В мире фантастики и приключений. Белый камень Эрдени - Брандис Евгений Павлович - Страница 59

Митрохин все еще неотрывно разглядывал барельеф.

У него вдруг дернулась бровь, и он бессознательным жестом пригладил ее пальцем. Линия симметрии…

— Николай Павлович, — обернулся он к ученому, — нельзя ли взглянуть на чертеж?

— На чертеж? — изумился тот.

— На графическую копию, — поправился Борис, шагнув к стенду.

— Ах вот вы о чем, — пожал плечами Пласкеев, — пожалуйста… А собственно, с какой стати… Что вы делаете! — закричал он возмущенно, видя, как Митрохин, повернув лист оборотной стороной, вдруг сложил его пополам по длине и провел ладонью по сгибу. — Ну, знаете ли!..

Митрохин развернул изображение Инти и, аккуратно изогнув половинки, свел жезлы вплотную. Узоры соединились. Теперь они были замкнуты с обоих боков, превратившись в странные, асимметричные фигуры. Одна фигура напоминала клубок змей, другая походила на стилизованного льва, третья — на сплющенное окно с рамкой, поставленное на платформу с колесами. А еще одна была кругом с крестом в центре, и еще одна, и еще… Штук двадцать фигур, расположенных вертикально одна под другой, причем некоторые, как показалось Митрохину, повторялись. Он вопросительно глянул на Пласкеева, который давно уже перестал возмущаться, молчком уставившись на рисунок. Инковед вдруг резко вырвал лист из Борисовых рук, поднес его к глазам. Руки его дрожали, и он вдруг всхлипнул от возбуждения.

— Это же! — крикнул он в лицо Митрохину и задохнулся. — Это же группы слогов! Понимаете вы? Понимаете? Ведь это же, возможно, подлежит расшифровке! Уроненный лист медленно спланировал на пол. Ученый, уцепив Митрохина за плечи, тряс его так, что у Бориса моталась голова. — Может, это — нечто подобное письму майя?! — Пласкеев опять обессиленно всхлипнул и отпустил Митрохина.

— Значит, это вам пригодится? — довольно улыбаясь, спросил тот.

— О-о-о! — заклокотало в горле у Пласкеева. — О-о! У меня просто нет слов, Борис! — В волнении он упростил обращение. — Как это гениально просто! Как вы, неспециалист, как вы могли? Как догадались?! И как я… Ах, будь я неладен! Как я-то, я-то… Я ж все глаза промозолил этим, — он ткнул пальцем в пол, в рисунок, С каким-то даже отвращением ткнул. — Что ж, — сказал он печально, — значит, честь первого шага в решении загадки письменности инков принадлежит неспециалисту. Забавно… Было видно, как ему забавно. Пласкеев весь сник, съежился, лицо его осунулось. Впрочем, ученый тут же взял себя в руки. — И все же я готов расцеловать вас, Борис. Вы молодец. Гений!

— Ну что вы, Николай Павлович, — усмехнулся Митрохин, — какой я, к дьяволу, гений. Я же в этом — ни бум-бум. Элементарная догадка. — И снова ему стало неловко и неуютно, и скучно ему как-то сделалось опять. Не зная, что же делать дальше — не уйдешь же отсюда сейчас просто так, — Митрохин снова подошел к стене, ткнул наугад в первую попавшуюся керамическую плитку:

— А это что такое, Николай Павлович?

— Здесь, — поспешно, с неестественной радостной готовностью откликнулся ученый, — изображен бегун-посыльный, скороход из Куско.

— Кстати, о бегунах, — обрадованно вспомнил Митрохин. — Мне пора. Наше заведение сегодня соревнуется. Я побегу, спасибо вам большое.

— Да, да, конечно же, — суетливо оживился Пласкеев и тут же опять сник. — Извините, что задержал вас, Борис, — совсем — уж некстати извинился он. — А о вашей блистательной догадке я, конечно же, сообщу…

— Я тут ни при чем, — твердо отозвался Митрохин, — глянув в глаза инковеда, — я просто согнул лист. Спасибо еще раз. До свидания!

Митрохин пожал вялую ладонь Пласкеева и торопливо пересек зал. Оглянувшись в дверях, он увидел печальную спину ученого, склонившегося над стендом с развалинами города Сапсауамена, над той самой, поднятой с пола, графической копией божества Солнца.

