Драконья справедливость - Худ Дэниел - Страница 58

Почуяв, что иерарх подбирается к главному, Лайам горячо закивал и спросил:

– Что же произошло?

Котенар вздохнул.

– Полгода назад граф заболел. Его стали мучить колики. Его внутренности терзала жестокая боль, он жаловался, что их словно бы пронзают раскаленным железом, его била дрожь, он весь горел. Сейчас в это трудно поверить, но наш граф находился на грани жизни и смерти – и уже месяц как не вставал. К нему призывали лекарей, знахарей с травками, ему пускали кровь, для него ловили самых отборных пиявок. Посылали даже за колдунами – не помогало ничто. Я был все время при нем, я неустанно молился о его исцелении и побуждал самого графа обращаться к богам. До некоторого времени он охотно прислушивался ко мне. – Котенар судорожно вздохнул. Воспоминания были слишком болезненны. – И тут появилась она. Аспатрия, ведьма, искательница теней. Я никогда не встречался с ней до этого часа. Мы были напуганы, граф умирал, она вошла к нему и провела с ним всю ночь. Мы ожидали, глядя на закрытую дверь. Когда ведьма ушла, граф заперся изнутри и не впускал ни меня, ни слуг целые сутки. Мы боялись за него, мы стучались и даже хотели выломать дверь, но граф прикрикнул на нас, и голос его был удивительно бодрым. Наутро граф вышел к нам – здоровый, веселый. Мы и не надеялись на такое. Он послал ведьме дары и в тот же день отправился объезжать свои земли. Он снова стал прежним, наш господин, – он смеялся, шутил, он ласково обращался со всеми, но от меня отвернулся. Он объявил, что не желает больше видеть меня, и запретил мне появляться в его доме. Я… я вернулся в Хоунес и продолжил свой труд в одиночку.

Иерарх закрыл руками лицо и сидел так какое-то время.

– Я должен был… О, боги, что за слова?! За них, пытаясь себя оправдать, цепляются слабые люди. Что делать, таков я, видно, и есть, но это не утешает. Я должен был все понять, я должен был догадаться, – но я словно ослеп. Я думал, что граф всего лишь ожесточился. Что он повернул свое сердце против богов, перенесши столько страданий. Такое бывает, я надеялся, что со временем это пройдет, я молился, продолжая свой труд, и ждал удобного часа. – Жрец понурился, уронив руки между колен. – И все же я должен был это заметить!

«Мастер, похоже, я отыскал комнату квестора Проуна».

«Отлично, – откликнулся Лайам. – Следи за ним, подслушивай, если удастся. Сообщай мне обо всех его действиях».

– Заметить что?

Котенар поднял голову.

– Разве не ясно? Что он выговорил у тьмы свою жалкую жизнь и что сделку эту устроила ведьма! Теперь он идет за нею как раб, и душа его день ото дня становится все чернее.

– Понятно, – медленно проговорил Лайам, присовокупляя к накопленным фактам и этот кирпичик, но все еще не решаясь прикинуть, как выглядит целое сооружение. – Однако при чем здесь пещера? И пропавшие дети?

Жрец со стоном возвел глаза к потолку, кадык его заплясал. А ну как он вновь впадет в молитвенный транс? Лайам кашлянул, жрец передернул плечами и взял себя в руки.

– Невинные жертвы! Бедняжки! Не сомневаюсь, их гибель также лежит на совести заключивших сделку сторон. Тьма жаждет крови невинных!

Пещера в скалах близ Хоунеса служила одновременно и усыпальницей для рыбаков, и местом поклонения богу смерти Лаомедону. Котенар, по своему положению, имел ключ от этой гробницы. У Аспатрии, как у искательницы теней, такой ключ тоже имелся, ибо тела периодически выбрасываемых на берег утопленников нужно было где-то хранить.

– Море – вечно голодный зверь, мастер квестор. И потому в пропаже детишек обвинили его. Рыбаки попросили меня совершить погребальный обряд – так делается, когда кто-нибудь гибнет в пучине. Мы пошли в пещеру и обнаружили там окровавленный нож, тела детей и этот круг, начертанный нечестивой рукой. Я тут же послал нарочного к эдилу. Я слышал о нем много хорошего, хотя и не был с ним лично знаком. Мне и в голову не приходило кого-либо подозревать, граф сам натолкнул меня на мысль об Аспатрии. Узнав о моем поступке, он впал в ярость и прокричал, что я вечно лезу куда не надо, что он не позволит мне возводить напраслину на достойных людей. Тут-то я и смекнул, что дело нечисто, но у меня не было фактов, чтобы что-нибудь доказать.

