Ричард – львиное сердце - Хьюлетт (Юлет) Морис - Страница 55

– Пес! – зашипел король Ричард.

– Государь! – дерзнул опять возразить Бонэ. – Господин наш, король Филипп, поставил нас над своими ратниками как бы опекуном своих детей, мы не смеем безрассудно подвергать опасности такое множество людей.

– Безрассудно?! – загремел на него король, побагровев до корней волос.

– Беру слово назад, государь! – поспешил сказать епископ. – Тем не менее, таково зрелое мнение всех нас вообще: нам следует идти на зимовку к берегу, а не внутрь нагорной страны. По крайней мере, мы требуем своего права выбирать, что полезнее для блага тех, кого мы охраняем.

Будь Ричард таким, как два года тому назад, он убил бы тут же и второго графа Сен-Поля, и юноша заметил, как его смерть мелькнула на мгновенье в глазах короля. Мне кажется, если разъяренный человек сдержится, это делает ему честь. Как бы то ни было, Ричард сделал то, чего до сих пор никогда не делал: он старался убедить герцога Бургундского.

– Выслушайте меня, герцог Бургундский! – начал он, наклоняясь к нему через кресло и понижая голос. – Вы не француз, а, стало быть, больше похожи на мужа. У нас были разногласия: я осуждал вас, вы – меня. Но никогда мне не случалось видеть, чтобы вы отставали от других, когда предстояла работа мечом или смелая цель для души. Ну, а изо всех таких целей здесь – самая высшая, к которой может человек стремиться. За теми вон холмами лежит Град Господень, наше последнее искупление! И никто из нас, думается мне, не смел и помыслить увидеть его без особой помощи свыше, а тем более прикоснуться к нему. Говорю тебе, герцог Бургундский: во мне есть что-то особенное, не мое, что приведет вас к нему, на пользу, честь и славу вам! Доверьтесь мне! Ведь до сих пор я довольно разумно вел вас вперед. Не я ли рассеял нехристей при Арзуфе? Не тебе же, Бургундец, обязан я этим. Не я ли благополучно привел войска в Яффу? Неужели же я понапрасну привел вас, и себя также, так близко к цели? Если в свое время я был глуп, теперь я уж не разыграю дурака! Я говорю, что знаю. С такой ратью я могу спасти святой Град, но без лучшей ее части я не могу сделать ровно ничего! Что ж вы на это скажете, сударь мой? Неужели вы допустите, чтобы Бовэ повел своих французов на позор, а вы и ваши бургундцы играли со мной в благородство? Цель наша велика, награда за нее верная, здесь и на небе. Что скажете вы на это, герцог Бургундский?

Голос его дрогнул, все присутствующие, затаив дыхание, глаз не сводили с тяжеловесного, угрюмого, угреватого человека, стоявшего напротив. А он… Верный своей природе, он смотрел на епископа Бовэ. Бовэ же смотрел на свой перстень.

– Что же вы скажете, сударь мой, на это? – спросил его опять король Ричард.

Герцог был смущен: он моргал глазами, поглядывая на Сен-Поля. А Сен-Поль поглядывал на верх шатра.

– Будьте любезны, смотрите на меня! – сказал ему Ричард.

Тот повиновался, подавляя свою ненависть.

– Клянусь Богом, Ричард, вы должны мне сорок фунтов!.. – воскликнул герцог Бургундский.

Король Ричард принялся хохотать до того, что сил у него больше не хватало.

– Что ж, это может быть, очень может быть! – пробормотал он, едва переводя дух между приливами смеха. – О, куча глины! О, получеловек, чистейший бегемот! Тебе заплатят и пошлют тебя нести службу. Епископ, будь так любезен, заплати по счету этому господину! Я удовлетворю тебя, Бургундец, относительно денег, но чтоб мне пусто было, если я возьму тебя с собой в Иерусалим! Государи мои! – воскликнул он, вдруг меняя свой голос и взгляд. – Я провожу вас на корабли. Раз я недостаточно силен, чтоб идти на Иерусалим, я пойду на Аскалон. Но вы?.. Клянусь Богом живым, вы вернетесь во Францию!

Он всех их отпустил и на другой день снялся с лагеря.