«Комета» — старый второразрядный стадион — находилась в самом, пожалуй, тихом и зеленом, в самом уютном уголке города, на берегу Малой Невки, в соседстве с гребной базой и больницей, утопающей в зелени сада за глухим и старым деревянным забором. Спортивный комплекс «Кометы» был предельно прост: двухэтажный обветшалый деревянный дом в окружении застолетних раскидистых тополей, да само поле стадиона, огороженное трубчатой изгородыо. К одной стороне поля примыкали деревянные трибуны, с другой — располагались щиты с фигурами, деревья. И клумбы… Хорошее место!

Здесь-то обычно и проводились всяческие непредставительные соревнования, на которых — ни платных зрителей, ни выдающихся достижений. На этом вот поле сражался митрохинский НИИ в ту памятную зимнюю спартакиаду, здесь же разыгрывалась и прошлогодняя летняя.

Соревнования шли уже полным ходом, и на стадионе царило веселое оживление, непринужденный домашний азарт. Все свои: «Вибратор», «Минерал», «Лаборатория твердых сплавов», прочие знакомые. Чего делить-то? Не корову проигрывать. Ну мы, ну они — какая в общем-то разница? Главное — здоровье! Посоревнуемся, посмеемся, толкнем, пробежим — чем плохо? Вроде пикника или овощебазы, очень способствует сплочению… А Костиков-то у нас, оказывается, спортсмен — ишь как в длину-то сиганул! Кесикова! Ах ты, моя рыбонька! Ногу подвернула, сошла с дорожки… Да не расстраивайся ты, Люсенька, подумаешь — сошла! Зато смотри, какая ты у нас красавица! Да «Твердым сплавам» такие-то и не снились! Ихним грымзам только выигрывать и остается! Давай, давай, Сергей Авдеич, не расслабляйся! Соберись-ка, напрягись, растряси пузо-то! «Прыгает Васильева, «Проммаш», приготовиться Ордынцевой, «Минерал»!» Разбежалась, прыгнула. Четыре десять? Вот и умница, вполне еще спортивная женщина…

Вот так полным ходом и шли эти соревнования. И тепло было, и весело. Пожалуй, кой-какой азарт ощущали лишь бывшие разрядники, знавшие друг друга еще со студенческих соревнований, где они соперничали — кровь из носа. Трое таких прыгали в высоту вместе с Митрохиным в правом прыжковом секторе: свои, родные — Дима Сергеев с Валерой-из-месткома и вибраторец Лурье. Вернее, они eщe не прыгали, высота для них была плевая — метр пятьдесят пять; начать же они договорились десятью сантиметрами выше. Валера и Лурье все еще разминались: качались вразножку, отжимались, делали махи ногами. Дима же Сергеев — неоспоримый претендент на победу (институтский его результат был метр девяносто) — побежал в левый сектор, где в окружении восторженных зрителей тренировался со своим индивидуальным наставником знаменитый Игорь Грнвосвятов — недавний чемпион города, член олимпийской сборной.

Митрохин и сам бы с удовольствием побежал любоваться знаменитостью, но, прыгнув свои обязательные метр пятьдесят пять, свободное время до следующей высоты он протратил, наблюдая финал женской стометровки, в котором бежала Ирочка Стебликова. Ирочка птицей пролетела дистанцию, красиво упала на ленточку грудью, вылетела на вираж. Первое место.

— Молодец, старуха! — заорал Валера. — Иди, я тебя прижму к сердцу! Два первых места — в кармане! (Он имел в виду и грядущую Димину победу.)

Ирина послушно направилась к прыгунам. Ох и хороша была сотрудница: белогривая, черноглазая, загорелая, в майке с эмблемой «Буревестника». «И как она замуж еще не выскочила?» — вдруг удивился Митрохин. Ирочка, чуть склонив голову, царапала землю шиповкой. Валера кинулся было осуществлять свое намерение, но Стебликова беззлобно шлепнула его по рукам. Она посмотрела на Митрохина.

— Прыгаешь?

— Он у нас молоток! — заорал Валера. — Он свое дело сделал. Может, и еще возьмет, а потом уж мы с Димулей!

«Мы с Димулей…» — неприязненно подумал Митрохин, и вдруг ему захотелось обязательно взять и следующую высоту, и следующую тоже. При Ирине взять.

— Прыгает Митрохин, «Проммаш», — вызвала судья Шурочка.

Митрохин, прыгавший «ножницами» — самым примитивным способом, пошел направо, потоптался, разбежался и перемахнул через планку. Все же он был рослым мужиком.

— Есть! — сказала Шурочка, ставя крестик в протоколе. — Прыгает Сейфулаев!