Временщики. (Судьба национальной России: Ее друзья и враги) - Власов Юрий Петрович - Страница 65

В то же время несвобода может быть вполне присуща и демократическим режимам, как у нас в России. Экономика может делать человека несвободным и непрерывно это делает. Шопенгауэр вывел точную формулу: "Человек сын нужды, а не свободный ум" [143].

Нищета и нужда (кстати, "нужда" на древнерусском означает "труд"), да просто крайне стеснённые материальные условия жизни, превращают человека в раба в свободном по всем установлениям государстве: действует парламент, выходят газеты, которые пишут как будто, что угодно.

Помните отзыв Отто Бисмарка о газетах? Большой лист бумаги, испачканный типографской краской. По нашим дням, ежели бы только типографской…

Впереди, загораживая вагон, стоят двое, они только вошли в трамвай. Тот, что покрепче и повыше, говорит громко, не стесняясь. Сам смеётся своим словам. У него под мышкой газета, навёрнутая на бутылку. Его дружок кивает на бутылку в газете: "Ты что пьёшь?" "Всё, что горит!" Они смеются. Тщедушный человек сидит со мной на задней скамейке. Он осторожно приоткрывает сумку и гладит по головке маленькую собачку. Потом, смотрит на меня. Мы улыбаемся, по-моему, понравились другу другу.

От улыбки мне легче. Какая-то мгла пала в это утро мне на сердце…

И ещё об одной печальной и кровавой исторической тяжбе.

Бывший начальник Бюро No1 МТБ СССР по разведывательно-диверсионной работе за границей генерал-лейтенант Павел Анатольевич Судоплатов рассказывает в своих воспоминаниях "Разведка и Кремль":

"Говоря о преступном массовом уничтожении польских военнопленных и попытках Хрущёва и Горбачёва скрыть эту трагедию, надо отметить и то обстоятельство, что, возможно, расстрел поляков в 1940 году был своего рода мщением, сведением счётов с отпетыми антисоветчиками, польскими офицерами, за уничтожение сорока тысяч (по разным данным разные цифры) наших военнопленных в польских концентрационных лагерях после поражения Красной Армии в 1920 году под Варшавой" [144].

"Когда Хмельницкий в 1648 году призывал западнорусский народ восстать против поляков, то он в своём универсале счёл нужным вспомнить и о самых древних русских временах, – о временах савроматов и руссов, славных и в Азии, о том, как поляки, составлявшие с ними одно едино, отделились, забрались за Вислу к Одеру, наделали много разбойнических бед другим народам и как, повернувшись назад, захватили беззаконно русские области" (Коялович. С. 92).

"Одно едино" с русскими составляли и украинцы, и белорусы.

Никто не вспоминает замученных и расстрелянных поляками ЗА 20 ЛЕТ ДО КАТЫНИ 40 ТЫС. РУССКИХ, но травят русских за уничтожение 16 тыс. польских офицеров в Катыни и других местах!

Печальная судьба русских – ложиться безвестными в могилы.

Но отныне мы отказываемся принимать упрёки за Катынь.

Нам очень неприятен и другой факт. Дело в том, что после отпадения Польши от Русской империи (сразу за октябрьским переворотом) в Варшаве оказался варварски разрушен и сметён величественный кафедральный православный собор, воздвигнутый по проекту академика Л. Н. Бенуа.

Мы же всегда молчим.

Белый свет не стоит, а врос в великую ложь.

Что до русского удержания Польши: Речь Посполитая до середины XX столетия самостоятельно существовать не могла; достаточно почитать на сей счёт воспоминания Бисмарка. Я не буду его приводить. Его рассуждения есть в моей книге о Великой Отечественной войне.

Не займи русские Польшу, в ней господствовала бы Германия, это совершенно точно. И ещё не известно, какое зло оказалось бы горше.

