Серебряный леопард - Мейсон Ф. Ван Вик - Страница 95

Шум битвы заглушал его уже слабый голос, но Эдмунд ловил каждое слово.

– Ради… любви к Господу… прости мой мерзкий поступок, это я заманил тебя и сэра Хью… в комнату леди Розамунды.

– Заманил? – Слышно было плохо, Эдмунд наклонился еще ниже. – Это ты подослал оруженосца?

– Да. Сначала к Хью, а затем к тебе. Я считал, что ты… а не Робер из Сан-Северино… отвратил… горячо любимую жену от меня. Передай… ей… вечную преданность… сколь бы недостоин ее я ни был.

– Прощение дано! – с тяжелым вздохом произнес Эдмунд, с трудом выговаривая слова. – Прощай, друг.

И, крепко сжимая рукоять меча, он двинулся вдоль стены во главе новой группы крестоносцев, которые, преодолев подъем на стену, теперь присоединились к закованным в доспехи воинам, к разбушевавшемуся потоку, который переваливал через качающийся перекидной мост башни.

Сотни, тысячи крестоносцев подымались по штурмовым лестницам, чтобы сбить или отбросить гарнизон защитников со стен. А затем они устремлялись за охваченными ужасом мусульманами по каменным лестницам в узкие улочки Иерусалима.

Не выдержав удара с тыла, который им нанесли люди герцога Готфрида, турки, оборонявшие ворота Святого Стефана, смешались, сбив ряды; воспользовавшись этим, норманны Танкреда взломали главные ворота, и конные колонны неистовых франков ворвались в город.

В девять часов утра провансальцы графа Раймонда прорвались в Священный город. Они были беспощадны и убивали всех – мужчин, женщин, детей, невзирая на возраст, пол или положение. Погибло и много местных христиан, к сожалению, не имевших возможности объяснить, кто они такие.

Воспоминания о долгих месяцах голода и мучительной жары, о потере друзей, бесчисленные рассказы о зверствах неверных и глубоко укоренившаяся религиозная вражда по отношению к осквернителям Гроба Господня, – все это толкало победителей к оргии убийств.

Подобно умирающим от голода медведям, пробравшимся в овчарню, крестоносцы с дикими глазами носились по Иерусалиму. Франки с воем взламывали двери и врывались в жилища, чтобы намертво сразить отчаявшихся мужчин, а затем поразить клинками и женщин.

Баски, лотарингцы, фламандцы, рейнландцы, провансальцы и норманны наносили удары булавами по головкам детей, разбрызгивая их мозги по полам из кедра и прекрасной мозаики.

– Этого хочет Бог! – вопили победители, когда они со смехом расчленяли тела седобородых стариков и издевались над их предсмертной агонией.

Торауг, сэр Герт и сэр Изгнанник едва успевали за яростным бегом Эдмунда вдоль улицы Святого Стефана.

– Где живет эмир Муса? – Этот вопрос он задавал везде, где только появлялся, подкрепляя его сверканием меча, и по его поручению сэр Изгнанник повторял тот же вопрос на полудюжине разных диалектов.

В конце концов бывший граф вступил в большой, хорошо обставленный дом и сощурился от внезапного контраста: с залитой светом улицы он попал в полутемное помещение. Монотонные звуки голосов, гнусаво тянущих магометанские молитвы, доносились к нему из ухоженного дворика, где бил небольшой фонтан. Посреди дворика стояли два вооруженных сарацина, настроенных очень решительно; стайка женщин и детей толпилась возле них. Оба сарацина были ранены.

Имам, старик с длинной седой бородой, призывал этих людей уповать на Аллаха, но лязг железных подошв о каменный пол заставил его замолчать. Затем старик распахнул свои плащ и обнажил костлявую темную грудь.

– Велик Аллах, и Мухаммед пророк его! – прокричал он, после чего женщины запричитали, а дети завизжали, словно перепуганные щенки.

Забрызганные алой кровью от верхушки шлема до кончика шпор, с покрытыми потом и гарью лицами, трое франков надвигались подобно неумолимому року. Один из раненых сарацин поклонился и протянул пришедшим слоновой кости рукоятку своего кинжала, потом покорно наклонил голову в высоком тюрбане, терпеливо ожидая смертельного удара. Другой сарацин стоял с неподвижностью статуи, глядя перед собой невидящими глазами.

Продолжая тяжело дышать, Эдмунд повелел сэру Изгнаннику сказать мусульманам, что он всем сохранит жизнь, если они скажут, где находится дворец эмира Мусы. В затененный пальмами дворик доносились предсмертные крики людей, вопли о помощи, плач.

