Длинная тень - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 73

Маньон вытаращил на него глаза, а затем резко остановил лошадь. Конь взвился на дыбы.

– Сэр, милорд! Враг... переходит Ленгмур... тысячи...

Во имя всего святого, как же они пробрались так далеко, оставшись незамеченными?

–Проклятый туман! – сквозь зубы произнес Руперт.

– Он нарушил все наши планы. Ведь их даже никто не слышал...

Но времени удивляться не было.

– Маньон, со всех ног спеши к капитану Комптону. А я подниму лагерь.

– Смотрите, милорд! – воскликнул Маньон, очевидно, пытаясь поменяться с ним ролями, чтобы сохранить жизнь своего командира.

– Езжай, черт возьми! – закричал Руперт и направил Самсона назад в темноту.

Он должен был держаться с этой стороны от врага, если надеялся попасть в лагерь, не угодив прямо в плен. Чуть дальше через канаву был переброшен мост. Руперт доехал до него вдоль забора, затем направил Самсона через мост к торфянику и пустил его в галоп. В мягкой, сухой пыли копыта Самсона не издавали ни звука. Так вот почему они не слышали противника. Враг был где-то слева от него. Тысячи, направляющиеся в спящий лагерь... Их гораздо больше, чем воинов королевской армии. И они уже на нашей территории! Об этом было страшно думать! А капитан Макинтош оказался прав. Руперт вспомнил, как в Бристоле они размышляли о том, что Монмаут может попробовать ночную атаку, и о том, что он всегда предпочитал ночные действия. Что ж! Это был последний рывок отчаявшегося человека, единственный шанс на успех. Несмотря ни на что Руперт восхищался герцогом.

По мере того как он удалялся от Ленгмура, туман рассеивался. Сколько времени понадобится, чтобы проскакать милю? Три минуты? Пять? Внезапно прямо перед ним, преграждая путь, появился Сухой Рейн, а за ним – темные тени палаток, за которыми лежала деревня, поблескивая крышами в лунном свете. Самсон резко, став на дыбы, остановился на краю канавы, его копыта погрузились в черную сухую торфяную пыль. Руперт развернулся и, пришпорив коня, что было мочи помчался вдоль края канавы к лагерю с громким криком:

– Тревога! Тревога! Враг наступает. Эй вы, там!!! Ради Бога, поднимайтесь!

Целую минуту ничего не происходило, затем за канавой началось движение. Сначала один, потом другой, а потом и десяток пехотинцев вышли из палаток, раздалась барабанная дробь, настолько громкая, что, казалось, еще немного, и не выдержат уши, а волосы сами собой вставали на затылке дыбом. Солдаты-ветераны, с большим опытом, собирались в бой без паники, по всему берегу, тут и там, загорались огоньки – мушкетеры зажигали фитили, чтобы потом поджечь заряд. Барабанная дробь не умолкала. Кавалеристы, расквартированные в деревне, должны были ее услышать и подняться еще до того, как их горны сыграют «тревогу».

Руперт услышал за спиной громкое дыхание лошадей и резко развернул Самсона, остальные патрульные капитана Комптона ехали по направлению к канаве, наперерез неслись вражеские кавалеристы. Между патрулем и противником произошла короткая перестрелка, и, прежде чем отрады скрылись из вида, Руперт увидел, как падают люди с коней. Он пустил Самсона в галоп и, когда патрульные пересекали канаву в районе верхнего поста, догнал их.

– Где капитан Комптон? – спросил он одного из солдат, затаив дыхание.

– Впереди. Он ранен, милорд, – добавил солдат, узнав Руперта.

Руперт поехал за ними, направив Самсона в канаву, и впереди увидел капитана, которого поддерживали с обеих сторон.

– Капитан! – позвал он, подъезжая к отряду. Лицо капитана в лунном свете блестело от пота, но он кивнул Руперту.

– Н-да, ты все сделал правильно. Бог знает, что могло бы случиться. Сейчас иди к своим. Наше дело – быть здесь, прикрывать правый фланг.

