Князек - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 30

А вот и королева собственной персоной – настоящая великанша: Мария была шести футов росту и широка в кости. Но тем не менее ее отличала красота и грация – у нее было очень подвижное удлиненное лицо и большие фиалково-синие глаза, в которых с одинаковой легкостью появлялись и слезы, и искорки смеха. Утонченные манеры королевы резко контрастировали с грубостью и неотесанностью большинства ее придворных. Леттис заметила, что ей приятно общество Дарнли, столь же рослого и широкоплечего, что само по себе было редкостью. Леттис подумала, как смотрелся бы рядом с Марией гигант-Джон... Лорд Дарнли, казалось, совершенно очаровал королеву Шотландии – но в этом не было ничего удивительного. Девятнадцатилетний Дарнли, будучи всего на год старше Леттис, был красив как молодой бог, обладал нежной и гладкой кожей, был чисто выбрит и двигался с грацией танцора. Он стоял по правую руку от Марии – они весело болтали по-французски – их мелодичные голоса уподоблялись пению диковинных птиц. Леттис вдруг поразило сходство между ними – если бы не наряды, их можно было бы принять за близнецов.

Затем подали обед – Леттис сидела в центре одного из огромных столов, откуда она прекрасно могла всех разглядеть. Она частенько посматривала на королеву, сидящую рядом с лордом Дарнли. Потом внимание ее привлек коренастый и очень широкоплечий мужчина, беседующий с лордом Морэем. Леди Сомс уже несколько раз бывала при дворе Марии Шотландской, знала всех и вся, обожала сплетни – и с радостью просветила Леттис.

– Это лорд Босуэлл – человек с весьма сомнительной репутацией. Он здесь лишь потому, что связан узами дружбы с лордом Морэем. Отменный вояка – но порочен и груб. Бог знает сколько раз сидел в темнице...

Но внимание Леттис привлек уже другой человек, сидящий на углу стола напротив – он уже не раз пристально поглядывал в ее сторону, и она будто бы невзначай спросила о нем.

– Лорд Гамильтон, – ответила леди Сомс. – Роб Гамильтон, еще один из приятелей Морэя. Очень богат. Он был дважды женат и два раза овдовел – поговаривают, будто смерть его последней жены была... не вполне естественной...

Леттис была глубоко взволнована. Роб Гамильтон был высок и даже на первый взгляд необычайно силен, лицо его было очень смуглым, но весьма привлекательным – он чем-то напоминал красивое, но дикое животное. Перехватив любопытный взгляд девушки, он неожиданно улыбнулся ей, приоткрыв зубы, острые и белоснежные на фоне черной бороды. Леттис уставилась в тарелку, чувствуя, как краска заливает ее лицо, а сердце бешено колотится под тесным корсетом.

– Посмотри, посмотри... – продолжала леди Сомс, – он входит... посмотри, как Морэя всего передернуло! Это Давид Риццио, секретарь королевы. Он прибыл из Италии в шестьдесят первом году с посланником герцога Савойского, и остался здесь, чтобы руководить личным квартетом королевы. У него красивейший бас – хотя по его сложению не скажешь... Вскоре он стал ближайшим доверенным лицом королевы. Потом она назначила его личным секретарем – она никогда не расстается с ним больше, чем на час. Он вхож даже в ее спальню! Она во всем слушается его советов. Морэй ненавидит его, и, думаю, с радостью отравил бы...

Все это глубоко шокировало Леттис, но она вскоре поняла, что подобные отношения в обычаях шотландского двора. До конца месяца придворные оставались в замке Вемисс, и, близко общаясь с Кэт и своей покровительницей леди Сомс, Леттис вскоре была посвящена во все придворные сплетни. Леди Сомс рассказала, что Мария Шотландская околдована лордом Дарнли, но Морэй называет его «безбородым щенком», а пират Босуэлл говорит, что Дарнли – самый женственный из мужчин и самая мужеподобная из женщин... Кэт шепнула Леттис, что лорд Гамильтон не раз осведомлялся о ней: «Кто эта прекрасная девушка с томными глазами?»