– Эмир, которого вы ищете, – перекрывая этот адский шум, прокричал младший из сарацин, – живет дальше по улице Давида. Его дворец расположен вблизи водоема Патриарха.

Эдмунд вспыхнул, голубые глаза его с мольбой обратились к сэру Изгнаннику.

– Знаете ли вы, где находится это водоем?

– Да. Это недалеко отсюда.

– Ради Бога, поспешим туда!

Четверо рыцарей выбежали на улицу, где сразу же натолкнулись на группу разъяренных каталонцев, которые расправлялись с бегущими от них мусульманами. А в домик, откуда только что выскочили Эдмунд с друзьями, ворвалась группа рейнландцев; не разбираясь, они перебили всех, кто там находился, и дворик, посреди которого был фонтан, обагрился кровью.

Горели дома, дым стлался по улице Давида. Кучи тел перегородили ее, алая кровь стекала в сточную канаву. Идти по улице было непросто. Сэр Герт сразу же поскользнулся и упал. После этого он захромал. Двери всех домов были распахнуты, из них неслись нечеловеческие крики.

– Там! Вон там! Видите, это дворец эмира! – закричал Торауг.

Эдмунд побледнел. В здании с белыми колоннами уже кто-то побывал, входные двери в него покачивались на петлях, а на пороге… на пороге лежала обнаженная молодая женщина. Алые ручейки крови стекали с ее растерзанных бедер, собираясь в лужицу на белых ступенях лестницы. Судя по цвету волос, женщина, очевидно, родилась в Европе. Яростные крики и лязг мечей, натыкавшихся на щиты, свидетельствовали о том, что на втором этаже дворца идет борьба.

– Аликс! – Горло Эдмунда напряглось, когда, взбегая по мраморным ступеням, обагренным кровью, он выкрикивал имя любимой. – Аликс де Берне!

Никогда еще за годы своей долгой кровавой истории не видел этот трижды Священный город такого дикого и поголовного уничтожения людей. Мусульмане, сознавая свою обреченность, бились с яростью смертников, защищая каждый дом. Они сбрасывали с крыш бревна, пускали град стрел в крестоносцев, потерявших всякую бдительность и опьяненных терпким вином победы.

Подобно голубоглазым демонам, метались франки по Иерусалиму, выбрасывали из окон тела убитых, убивали людей на улицах, отшвыривая искромсанные окровавленные тела; на мостовых нога тонула в крови по лодыжку.

Эдмунд, обшаривший уже, казалось, все комнаты и темные коридоры дворца, заставил себя остановиться, чтобы решить, что же еще предпринять?

Он пришел к выводу, что Муса Хабиб и оставшиеся с ним люди, очевидно, заняли оборону у подножия широкой мраморной лестницы, ведущей наверх. Щиты, шлемы и оружие франков было разбросано по желто-черным квадратам мраморной площадки, а тела нескольких рослых русоголовых рейнландцев лежали неподалеку.

– Аликс! Аликс! Аликс!

Эдмунд и его товарищи поспешили к лестнице. Пришли они вовремя. Вторгшаяся до них во дворец группа крестоносцев уже была оттеснена сарацинами в посеребренных кольчугах и остроконечных шлемах. Они яростней, видимо, успешно защищали подход к двери из кедрового дерева, окованной латунью.

Подобно тростнику под косой, защитники дворца начали падать под ударами секиры Герта и мечей Эдмунда и сэра Изгнанника. Поскольку между турками и сарацинами не было тесной дружбы, Торауг также сеял смятение среди воинов эмира.

Перебив всех арабов, англо-норманны навалились на дверь. Она не дрогнула. Тогда господин и его бывший оруженосец схватили окованный железом сундук и начали бить им по двери с таким ожесточением, что замок поддался, и дверь повалилась вперед.

Вход загородили распростертые тела щедро украшенных драгоценностями красивых темнокожих девушек. Их невидящие глаза уставились на чужеземцев. Они были полураздеты, под левой грудью у каждой зияли глубокие раны.

Истерические крики неслись из дальнего конца этой огромной, завешанной коврами комнаты с нарядными алебастровыми ширмами и полом из голубой и желтой мозаики. Группа женщин, несомненно наложниц эмира, теснилась вокруг широкого дивана, пряча головы под пестрыми подушками. Другие пытались спрятаться за драпировками, а кое-кто застыл в ужасе, не в силах пошевельнуться. Одеты женщины были пестро и по-разному – кто в облегающих голубых туниках, кто в прозрачных шароварах. Но большинство были обнажены, если не считать украшений на лодыжках, браслетов и нитей жемчуга, закрученных в длинные кисти.