных".

— Клянусь защищать всех слабых и беззащитных! — повторил Миколка, которому начинала нравиться ночная затея.

— "Клянусь быть храбрым и смелым в битвах!" — Клянусь быть смелым и храбрым в битвах! — повторил Миколка.

— "И мудрым, как змея!.."

— И мудрым, как… Ну, это ты врешь! Змея подлая, лукавая… Я одну-то пришиб камнем… — с азартом заговорил Миколка.

— Молчи! Ты глуп и ничего не понимаешь! — выскочил вперед Вова Баринов. — Повторяй за Алеком, и баста!

— Повторяй за Алеком, и баста! — повторил за ним, как эхо, Миколка.

— Ха-ха-ха-ха-ха! — расхохотались мальчики, — этого не надо! Это лишнее!

Но велико же было их изумление, когда и Миколка загоготал во все горло и рявкнул во всю:

— Ха-ха-ха-ха! Этого не надо! Это лишнее!

— Ха-ха-ха! — следом за ним раздалось откуда-то сверху, с ветвей дуба, — вот так рыцарь!

Мальчики подняли головы. Поднял голову и Миколка. Алек взял фонарь и старался осветить ветки дуба.

Миколка разинул рот и ахнул от удивления.

У самого ствола дуба, на крепком могучем суку его, стояло какое-то маленькое очаровательное существо, не то мальчик, не то девочка. Миколка еще не видывал такого. На очаровательном существе были надеты широкие штанишки и высокие сапоги, на узеньких плечах сидела широкая матроска, какую носят мальчики. На голове была лихо заломлена маленькая фуражка с козырьком, опять-таки совсем мужская фуражка, а из-под фуражки спускались две толстые пепельные косы ниже пояса. Лицо у странного существа было очень хорошенькое, но почти коричневое от загара, а на этом загорелом лице сверкали два серых глаза.

Миг… хрустнула ветка, и очаровательное существо, тряся своими толстыми косами и своей крошечной фуражкой, едва державшейся на макушке, очутилось среди мальчиков.

— Вот и я! — прозвучал звонкий голос, — видела, как вы посвящали в рыцари нового мальчишку. Здравствуй, мальчишка! — весело кивнула она Миколке.

И маленькая черная загорелая ручка протянулась к нему. Миколка не протянул своей. Он преважно засунул обе руки за спину и, серьезно взглянув на странное существо, проговорил:

— Ты меня, того, мальчишкой звать не моги, потому как теперича я лыцарь. Видала?

— Ничего, Миколка, это свой человек! — успокоил его Витик, — это наш друг и приятель Женя. И хоть и девочка она, а любого мальчугана в удальстве и прыти заткнет за пояс.

— А коли ты девчонка, зачем в штанах ходишь и на деревья лазишь? — обратился Миколка к таинственной Жене.

— А вот почему, — весело отвечала она, — во-первых, хотя я и девочка, но совсем не умею сидеть сложа ручки, как девочка, и носить узкие платья и сапоги на каблуках; во-вторых — я больше всего на свете хотела бы быть мальчиком. Понимаешь? Мое самое большое удовольствие это прыгать через заборы и лазать по деревьям. Дядя Саша меня любит больше всего в мире, гораздо больше Маруси и всех вас, и ни в чем мне отказать не может, потому что я ему страшно напоминаю его покойного брата, то есть моего папу. Понимаешь? У других девочек должны быть иголка и ножницы в руках, а у меня — хлыст или палка. Вот я какая девочка! Понял?

Миколка, очевидно, понял и улыбнулся во весь рот. Женя понравилась ему.

— Хочешь быть моим другом навеки, как Алек, Вова, Арся, Павлик, Антоша и Витик? — спросила она.

— Ладно!

Снова захрустели ветки, и Женя очутилась на суку. Затем она исчезла куда-то, и через минуту ее белая матроска замелькала в самом конце дорожки. Мальчики побежали за ней.

Прошла неделя. Целая неделя. Миколка исчез с лица земли. То есть собственно не Миколка, а тот босоногий, рваный деревенский мальчуган, которого звали Миколкой.

У г. Макарова был странный обычай: каждому вновь поступающему пансионеру он давал новое имя.

— Ты поступаешь в мой пансион, потому что родители или родственники твои хотят, чтоб ты исправился, стал человеком, — говорил он каждому новичку, — дома тебя баловали, здесь баловать не будут: дома ты ел всякие тонкости и разные сладости, а здесь будешь есть щи с кашей да мясо с зеленью. Дома тебя звали Митенька или Митюшечка, здесь ты будешь Дима. Здесь баловства не увидишь. И имя носи другое, чтобы прежнего Митеньки-баловня не было и помину.

Такие слова с небольшими лишь изменениями г. Макаров повторял при приеме в свой пансион почти каждого нового воспитанника.

Приняв в пансион Миколку, г. Макаров не мог, конечно, сказать, что тот "дома ел всякие тонкости". Поэтому речь, обращенная к Миколке, была короче: Александр Васильевич объяснил новому своему воспитаннику, что впредь он будет называться Котя.

— Как? — переспросил, смеясь, мальчик.

— Котя.

— Вон как! — громко произнес Миколка. — Чего, гляди, не выдумают! Ну Котя, так Котя! Не все ли равно, если вашему благородию так хочется.

Сообразительный Котя-Миколка быстро привык к новой жизни и к новой обстановке.

Всего неделя только прошла с его поступления в пансион, а уж он научился многому: он знал, что нельзя сморкаться пальцами, а для этого постоянно имеется платок в кармане, что плеваться на пол тоже нельзя. Есть руками — тоже. Чавкать при еде тоже. Икать за столом тоже не следует. И обтирать руки о спину соседа — тоже. Узнал, что такое азбука и какие в ней имеются буквы, и что земля — шар и вертится постоянно, а не стоит на трех китах, как ему пояснял как-то дядя Михей в добрую минуту.

Все мальчики, кроме Гоги и графчика, полюбили Миколку. Полюбила его и веселая, шаловливая Женя. Ее сестра, всегда серьезная, степенная девочка Маруся, тоже хорошо отнеслась к нему. Только на Кудлашку косились — не мальчики, конечно, а «начальство», как Митя называл директора и воспитателей. С Кудлашкой были постоянные несчастья. То она выхлебывала "по ошибке" молоко, оставленное мальчикам на ужин, то съедала курицу, которую готовили на обед Макаке и его племянницам, то она норовила схватить за икры Кар-Кара или Жирафа в ту минуту, когда они меньше всего ожидали этого. Словом, с Кудлашкой было много всяких хлопот.

Стоял теплый августовский денек. Мальчики сидели в классе и учили уроки.

День был праздничный, но уроки приказано было приготовить. М-r Шарль уже третий день был не в духе. Он заставил мальчуганов учиться в праздник в виде наказания. Дело в том, что в день своего рождения m-r Шарль с утра хотел нарядиться в розовый воротник, новую белую манишку и ярко красный галстук, которого он ни разу еще не носил, полез в комод и — о, ужас! — не нашел ни того, ни другого, ни третьего. Любимых своих двух пар цветных носков тоже не мог доискаться m-r Шарль.