Грациан приехал в Хоунес и провел короткое расследование. Котенар не стал говорить ему о своих подозрениях, но эдил и сам очень быстро разобрался во всем. Ведьму арестовали. В тот же день солдаты Райса ворвались в дом Котенара и нашли там пергамент с чертежом пентаграммы и голубой мелок.

– Граф потребовал освободить ведьму, ибо найденное впрямую указывало на меня. Эдил Грациан – Мать Милосердная, упокой его душу! – думал иначе. Он ведь приехал в Хоунес по моему вызову, а разве добыча выводит охотника на собственный след? Разве не я обнаружил мертвых детишек? Убив бедняжек, повел ли бы я на место их гибели рыбаков? Эдил все это понимал, но не хотел оскорбить графа, и потому сказал, что увезет нас обоих. Граф взбеленился, но эдил ему не поддался, заявив, что решать, кто прав, кто виновен, будет ареопаг. Стражники привезли нас сюда и на долгие месяцы заточили вдали от света и жизни. Я молился, уповая на то, что справедливость восторжествует, и порукой тому был эдил Грациан. Но теперь он мертв, и надежда погибла. Рассчитывать уже не на что! Как мне, так и вам!

– Нет, – сказал Лайам. – Дела наши не очень-то хороши, но в отчаяние впадать рановато. Что сказал Райс, когда Грациан упомянул об ареопаге? Он ведь что-нибудь да сказал?

Котенар, повергнутый собственным монологом в бездну уныния, безразлично пожал плечами.

– Меня там не было. Я ничего об этом не знаю.

Лайам отвернулся от иерарха и заходил по камере. Вдова Саффиан, кажется, говорила, что граф имел длительные беседы с ее покойным супругом. Он несомненно хотел склонить судью на сторону ведьмы. А когда Райсу дали от ворот поворот, он обратился к Проуну.

«Фануил! Что он делает?»

«Одевается, хозяин. Мне кажется, тебя собираются навестить. Только что приходил слуга с известием, что председательница ареопага будет ждать его возле спуска в темницу».

Лайам непроизвольно глянул на дверь, словно нежданные визитеры были уже на подходе.

«Они что – собираются прийти прямо сейчас? Посреди ночи?»

«Солнце уже взошло, мастер. Ночь позади».

Лайам приник лицом к зарешеченному оконцу. В глубине черного коридора царила мертвая тишина.

18

Сначала пришли два солдата с бадьей холодной воды, швырнув к ногам Лайама его сапоги и тунику. Они сменили почти сгоревшую свечу в фонаре и приказали готовиться к визиту председательницы ареопага.

Лайам, насколько смог, смыл кровь с лица и пригладил волосы. Вытирался он драной укороченной простыней, поглядывая на Котенара. Жрец, с безразличным видом сидевший на койке, не стал возражать.

Когда Лайам натягивал тунику, вернулись солдаты и вытолкали иерарха за дверь. Мгновением позже в камере появился Тассо, за ним следовали вдова Саффиан и Проун. Молодой квестор окинул узника ненавидящим взглядом, но Лайам в его сторону даже не покосился. Не проявил он интереса и к председательнице ареопага. Проун был рядом, и Лайам смотрел на него.

«Фануил, попытайся найти комнаты графа Райса. Они должны быть в том же крыле».

«Да, мастер».

– Господин Ренфорд, – голос госпожи председательницы в малом объеме камеры прозвучал слишком громко. Она стояла за спиной дипенмурского квестора, чуть левее его.

– Доброе утро, сударыня, – ответил он, не отводя взгляда от Проуна. Толстый квестор забеспокоился, затем надулся и выпятил челюсть.

– Вы совершаете большую ошибку. – Лайам решил держаться спокойно. – Вас обманули, направив по ложному следу.

– Господин Ренфорд, вы обвиняетесь в двух преступлениях. Во-первых, в обладании запрещенной книгой, во-вторых, в использовании вышеуказанной книги для вызова демона, в результате чего эдил Грациан был убит. Вы понимаете, в чем вас обвиняют? – Вдова говорила официальным тоном, словно находилась в суде, подчеркивая тем самым, что любые слова узника, кроме конкретных ответов на задаваемые вопросы, к сведению приниматься не будут.