Лисица на чердаке - Хьюз Ричард - Страница 50

Все — и мертвые и живые вперемешку — лежали, распластавшись на земле… все, кроме Людендорфа. Ибо генералы, теряя с годами проворство, теряют; вместе с ним и инстинкт самосохранения, заставляющий падать ничком. Но магический ореол Старого вояки тут-то наконец сделал свое дело, ибо никто не выстрелил в Людендорфа. Генерал споткнулся и едва не упал, но сохранил равновесие и продолжал идти вперед, держа руки в карманах своей охотничьей куртки, — прямо вперед сквозь расступившуюся перед ним цепочку зеленых полицейских мундиров — и ни разу не обернулся, ни разу не взглянул на раненых, умирающих, перепуганных людей у него за спиной. Он казался погруженным в глубокую думу. Когда он проходил мимо Наташи, до нее донеслось невнятное бормотание: «…один плюс девять, плюс два…» И генерал проследовал дальше.

Ни один из полицейских не выстрелил дважды, но этого и не требовалось. Как только выстрелы стихли, все, кто в состоянии был двигаться, вскочили на ноги и бросились бежать. И впереди улепетывала со всех ног маленькая собачка в шотландской попонке, но Гитлер, оставшийся невредимым — если не считать вывихнутого плеча, которое болело и мешало движениям, — еще несколько секунд продолжал неподвижно лежать среди всеобщего бегства.

Звуки выстрелов, долетев до конца колонны, рассеяли и остальных участников шествия. Полицейские стояли в полном ошеломлении. Дюжина людей могла бы сейчас смять их в одну минуту. Но этой дюжины не было.

Появились санитары с носилками.

У ног Наташи лежал молодой помощник Людендорфа Макс Эрвин фон Шойбнер-Рихтер: кусок легкого виднелся в рваной ране на его груди. Бедный Макс Эрвин! Наташа встречалась с ним на званых вечерах: в нем была бездна обаяния… А рядом с ним лежал еще кто-то, забрызгавший мозгами всю мостовую на десять ярдов вокруг. Вебер, вождь «Оберланда», с трудом поднявшись на ноги, стоял, прислонясь к стене дворца, и лицо его было залито слезами. Молодой Геринг с двумя пулевыми ранениями в паху пытался укрыться за одним из каменных львов перед зданием дворца.

Улица ало сверкала от крови. Когда запах пороха рассеялся, запах крови стал ощутим, и тогда какое-то безумие охватило Наташу. Она вскочила на велосипед и бешено помчалась вниз по улице, зигзагами виляя между мертвыми и умирающими. Заплескать, как можно сильнее заплескать колеса велосипеда в их крови (особенно в крови Гитлера, если это удастся, ведь он же упал — она видела!). Но Гитлер, еще прежде чем Наташа вскочила в седло, уже успел сбежать: доковылял до Макс-Йозефсплац, забрался в ожидавший его желтый автомобиль и был таков. Лотар видел мельком, как он садился в автомобиль: одна рука у него как-то странно торчала вбок, словно он нес в ней что-то. И Наташе пришлось удовлетвориться чьей-то безымянной кровью — по чистой случайности преимущественно кровью Вилли.

Людендорф, не встречая никаких помех, продолжал идти через пустую площадь. Как только он кончил складывать в уме цифры этого рокового года: 1 — 9 — 2 — 3 — и получил в итоге цифру 15, все мысли внезапно куда-то исчезли и в мозгу его образовалась пустота. Он продолжал шагать вперед — машинально, словно заводная игрушка, без всякой цели; шагал и шагал — просто потому, что на пути не встречалось препятствий… Топ-топ сапогами…

Так он свернул уже на Бриннерштрассе… Топ-топ сапогами… И вдруг остановился, словно громом пораженный: мозг внезапно ожил и заработал бешено. Ну разумеется! «Пятнадцать!» Ведь эту же сумму составляют и цифры 1 — 9 — 1 — 4! Но цифра девять повторяется дважды, и в первом случае и во втором. А девятая буква алфавита — это «И»! И с этой буквы начинаются слова «Иегова» и «Иисус»! Следовательно, оба эти года должны благоприятствовать обоим врагам Германии — иудеям и иезуитам!

Год 1914… «Год Иеговы и Иисуса». Год, когда петля интернационального еврейско-папистского союза впервые так стянулась на горле Германии, что страна принуждена была нанести ответный, но безрезультатный удар. И вот теперь год 1923… Не удивительно, что мы проиграли!

