Подкидыш - Хэррод-Иглз Синтия - Страница 49

А рядом с мальчиком застыла Изабелла, почти не замечавшая своего младшего брата Томаса, впервые за последние четыре года посетившего отчий дом; она тоже не обращала ни малейшего внимания на беседу и тоже жила в другом мире. В этом мире было только два обитателя. Роберт всегда с нежностью относился к этой своей самой своенравной дочери, но сейчас всерьез тревожился, что к ней никогда полностью не вернется разум и что в конце концов лучшим местом для неё и правда окажется монастырь. Голова её была полна темных, мрачных фантазий. Изабелла до сих пор едва разговаривала с матерью, все еще веря, что именно Элеонора в то злосчастное утро убила Люка Каннинга. Хорошо хоть, что Изабелла теперь не утверждала этого в открытую... И правильно ли они делали, стараясь выдать полубезумную Изабеллу замуж?

Тем временем за верхним столом все почему-то сразу замолчали, и Роберт почувствовал, что ему пора вмешаться.

– Хорошо, ну а теперь хватит говорить о грустном. Сегодня мы должны веселиться. Давайте не будем забывать, что все мы собрались здесь, чтобы отпраздновать свадьбу нашего дорогого сына Эдуарда и нашей милой дочери Сесили. Так будем же радоваться! – воскликнул Роберт, улыбнувшись своему старшему сыну и получив в ответ застенчивую улыбку хорошенькой Сесили.

Томас тут же понял намек и подхватил:

– Ну конечно же, пожелаем молодым долгих лет жизни! И вообще, что касается меня, то я намерен как следует повеселиться, пока буду дома. Ведь в колледже нас держат в ежовых рукавицах! Мы едва осмеливаемся чихнуть, не испросив на то позволения.

– И очень хорошо, – с притворной суровостью заявила Элеонора. – Хотя, по-моему, ты вернулся домой даже еще более своенравным, чем уезжал, несмотря на все те строгости, о которых тут нам рассказываешь.

– Это тебе только кажется, матушка! Мой наставник в Кембридже так же строг, как и наш достопочтенный мистер Дженни. Джон, он что, все еще велит вам во время уроков говорить только на латыни? С нами он поступал когда-то именно так!

– А в колледже вам приходится говорить на латыни? – спросил Гарри.

– Больше, чем священникам, – ответил Томас, подмигивая брату. – Кем, впрочем, мой наставник больше всего и хочет всех нас видеть.

– Не вздумай поддаваться на его уговоры, – моментально проглотила наживку Элеонора, на что Томас и рассчитывал. – Мы приготовили для тебя кое-что получше... О, извините, мистер Джеймс, я неудачно выразилась, – поспешно добавила она, с некоторым опозданием вспомнив, что за столом рядом с Изабеллой сидит и их домашний капеллан. Все рассмеялись, и беседа перешла на другие темы.

– Мы успеем съездить на соколиную охоту, братец Эдуард, пока я буду здесь? – спросил Томас.

Потом все говорили, что это была самая лучшая свадьба на свете. Морлэнды устроили грандиозное торжество с лентами и цветами, флажками и фанфарами, пением и танцами, а также со столами, ломившимися от еды и питья. Сесили ехала в храм на старой доброй кобыле Элеоноры Лепиде, чья молочная шерсть стала с годами снежно-белой; но, несмотря на возраст, лошадка гордо вышагивала под ало-желтым чепраком, украшенным лентами. Шестеро прелестных детей, танцуя, двигались перед процессией и усыпали дорогу цветами; Томас и Гарри были шаферами невесты и по традиции зорко следили, чтобы девушка благополучно добралась до алтаря и не была по пути похищена соперниками.

Эдуард даже побледнел от волнения, но держался с большим достоинством, хотя так и не сумел полностью подстроиться под манеры своих брызжущих весельем братьев. Рукава и плечи его зауженного в талии жакета были щедро подбиты ватой; этот наряд успешно выполнял свое высокое предназначение – придавал жениху вид крупного, статного мужчины. В небесно-голубых рейтузах, золотистых парчовых туфлях с заостренными по моде носами и в широкополой алой шляпе, расшитой золотом и украшенной родовым гербом, Эдуард с головы до пят выглядел истинным джентльменом. Элеонора была довольна и горда: во всем облике её сына не оставалось ничего, что выдавало бы принадлежность Эдуарда к фермерскому сословию.