Но накануне утром, на заре, после того как целую ночь он провел, подперев голову руками, Ричард поехал с Гастоном и де Баром на холм Веселая Горка (Montjoy), как назвали ее богомольны; с него, по направлению к югу, они впервые могли видеть Иерусалим, который лежал меж холмов, как горлинка в гнезде. Месяц светил холодно и уже низко опустился, а солнце еще не взошло. Но небо и земля были полны света без теней; каждый холмик, каждый черный утес, словно выточенные резцом, резко выделялись в нем. Король Ричард ехал и молчал, скрывая лицо свое под большим капюшоном. Никто не дерзал с ним заговорить, оставаясь на почтительном расстоянии. Так проехали они несколько холмов, спускаясь в глубокие лощины и подымаясь из них, как вдруг Гастон пришпорил коня и тронул своего господина за руку. Ричард вздрогнул, но не обернулся.

– Дорогой мой повелитель! – проговорил Гастон. – Вот Веселая Горка.

Словно из чаши, перед ними поднимался темный холм, а позади него виднелись как бы потоки белого света, которые, казалось, вырывались из пего.

– Свет воссиял над Иерусалимом! – промолвил Га-сгон.

Глядя на всю эту славу, Ричард обнажил голову. Прямо на свету, на Веселой Горке стоял одинокий человек, глядя прямо на солнце. Те, которые смотрели на него, были еще в тени.

Как только они достигли подошвы влажного холма, король Ричард сказал:

– Гастон и де Бар! Вы останьтесь здесь: я поеду один.

Гастон колебался:

– Этот холм занят людьми, государь. Берегитесь засады! Враги близко.

Он намекал на Сен-Поля.

– У меня один только враг, которого я боюсь, – возразил король. – Он едет на моем коне. Делайте, как я вам говорю.

Они повиновались. Он поехал прочь, провожаемый их смущенными взорами. Медленно, с трудом поднимался он по тропинке, протоптанной в торфе ногами многочисленных богомольцев. Медленно, на глазах у своих, яркая утренняя заря заливала светом все его тело, начиная с головы.

Но вот и конь, и всадник залиты светом – и Ричард поднимает с плеча свой тяжелый щит и закрывает им лицо. Оба его спутника внизу схватили друг друга за руки. А он остановился, не смея коснуться того, к чему стремился. Одинокий страж на вершине холма обернулся, подошел к нему и заговорил:

– К чему великий король прячет свое лицо? К чему он по собственной воле скрывает от себя ясный свет Господень? Или он уж дошел до края своих владений, достиг пределов своей власти? Так я, значит, сильней моего повелителя: ведь я вижу, как блестят башни на солнце, вижу и Масличную Гору, и Голгофу, и святой храм Господень, вижу церковь Гроба Господня и укрепления, и большие ворота Иерусалима. Смотри, господин мой король! Смотри на то, чем тебе так хочется овладеть! Фульк Анжуйский был королем Иерусалима, неужели Ричард не будет им? Что этому может помешать? Чего ему недостает? Ведь короли могут желать всего, что ни увидят, и брать все, что захотят, хотя бы все другие ходили нагими и проклинали их!..

Из-за щита своего отозвался король Ричард:

– Ты ли это, Герден, враг мой?

– Да, это я! – отвечал тот. – Ты видишь, значит я смелей тебя, если могу безнаказанно смотреть на место, где наш Господь терпел мучения, как простой смертный. Мои муки, кажется, делают меня сродни Богу.

– Никогда не взгляну на Иерусалим, хоть и пожертвовал всем на свете ради этого! – сказал Ричард. – О, теперь я знаю, что не было соизволения Божия на то, чтобы мне взять его, хоть Он и предопределил мне вступить в эту землю. Он, должно быть, считал меня иным, чем я оказался. Нет, не стану: ведь если посмотрю, я непременно поведу своих людей на приступ, а их перережут, разгромят, так как нас чересчур мало. Ни за что не хочу смотреть на то, чего спасти не в силах!

Жиль протянул сквозь зубы:

– Разбойник! А видел же ты жену мою, но спасти ее теперь не можешь. Ричард усмехнулся.

– Благослови ее Господь! Она мне верная жена, и верно уж спасется. А все-таки вот что я тебе скажу, Герден: если б она не была моей женой, ей следовало бы быть твоей. Мало того – это еще может случиться.

– Ты говоришь зря о таких вещах, которые никому из людей не дано знать.

– О! Но я-то знаю! – возразил Ричард. – Оставь меня: я хочу помолиться!

Жиль ушел прочь и уселся на краю холма, продолжая смотреть на Иерусалим.