Руперт осадил коня, пропуская отряд вперед, а повернувшись назад к канаве, увидел странную картину: отряд мятежников достиг канавы значительно ниже по течению и все они резко осадили коней, будто не ожидая на своем пути подобного препятствия, и бесцельно топтались на одном месте, как бы в раздумье. «Что они делают? – недоумевал Руперт. – Для чего же тогда кавалерийская разведка, если не для того, чтобы разведывать обстановку?» Канава была сухая, и пусть они пропустили переправу, но все равно могли перебраться на другой берег или просто перепрыгнуть ее, если уж с таким трудом добрались сюда. Но мятежники выглядели вполне удовлетворенными, а через мгновение Руперт увидел, что офицер поднял меч, приказывая им ехать вдоль берега, подальше от поста, прямо в сердце королевской пехоты. Один из часовых Думбартона окликнул их, видимо, не будучи уверен в том, кто перед ним – враг или свой разъезд, затем послышался другой голос, кто-то ответил, и королевская армия открыла огонь.

Заржали лошади, раненые – от боли, остальные – от испуга и паники. Это не были кавалерийские лошади, они и не нюхали запаха пороха.

«Все это должно их ужасно пугать», – думал Руперт, сдерживая Самсона, которого шум тоже весьма беспокоил. Но времени на раздумья больше не было. Один отряд мятежников повернул в другую сторону и обнаружил переправу. Комптон был ранен и поэтому не юг участвовать в бою, его место во главе трех отрядов, из которых состояло передовое заграждение, занял капитан Сэндис.

– Быстро, ребята, мы возьмем их! Горны! – ясно слышал Руперт в ночной темноте голос Сэндиса.

«Ну, вот и началось», – подумал Руперт. Наконец-то он дождался сражения. Раздались звуки горнов, и лошади загарцевали от возбуждения. Руперт оглянулся на своих солдат; на всех лицах блуждала злая ухмылка, и он почувствовал, по холодному ночному воздуху на губах, что его рот растягивается в такой же ухмылке. Группа мятежников, приближающаяся к ним, была больше похожа на регулярное подразделение, нежели группы, которые пошли другим путем. Возможно, среди лошадей противника были лошади, уже участвовавшие в боевых действиях. Но тут горны пропели сигнал к атаке, все мысли Руперта унеслись вон, и он направил Самсона навстречу врагу.

Было ясно, что мятежники ничего не знали о Сухом Рейне, потому что, когда вслед за кавалеристами показались пехотинцы, они в полном недоумении застыли на берегу и долго стояли, устремив взор в его черную пасть, не делая никаких попыток переправиться. Королевские подразделения открыли огонь, уничтожая их, пока они не преодолели замешательство и не открыли ответный огонь. План мятежников был нарушен, шла активная перестрелка, над канавой клубился дым, и с обеих сторон появились раненые и убитые.

Лорд Фивершем приказал кавалеристам из деревни сформировать два отряда для защиты обоих флангов, а норд Черчиль перевел танжерских ветеранов с левого фланга на более уязвимый правый и направил их через верхнюю переправу, чтобы атаковать основные силы противника. Когда почти рассвело, королевская кавалерия атаковала армию мятежников с обоих флангов, а танжерские ветераны, атакующие справа, уже выбили всех стрелков и перешли к рукопашному бою. Сражение было выиграно. Мятежники бросились бежать, преследуемые кавалерией, хотя лорд Фивершем, проезжавший по правому флангу, приказал пехотинцам держать строй на случай, если противник задумает повторить атаку.

Когда стало совсем светло, исход сражения стал очевиден. Лишь немногие из мятежников продолжали биться на берегу Ленгмура, но танжерские драгуны, играя с ними, как кошка с мышкой, загоняли их в канаву или гоняли по полям, лишь продлевая агонию. Скоро последние из сражавшихся покинули поле битвы, спасая собственную жизнь. Теперь основная задача заключалась в том, чтобы найти главного врага, герцога Монмаута, который вместе со своим приспешником, лейтенантом лордом Греем, покинул армию, бросив ее на произвол судьбы.

– А жаль, – сказал лорд Черчиль, выстраивая своих солдат, чтобы отвести их назад в деревню с красивым названием Западная Зеландия. – Но он далеко не уйдет, ведь за его «драгоценную» голову назначена награда в пять тысяч фунтов.

Все утро королевская армия подсчитывала потери, собирая убитых и оказывая помощь раненым, а офицеры составляли рапорты о ходе военных действий. Лорд Фивершем отдал приказ ополченцам, стоявшим в резерве в Мидлзое, расположенном в нескольких милях от лагеря, подсчитать потери со стороны восставших и обеспечить транспортировку и содержание военнопленных, которых отправили в деревенскую церковь. К полудню туда набилось более двухсот пятидесяти пленных, каждый шестой из которых был ранен. Церковь оглашали крики, стоны и тяжелые вздохи солдат побежденной армии.