После венчания молодые отправились назад в «Усадьбу Морлэндов»; следом тянулась шумная процессия, состоявшая из членов семьи, друзей и арендаторов; впереди выступали два одетых в ливреи трубача, а сзади шли менестрели и хор из двадцати городских мальчиков, каждому из которых заплатили по шиллингу и разрешили есть и пить на свадьбе сколько влезет. Были приглашены все соседи и все видные жители Йорка вместе со слугами, так что число гостей приближалось к двумстам.

Большой зал был украшен цветами, зелеными ветками и лентами, а над помостом, на котором стоял господский стол, к стене был прибит деревянный щит с новым гербом Морлэндов, одобренным самим главой семейства. На щите был изображен белый заяц, перепрыгивающий через веточку вереска, и березовая рощица, перекочевавшая сюда с герба Сесили: на местном диалекте слово «шоу» обозначало маленький лесок. Почтенных гостей встречали и рассаживали по местам одетые дриадами – опять же в честь Сесили – девушки, одна из которых была избрана Королевой Леса и увенчана короной самим древним богом лесов Паном.

Появилась круговая чаша, и начался пир, поразивший всех гостей невиданным разнообразием блюд: десять в первой перемене, восемь во второй и шесть в третьей. На стол подавались цыплята, фазаны, каплуны, голуби, оленина, молочные поросята, кролики (но не зайцы – Элеонора никогда не допустила бы появления зайца на своем столе) и лебеди; пирожные, печенье, меренги, сладкие овсяные и пшеничные каши, нарезанный ломтями хлеб на подносах и хлеб целыми караваями, галлоны эля и бочонки вина. Первая перемена блюд была посвящена дриадам, фавнам и их повелителю – Пану; вторая, чтобы снять некоторый налет язычества, – святому Иоанну, чей день был не за горами, и третья – всеобщему любимцу, святому Георгию, чей день отмечался совсем недавно. Как только почетные гости разделывались с очередным блюдом, то, что от него оставалось, уносили вниз, на центральный стол, убранный цветами, а когда пир подошел к концу, все недоеденные яства под звуки фанфар – гремевших также перед каждой новой переменой – вынесли на улицу и раздали бедным, толпившимся за воротами. Там собралось множество людей; некоторые пришли издалека, специально прихватив с собой корзинки и котомки, чтобы набить их лакомыми кусками.

По окончании застолья был небольшой перерыв, во время которого пел хор и выступали акробаты, специально нанятые по такому случаю. Они жонглировали разноцветными мячами, подбрасывали друг друга в воздух, ходили на руках и кувыркались через голову, а когда один из бродячих актеров кончил глотать мечи, по их остриям, демонстрируя свое искусство, ходила босиком женщина-акробатка. Потом, когда собравшиеся чуть-чуть переварили обильное угощение, вперед выступили менестрели и начались танцы, затянувшиеся далеко за полночь. Народу было слишком много, и дом не мог вместить всех; потому многие танцевали во дворе и на лужайках, освещенных пылающими факелами и колеблющимся огнем фонарей. Вино и эль текли рекой. Многие молодые парочки попрятались по темным углам, и, надо полагать, в эту ночь было обговорено немало новых свадеб, а некоторые браки стали просто необходимыми.

Мистер Шоу, во время венчания не таясь плакавший из-за того, что его обожаемая дочь уходит в другую семью, всю ночь протанцевал с Изабеллой и излил ей душу, полную скорби по умершей жене; теперь отец Сесили спал мертвым сном на связке тростника, крепко сжимая в руке кубок с вином и умиротворенно улыбаясь.

Элеонора танцевала с Робертом и Томасом для собственного удовольствия и с почтенными гостями – по долгу хозяйки. Томас в те минуты, когда не был с матерью и не нашептывал самые невероятные вещи самым хорошеньким девушкам в зале, танцевал с Сесили, продолжая называть её «маргариткой» и убеждая, что в её гербе должен быть именно этот цветок, а не какие-то дрова, пусть даже в виде стройных серебристых берез. Эдуарду оставалось только смиренно наблюдать за этой парой и мечтать о том времени, когда он наконец окажется с молодой женой наедине. Мистер Дженни удивил всех тем, что ни на шаг не отходил от Энис, и, судя по тому, как раскраснелась нянька, ей льстило внимание гувернера. Джоб перетанцевал по очереди со всеми служанками Элеоноры, а потом его буквально осадили девушки и молодые женщины из поместья и окрестных деревень; но после того, как мистер Шоу заснул в объятиях Бахуса, Джоб станцевал единственный танец с Изабеллой, а затем они вместе пошли проверить, все ли в порядке в конюшнях и не напуганы ли лошади шумом и огнями.