Лето 1819 года выдающийся русский историк и писатель Николай Михайлович Карамзин с семьёй по приглашению Александра I жил в Царском. По возвращении с польского сейма, который Александр I ездил открывать, он повстречался с Карамзиным (1766-1826). В беседе самодержец сообщил о своём августейшем желании восстановить Польшу в её древних границах, отдав ей всю Западную Россию. Карамзин очень разволновался, однако не посмел возразить.

Дома Николай Михайлович составил записку, которую и вручил вскоре самодержцу.

"…Вы думаете восстановить древнее королевство польское, но сие восстановление, согласно ли с законом государственного блага России? Согласно ли с Вашими священными обязанностями?… Можете ли с мирною совестию отнять у нас Белоруссию, Литву, Волынию, Подолию, утвержденную собственность России ещё до Вашего царствования? Не клянутся ли государи блюсти целость своих держав? Сии земли были уже Россиею, когда митрополит Платон вручал Вам венец Мономаха, Петра, Екатерины…

Доселе нашим государственным правилом было: ни пяди ни врагу, ни другу! Наполеон мог завоевать Россию, но Вы, хотя и самодержец, не могли договором уступить ему ни одной хижины русской… Вы… уподобите ли Россию бездушной, бессловесной собственности… Я слышу русских и знаю их. Мы лишились бы не только прекрасных областей, но и любви к царю, остыли бы душою к отечеству, видя оное игралищем самовластного произвола…

Не опустел бы, конечно, дворец, вы и тогда имели бы министров, генералов, но они служили бы не отечеству, а единственно своим личным выгодам, как наёмники, как истинные рабы…" [145]

Тут ничего не надо объяснять или добавлять.

По своим взглядам Карамзин, конечно же, был чистокровный славянофил (славянолюб), как, впрочем, и любой порядочный русский.

Из дневниковой записи, август 1977 года.

Я стою в очереди. Уже два года я живу один. Все дела приходится делать самому. Самые худшие – стоять в очередях.

Старик впереди меня просит продавщицу, молодую толстошеею женщину:

– Будьте любезны, мне три помидора покраснее. Пожалуйста…

– Что? Покраснее? Да у тебя пупок развяжется, старый хрыч.

Очередь покорно молчит.

– Молчите, молчите, – дёргает меня сзади за рукав женщина. Я не знаю её…

По словам одного из бывших руководителей внешней разведки России в 1998 году, сказанным по телевидению, Польше не повезло со своими руководителями. Данные внешней разведки России свидетельствуют о том, что премьер-министр польского правительства в эмиграции пан Миколайчик являлся не просто агентом английской разведки, но агентом платным. В свою очередь, министр иностранных дел Польши накануне второй мировой войны пан Бек числился агентом германской разведки [146].

Но и нам, русским, нечего предаваться благодушию. В каком государстве на земном шаре двое его руководителей, один за другим, оказались бы отборными предателями, а один к тому же и пропойца, да ещё забубённый.

Доголосовалась Русь…

ГЛАВА VII

1917-й…

Вглядываюсь в то время, вглядываюсь, пока не растворяюсь в той улице, иду с людьми, вливаюсь в толпу. Слышу её движение, покашливания, смешки, отзыв на каждое слово оратора. Кроют матеркам, не стесняются. Горло перехватывает дым от самосада, натужливо, въедливо звучат голоса ораторов. Все распинаются в любви и верности России. В ответ – свист, шарканье сапог, выкрики, негодующий или одобрительный гул и напор толпы ближе к трибуне, коли оратор нравится, коли не говорит, а режет по живому.

Заморосит октябрьский дождь. Зябко подует ветер. Толпа разбредается, пропадая в первых сумерках.

И я бреду по той чёрной улице. Один…

Пока один…

В глубокой ночи вижу свет…

Иду на этот свет…

Жить и верить – одно невозможно без другого, ибо свет этот горит в моей душе.

Представитель нашего патриотического движения встретился с потомком старинного русского рода – графом N, – ныне удачливым банкиром. Граф подытожил обмен мнениями: "Вам я помогать не буду. Я мечтаю войти в мировую элиту, мечтаю оказаться там, где бывает Генри Киссинджер…"