Работа на лето - Мартынов Александр - Страница 5

5

уж не похож!)вполне дружелюбно продолжал:

— Мы бы ещё в вагоне подошли. Но хотелось точно убедиться… В сумке всё твоё? В смысле, больше вещей нет?

— Я налегке, — ответил Генка. Теперь кивнул Мачо:

— Угу… Верхом ездить умеешь?

— Нет, откуда.

— Ладно, мы неспеша…  — он кивнул брату, и тот пропал в темноте.

— А что, далеко? — уточнил Генка. Мачо пожал плечами:

— Двадцать километров где-то… Тут нет дороги. Наши ездят если, то в другую сторону, на трассу. Или вообще вертушкой.

— Вертолётом? — удивился Генка. Мачо кивнул:

— У нас рыбхоз богатый. Арендуют, чтоб свежую рыбу вывозить.

А так до дороги, но там с автобусами морока. Доедем. Сейчас Сашен лошадей приведёт и поедем. К трём будем на месте… Пистолеты настоящие?

— Баллонники, откуда у меня настоящие. Но обороняться годятся.

— Ясно, — вежливо сказал Мачо. И не попросил посмотреть, хотя

Клир ожидал. Вместо этого пояснил: — Мы тебя две станции вели. А кони тут, возле рабочей будки оставлены.

Из темноты возник Сашен — он шёл бесшумно и вёл в поводу трёх рослых засёдланных коней. Мачо вспрыгнул в седло. Сашен придержал Генке стремя и, удостоверившись, что городской гость утвердился на коне, сам тоже уселся и двинул коня в темноту. Генка подрастерялся, но Мачо оказался рядом и посоветовал:

— Толкай пятками, только легонько. А вообще держись около меня, и всё, можешь даже ничего не делать, твой просто за моим пойдёт. Готов? Поехали.

И они поехали — правда поехали, как с удивлением отметил Генка. Это было нетрудно, конь шёл плавно, плавно плыла вокруг темнота…

— Э, ты не засни только, а то придётся переломы лечить, — голос

Мачо вырвал Генку из дрёмы.  — Если хочешь, разговаривай со мной.

Генка помотал головой. Он в самом деле задремал! Ничего себе…

— А Сашен где? — спросил он зачемто. Мачо указал вперёд:

— Вон едет…

Они ехали лесом, в просветах крон качались звёзды, колебалась фонарём луна, темнота уже не казалась такой непроглядной. Кони пофыркивали, туго ходили мускулы под сёдлом. Генка спросил:

— Это я с тобой в чате сидел?

— Не, — покачал тот головой, — это Нико… Колька Габышев. Он у нас за эти дела отвечает.

— А ты за встречу почётных гостей? — поинтересовался Генка. Мачо как-то странно усмехнулся:

— Ну… да. И за то, чтобы с ними ничего не случилось, и за то, что бы в гости ездили те, кто нам правда ко двору…

— Мачо, Мачо, — вдруг вспомнил Генка.  — Я вроде где-то такое прозвище видел… погоди, да на моём сайте! Там стихи были так подписаны. где-то полгода назад…

— Мои, — буркнул Мачо и тут же спросил: — Понравились?

— Знаешь, я не помню, — признался Генка. И, чтобы не обижать нового знакомого, попросил: — Почитай…

… Молча бьётся на рекламеСвет — как раненая птица. Я живу в квартирной клетке:Окна, стены, подоконник. На стекле очерчен дымкойОтпечаток от ладоней. Капля солнца в тёплой лампе. В фоторамке — вспышка лета. Я хочу увидеть звёзды!Лбом продавливаю стёкла. Я хочу глоточек жизни. Я хочу совсем немного… В клетку привела дорога. Пусть чутьчуть качнётся воздух,Поглядит луна нестрого… Кулаки покрепче стисни —Сколько можно, ради бога!Бога… Бог меня не слышит. В этом мире я — как лишний… Спал — подушка вся промокла. Почему? Компьютер смотритИз угла холодноглазо. Диски в ряд стоят в вертушке. что-то отнято… мне душно… Тишина мне давит уши. Мне четырнадцать — и большеМне, наверное, не будет. И не надо! Не желаю!Не хочу! Пустите!.. Слезы… Раз! Прыжок на подоконник!Два! Стекло летит наружу!Бросился навстречу воздухИ асфальт дворовый в лужах… Улетаю. Улетаю… (1)

… Суицидальные стихи, — заметил Генка, с уважением глядя на Мачо. Он всегда уважал тех, кто умеет вот так обращаться со словами. Клир много читал — ну, во всяком случае, гораздо больше почти всех своих сверстников (хотя отец и замечал, что это нетрудно) — и умел говорить, но вот писать…  — Это ты как, от себя?

