Пояс Богородицы - Святополк-Мирский Роберт Зиновьевич - Страница 45

И тут случилась беда.

Пришла взволнованная Надежда и попросила Анницу поговорить с ней наедине.

— Очень боюсь за Настасью Федоровну, — озабо­ченно сказала она. — Я просидела с ней всю ночь, да­вала разные зелья, но ей становится все хуже и хуже.

Сначала я думала, она простыла. Но потом поняла, что это другое… — Надежда умолкла.

— Что… «другое»? — спросила Анница. — Говори прямо, Надежда, что с ней?

— Я боюсь, что нам самим не сладить, — шепотом сказала Надежда, — а если она здесь останется — у нее навсегда может помутиться рассудок…

— Господи, да что ты такое говоришь? — порази­лась Анница. — С чего вдруг?

— Не вдруг… Ой не вдруг… Она же так много пережила, бедняжка, ты сама знаешь, — и в позапрошлом году, и в прошлом… Сегодня ночью в ней как будто что-то сломалось. Иногда она даже не узнавала меня. Ее бросает то в жар, то в холод, но это не простуда. Это у нее от головы. Ей все время кажется, что она в плену — то у Кожуха, то у татар.

— Что же делать?

— Настеньку надо как можно скорее отсюда увезти. Если она тут останется, бесы страха полностью овла­деют ею, и она не выживет. Я знаю человека, который может ей помочь. В Боровском Пафнутьевском мона­стыре старец Игнатий лечит такие болезни. Он и не­чистую силу и бесов изгоняет, спокойствие духи воз­вращает. Надо везти ее туда.

— А дети?

— Дети с кормилицей пусть у нас останутся — а как иначе?..

Анница подумала.

— Я хочу ее видеть.

Они поднялись наверх, в спальню.

— Не подходите! — закричала Настенька, увидев их. — Не подходите ко мне! Отец, отец, где ты? Ты же обещал, что убьешь меня? Ты ведь не отдашь меня Сте­пану… Сафат, где отец?

— Она не узнает нас, — сказала Надежда.

Анница подошла к Настеньке и обняла ее.

—  Не-е-ет, — страшным голосом закричала На­стенька. — Пусти меня! Ты хочешь меня задушить? Кто ты? Уйди прочь, я тебя не знаю!

—  Пойдем, — отирая с глаз слезы, позвала Анница Надежду.

Они спустились в горницу.

— Собирайся, Надежда, поедешь вместе с ней. Клим, — позвала она Неверова, ожидающего в прихо­жей, — поедешь с ними тоже. Ивашко, Гаврилко, Кузьма и Юрий — в охране. Здесь старшим останется Гридя.

— А на чем повезем-то, Анна Алексеевна? — винова­то спросил Клим. — Ваш возок-то свадебный, пода­рочный, с той зимы на санях стоит - летом-то все верхом ездили…

— Ах, леший меня раздери… — ударила по столу ку­лаком Анница. — Ладно! Знаю, что делать! Наталья, быстро одевай Настеньку в дорогу, Клим, вели седлать и готовить коней для нас всех!

Через полчаса Анница уже стояла в своем черном литовском костюме у дверей спальни и смотрела, как Надежда выводит, поддерживая под руки, совсем осла­бевшую Настеньку.

— Слава Богу — пришла в себя, — прошептала она Аннице.

— Что это? Куда мы едем? — растерянно спрашива­ла Настенька.

— Дорогая, ты поедешь сейчас в Боровск в монастырь… Там ты переждешь, пока все это не пройдет, и я за тобой приеду, — зашептала ей на ухо Анница.

— А мои детки… Где мои детки? — беспомощно ог­лядывалась Настенька.

— Я привезу их тебе позже, ни о чем не тревожься, — шептала ей на ухо Анница, выводя золовку во двор.

— Знаешь, я даже рада, что уеду отсюда, — мне здесь так страшно… Я там поправлюсь… Я скоро по­правлюсь и вернусь…

Они обнялись и расцеловались. Во двор вбежал Генрих.