Но в эту минуту какой-то полицейский, набравшись наконец храбрости, обратился к Людендорфу и вежливо предложил проводить Его Превосходительство до полицейского участка. В участке, однако, были уже не столь вежливы. Одноглазый и деревяннолицый ефрейтор, оторвавшись от гроссбуха, попросил высокого посетителя сообщить свое имя и адрес, да еще заставил повторить фамилию по буквам. Постовой с изумлением воззрился на начальника: не может же ефрейтор не знать этого человека в лицо и не знать, как пишется фамилия «Людендорф»? Ведь он и глаз-то потерял (сам же всем об этом рассказывал) во время злополучного «людендорфовского наступления» в 1918 году.

27

Маленькая собачка в клетчатой попонке разыскала все же своего хозяина — пожилого господина в элегантном сюртуке и с такой холеной бородой лопатой, что она, несомненно, получила бы на конкурсе первый приз (на ночь ее укладывали в сеточку), — и оба возликовали. А Вилли сидел в это время на мостовой на Макс-Йозефсплац перед зданием почты и накладывал на ногу жгут, стараясь остановить хлеставшую из раны кровь, и в голове у него был полный сумбур. У Наташи же, пока ее рвало в дамской уборной, украли велосипед, и она поспешила домой пешком, чтобы поскорей засесть за письмо (двухдюймовыми буквами) к своей подружке Мици.

Служба отдела здравоохранения с поразительной скрупулезностью и быстротой вычистила и привела в порядок Резиденцштрассе — на это они были мастера. Полицейские с нарочито свирепыми лицами, словно все они только что по своему обычаю позавтракали кампфбундовскими младенцами, произвели многочисленные отчаянно-трудные и рискованно-смелые аресты (как, например, арест Вилли, который так ослабел от потери крови, что едва держался на ногах). Затем мало-помалу магазины и рестораны на пути следования колонны начали открываться (а в других районах города они и не закрывались), и жизнь вошла в свою колею.

Лотар спокойно добрался домой, быстро переоделся и, чисто выбритый, в аккуратном сером костюме, уселся за свою конторку в отеле «Байришер-Хоф», прежде чем его отсутствие было кем-либо замечено (в отеле «Байришер-Хоф» мало кому даже было известно, что в городе происходили какие-то беспорядки).

Тем временем полиция уже совершила налет на спортзал. В классе была обнаружена десятишиллинговая бумажка Огастина, ее показали представителям печати, и эта неожиданная находка снова принесла кому-то удачу — разве не являлась она неопровержимым доказательством того, что нацисты находятся на жалованье у иностранной державы?

Людендорфа отпустили на поруки (далеко не лестный для него исход), и, уязвленный до глубины души, он возвратился к себе домой в Людвигсхехе. Коричневорубашечники — друзья Геринга — нашли его за каменной статуей льва перед дворцом: он стонал и был в весьма плачевном состоянии. Друзья отвезли Геринга к доктору-еврею, который залатал его, проявив бесконечную заботливость и доброту (этой доброты Геринг не мог позабыть до конца жизни), и предоставил убежище в своем доме. Таким образом, Герингу удалось в конце концов добраться до Розенгейма, откуда он переправился в Австрию, что и входило с самого начала в его намерения. Там он обнаружил Пуци Ханфштенгля и всех остальных, прибывших туда раньше него; всех, впрочем, кроме Розенберга, который укрылся где-то в Мюнхене. Ну, и кроме Гитлера, разумеется: Гитлер мчался на бешеной скорости через Баварию, совсем потеряв голову и плохо отдавая себе отчет в том, куда он мчится. И кончилось это тем, что он, сам не зная почему, застрял в окрестностях Уффинга — в загородном доме Ханфштенгля, который рано или поздно неизбежно должен был подвергнуться обыску, — и его спрятали на чердаке, где хранилась бочка муки про черный день.

Почти все эти события произошли еще до того, как у Штойкелей собрались гости; но достоверные слухи распространяются медленно, и гости разошлись прежде, чем стало известно о бесславном конце путча. А когда утренние газеты с подробным описанием подлинных событий достигли Лориенбурга, новость не произвела ни на кого особого впечатления, так как единственный заслуживающий внимания факт был там уже предугадан: задуманная Каром реставрация монархии не осуществилась.