— От лица поколения, — с важной иронией ответил Мачо.

— Не, вообще здорово…  — признал Генка.  — Но я какой судья, я могу сказать — нравитсяне нравится…

— А это и есть правильное суждение.

На это Генка не нашёл, что ответить, если честно, но подумал, что Мачо не такой, каким кажется. Тощий пацан типичной внешности в стандартной одежде, а говорит, как взрослый… И стихи пишет. Поэтому Генка спросил:

— А у тебя родители тоже в селе работают?

— Мы с Сашкой у тётки живём, — Мачо ловко перенёс левую ногу на луку седла, оперся о неё коленом.  — Родители в Чечне погибли.

— И мать? — удивился Генка.  — Она тоже… ну, военная была?

— А у нас и отец военным не был, — ответил Мачо.  — Мы там просто жили. Хочешь, расскажу?..

… Сам Мачо не помнил начала тех событий, потому что родился в 89 м, а уж Сашкато — вообще в 92 м году, когда Чечня стала полностью независимой. Почти не помнил Мачо и отца, работавшего на железной дороге. Мальчишке было четыре года, когда отца застрелили прямо на рабочем месте. Ни за что, просто так. А вскоре их всех выгнали из квартиры — просто пришли и велели убираться, куда глаза глядят. Мачихины переселились в подвал заброшенного завода — туда редко наведывались чеченцы. Вот тут у Мачо уже были первые воспоминания — как он попрошайничает на рынке с матерью, пинки, вкус подобранных с земли гнилых фруктов и чёрствых огрызков лепёшек… В 94 м пришли федералы…

— Надо было уходить в Россию, была возможность, — Мачо покачивался в седле, его глаза поблёскивали во мраке.  — Но мама понадеялась, что всё наладится. А там вон как обернулось…

… Праздновавшие свою «победу» чичи озверели окончательно, потеряв остатки человеческого облика. Массовые молитвы сменялись подпольными пьянками, на улицах стреляли друг в друга представители враждующих племёнтейпов, из России десятками везли заложников… Мать братьев убили летом 97го у них на глазах, у входа в подвал. Просто выстрелил проходивший мимо шестнадцатилетний щенок в форме "воспитанника",обкурившийся анашой. Восьмилетний Мачо с трудом похоронил мать, засыпав её тело щебнем. Объяснить младшему брату, что произошло, он просто не мог — тот плакал и просил, чтобы мама вернулась…

— Тогда нас Роза Гелисхановна подобрала, — Мачо вздохнул.  — Случайно… Она со своим детдомом как раз в её село перебиралась, пешком. В Грозном оставаться было нельзя, денег никто не выдавал, жрать было нечего, старших ребят забирали в ополчение, мозги промывали разной чушнёй — аллахакбар там… Мы уже умирали. Я помню. Шесть дней ничего не ели, я хотел идти на базар, а потом подумал — не надо, пусть так. Сашен сперва есть просил, а потом говорит, — Мачо посмотрел на маячившую впереди фигуру брата: — "А мы к мамке пойдём, когда умрём? — я говорю: — Ага, — а он и говорит: — Тогда ладно… " Как сейчас помню: сидим около стены, а мимо дети идут, и какая-то девчонка кричит: "Роза Гелисхановна, Роза Гелисхановна, русские мальчики!" Ну и они нас с собой взяли… В село, аул, то есть… Там тоже тяжело было, работали всё время, чтобы с голоду не умереть. Но местные боевиков не пускали, а к нам не то что хорошо… так, не замечали, и слава богу. У Розы Гелисхановны наши сыновей убили, двоих. Но она ни разу ни на ком из русских зла не сорвала. А чеченят, если что, даже строже остальных наказывала…