— Анна Алексеевна, повозка воеводы за вами при­была — стоит у ворот и с ней охрана человек десять…

— Сажай туда Настеньку, — распорядилась Анница и набросила на золовку свою черную шубу с капюшо­ном. — Сегодня холодно — не замерзни! Генрих, ска­жи, пусть сразу едут, и сам поезжай с ней — мы наго­ним вас верхом!

Генрих вышел из ворот с Настенькой, посадил ее в повозку и хотел сесть сам, но там оказалось так тесно, что одна Настенька едва поместилась.

Генрих заботливо укутал ее шубой и дал сигнал трогать, хотя и без него стоило только Настеньке сесть, повозка рванулась вперед и помчалась в плот­ном окружении всадников охраны.

—   Коня мне дайте, коня, — закричал, вбегая во двор, Генрих, — я должен быть рядом с ней!

—   На, возьми, — отдал ему своего Гаврилко. — Мы вас сейчас догоним!

—   Ну скоро там лошади будут готовы? — раздра­женно спросила Анница у Клима.

— Все, все хозяйка… Еще пару минут…

…Генрих быстро догнал повозку и поехал рядом, из­редка заглядывая в окошко, чтобы проверить, как себя чувствует Настенька. Окошко было маленькое и забра­но решеткой, так что увидеть ему ничего не удалось, но, прокричав вопрос о том, как она себя чувствует, он ус­лышал в ответ, что хорошо и что чем дальше они отъез­жают, все лучше…

Они уже миновали Преображенский монастырь и свернули на дорогу, ведущую на Медынь — Боровск — Москву.

Здесь дорога была пустынной, большинство мос­ковских войск сгруппировалось на берегу, а в тылу можно было увидеть лишь раненых или связных.

Впереди показался пустынный перекресток лесных дорог, и Генрих оглянулся, надеясь, что Анница и ее люди уже где-то недалеко, но их еще не было.

Оглянувшись, Генрих не мог видеть, как один из всадников охраны по сигналу командира отстал, по­равнялся с Генрихом, неторопливо вынул из ножен саблю и, когда Генрих снова повернулся, со всего раз­маху нанес удар.

Он наверняка снес бы Генриху голову, но его конь споткнулся, и удар получился скользящий.

Так или иначе, Генрих с окровавленной головой и разрубленным плечом свалился с коня замертво, а всадники с повозкой резко свернули на лесную боко­вую дорогу, углубились в лес и остановились.

Здесь они, как бы повторяя не раз хорошо отла­женные действия, молча спрыгнули с лошадей, быстро сняли повозку с колес, приделали к ней длинные руко­ятки и, перерезав своим лошадям вены, чтобы кони быстро истекли кровью и не достались противнику, подхватили носилки с повозкой и бесшумно понесли их по узкой лесной тропинке, с трудом разворачива­ясь на крутых поворотах. В определенном месте в густом кустарнике они оста­новились, и один подал негромкий знак криком птицы. Через несколько минут из кустов вынырнул десяток пеших, легко одетых татар. Они молча перехватили тяжелую ношу и бесшумно понесли ее дальше. Люди, одетые как московские воины, теперь превратились в арьергард охраны.

Их никто не заметил, и они благополучно оказались на болотистом, заросшем кустарником берегу Угры.

Слева и справа за излучинами реки гремели пушки, но здесь, на болоте, было тихо.

Татары осторожно вступили в воду, и тут оказалось, что повозка изготовлена еще и как лодка — они по­плыли, толкая ее и поддерживая по бокам, потихоньку приближаясь к западному берегу, никем не замечен­ные с восточного.

Измученная тряской дороги и болезнью, Настенька, успокоенная присутствием рядом Генриха, задремала, а когда очнулась, не поверила своим глазам.

Сначала она подумала, что ей снится очень стран­ный сон.

Она бесшумно переплывала Угру — вдали виден знакомый с детства силуэт маковок Преображенского монастыря, только почему-то не с той стороны, с ко­торой она видела его всегда, а с противоположной…

Потом она взглянула в окошко и увидела, что плы­вет не в лодке, как ей показалось сначала, а по-преж­нему сидит в той же повозке, которая почему-то те­перь пересекает речку.

И только когда повозка причалила к берегу и отту­да вдруг выбежала целая толпа татар с радостными во­плями, она, наконец, поняла, что случилось, и потеря­ла сознание.