Обычаи двора отличались грубостью. Люди были жестокими и неотесанными, мужчины говорили громкими резкими голосами, частенько напивались, и от них вечно несло перегаром, сплетни были тошнотворно-сальными, а поведение неприличным и необузданным. Для Леттис, привыкшей к благопристойной и церемонной атмосфере двора Елизаветы Английской, все это было одновременно и отвратительно, и волнующе-забавно. По крайней мере, хоть как-то отвлекало от жгучего холода, царившего в замке...

В конце февраля двор перебрался в Эдинбург, в сказочно-прекрасный город, выстроенный сплошь из золотистого камня и подобный гигантскому кораблю, севшему на мель. Здесь было не столь холодно, но куда более влажно, что оказалось еще хуже. Но несмотря на это дворец Холируд был намного уютнее замка Вемисс – комнаты меньше и лучше обогревались, и по сравнению с диким обиталищем лорда Морэя здесь было просто роскошно. В Эдинбурге Леттис окончательно стало ясно, что фактически существует два двора: манерный французский двор королевы Марии и грубый, протестантский – оплот лорда Морэя. При французском дворе гости блаженствовали, наслаждаясь изысканными яствами и восхищаясь элегантной меблировкой покоев во французском стиле. Но, к несчастью, частенько возникали коллизии с оппозиционерами, приверженцами Морэя, – и всякий раз это было словно дыхание ледяного ветра... Лишь Дарнли виртуозно балансировал, угождая всем, – самый женственный из мужчин и самая мужественная из женщин, ловкий и цепкий, словно паук, сладкоголосый, словно певчая птица, неуловимый, словно блуждающий огонек…

Джэн и Мэри Сеймур сочетались браком в апреле, в часовне усадьбы Морлэнд. Церемония поражала пышностью. Этот брак был для всех желанным и ни для кого не оскорбительным – особенно радовалась Нанетта: ведь ее обожаемый сын добился руки любимой женщины, к тому же ее протеже прекрасно устроена. В Мэри обнаружилась чудесная перемена – она грациозно и горделиво выступала, подняв прелестную головку, в ее взгляде прибавилось уверенности, да и улыбаться она стала куда чаще, подбодряемая и воодушевляемая любовью Джэна и уверенная в завтрашнем дне.

– За одной свадьбой частенько следует и другая, – шепнула Джейн Нанетте за праздничным столом. – Как ты думаешь, кто это будет? Думаю, вскоре настанет очередь Пола-младшего – ему уже шестнадцать, и если Джон не вернется...

– Твой отец это непременно учтет, – ответила Нанетта, – у него на сей счет далеко идущие планы...

– Хорошо бы не столь далеко идущие, – сухо заметила Джейн, – ведь одну ошибку он уже совершил... Ну, пусть не ошибку – но явно не рассчитал... – Обе они посмотрели на Пола-младшего, стоящего у дверей в компании брата Вильяма и нескольких актеров, нанятых по случаю празднества. Пол-младший оживленно беседовал с актерами, но тех, казалось, всецело захватила ангельская красота Вильяма – они тормошили его и обращали на него куда больше внимания, чем это было бы полезно для мальчика...

Они заметили также, что Пол-младший время от времени озирался, ища кого-то взглядом, и, найдя свой предмет, улыбался – и лицо его на миг преображалось, становясь воистину прекрасным. Нанетта проследила направление его взгляда и задумчиво произнесла:

– Странная дружба... Я имею в виду Пола-младшего и Чэрити.

– Но он так переменился, – возразила Джейн. – Кузина благотворно на него повлияла. Он научился заботиться о ближних, а не только о себе. Он уйму сил потратил на то, чтобы вновь завоевать ее доверие после того несчастного случая на мосту – и добился своего. И теперь из кожи вон лезет, творя добрые дела – лишь бы она похвалила его.

– Да, эти его благотворительные акции в больнице Святого Павла... – Нанетта обеспокоенно взглянула на Джейн. – Что между ними происходит, девочка? У Пола никогда не было от тебя секретов.

– Не знаю. Он любит ее, и нам остается смириться и признать, что в любви и ненависти волен один лишь Господь... Это чувство чудесно изменило его. – Нанетте почудилось, будто Джейн знает куда больше, но скрывает.

– А что Чэрити? – поинтересовалась она. – Ей, должно быть, непривычно – ведь у нее впервые в жизни появился верный и преданный рыцарь.

Джейн бросила на Нанетту быстрый и смущенный взгляд – она, казалось, колебалась: говорить или смолчать?