Татарский удар - Идиатуллин Шамиль - Страница 29

29

— Ладно, — сказал Магдиев, внимательно меня выслушав. — Тогда, Айрат, вопрос будет маленький. Можно на ты?

Я любезно согласился.

— Спасибо. А то ведь в сыновья мне годишься, и, tege…[8] неудобно. По-татарски говоришь? — спросил он по-татарски.

— Плохо говорю, к сожалению. Понимаю получше, — запинаясь, ответил я, в который раз прокляв свое детское упрямство и падкость на сусловскую пропаганду.

— Ну да, тебе понимать важнее, ты же по-русски пишешь, — слегка разочарованно согласился Магдиев.

Я немножко разозлился, главным образом на себя, и спросил уже по-русски:

— Танбулат Каримович, это весь маленький вопрос? А то, если позволите, мне тоже хотелось бы поспрашивать — в силу привычки, так сказать.

Магдиев посмотрел на Гильфанова.

Тот неодинаково приподнял брови, типа вот такой уж это урод.

Магдиев посмотрел на меня и захохотал, потом, приподнявшись, слегка хлопнул меня по плечу (я чуть чаем не ошпарился) и сказал:

— Молодец. Я, когда тебя читаю, таким примерно и представляю. Айрат, давай с вопросами потом — и интервью дам, а хочешь, книгу вместе напишем?

Я вежливо кивнул, решив не уточнять, что еще в школе твердо решил первую свою книгу посвятить нашествию мутантов на отдельно взятый Дрожжановский район ТАССР (там неподалеку, в Ульяновской области, Дмитровградский институт с энтузиазмом хоронил радиоактивные отходы), — и лучше бы второму президенту суверенного Татарстана в этот сюжет не вписываться.

— А вопрос, Айрат, другой… Ты вот ко всему этому, — он неопределенно повел рукой в воздухе, — tege, как относишься?

Я решил не резвиться и просто уточнил на всякий случай:

— Это вы про Придорогина, что ли?

— Да, — сказал Магдиев, не отводя от меня взгляда.

— Танбулат Каримович, простите, пожалуйста — медленно начал я, старательно подбирая слова — Я сейчас скажу. Но я, вот просто по жизни, привык не отвечать на вопросы, а задавать их. Как тот следак, да?.. И все-таки хотел бы вас попросить, чтобы сначала вы как президент, за которого я тоже голосовал, между прочим… Чтобы вы сказали, что происходит, почему и насколько серьезно. А потом я честно объясню, как я к этому отношусь.

— Да… — сказал Магдиев. — Журналист. Yarar[9], я пригласил, ты диктуешь. Значит, так…

И понес пургу про право народа, про огромный путь, пройденный многонациональным Татарстаном с 1990 года, про многовековую мечту татарского народа и достоинства реального федерализма. Речь была короткой, минуты на полторы, но предельно затертой.

И я совсем начал злиться. Потому что я же, бляха-муха, кто ему? Электорат, что ли, чтобы на мне предвыборные телеги обкатывать? Я его уважаю и никому ничего другого не скажу, но помню ведь, в отличие от электората, и про чешские замки, и про дочек, владеющих неслабыми пакетами акций крупнейших предприятий республики, и про продажных советников. И решил я уже, что зря приплелся на эту встречу с утра пораньше.

Но тут Магдиев остановился и спросил:

— Так нормально? Или уже не катит? — Репетировал, оказывается. Откровенность, достойная восхищения. Зараза. А я купился. Старею.

— Честно говоря, Танбулат Каримович, почти не катит. А если по правде?

— Если по правде, Айрат, то Придорогин с цепи сорвался. Без повода. Ему надо нас размазать по полу — и чтобы мы хлопали и кричали ура. Ты этого хочешь? Я не хочу. И никто не хочет, кроме Придорогина. Молодой еще, жизни не знает. В Чечне поперло, вот и сдурел — думает, теперь все будет просто.

— Танбулат Каримович, извините, но это все-таки вопрос переговоров. Шаймиев же мог со всеми договориться — и с Ельциным, и с Путиным. Значит, можно, если захотеть?

— Айрат, посмотри на меня. Я же не всегда президентом был. Я и в комсомоле работал, и в бизнесе долго… Сам понимаешь. Я умею договариваться. И я пытался — тем более что мне Бабай все дела на мази передал. Я честно пытался. Но знаешь, Айрат, когда разговор начинают словами: «Вставай раком и расстегни штаны» — надо или вставать раком, или бить морду. Переговоры тут невозможны. Раком я вставать не захотел. И потом, раком хотели поставить всю республику. Четыре миллиона народу — а это, tege, нездорово. Ты согласен?

Я не стал говорить «Согласен», чтобы сразу не падать в подготовленную Танчиком колею. Я хотел, чтобы все сразу было четко, ясно и без подлян по кустам.

— Танбулат Каримович, вы знаете, что, в принципе, считается так: это ваши с Придорогиным разборки за ваши большие бабки, которые на самом деле больше никого не касаются. Я отчасти тоже к этому так отношусь. Но если мне указывают, каким шрифтом писать, и говорят, что у меня другая национальность, и объявляют меня и моих предков оплотом косности и терроризма… Я, может, плохой татарин, но человек же, в конце концов. И на такой наезд отвечу. И буду отвечать до тех пор, пока наезд не прекратится, а тот, кто наезжает, не отъедет.

— Замечательно, — сказал Танчик. — А раз так, я думаю, мы можем договориться на общественных, так сказать…

— Танбулат Каримович, бога ради, простите. Можно я договорю? Спасибо. Так вот, я ситуацию вижу примерно так. И наверное, не я один так это вижу. И поэтому, Танбулат Каримович, самое поганое будет, если вы с Москвой опять договоритесь, а мы все прокинемся.

— Как это? — спросил Магдиев, сверля меня черными буравчиками.

— Да как обычно. Мне вот сейчас тридцать… Ой, тридцать один год.

— Я думал, меньше, — удивился Булкин.

— Спасибо, — сказал я, не улыбаясь — достали уже комплименты по поводу моей щенячьей внешности. — Вам сорок семь, да? Разница небольшая, но существенная. Вы в комсомоле поработали, и в партию вступили, и административную специфику освоили. Значит, умеете…

— Продаваться, — подсказал Танчик.

— Ну, можно так сказать, можно — «находить компромиссы». Один черт: люди окажутся обманутыми. Те люди, которым на самом деле независимость как таковая на фиг не была нужна. Но когда они привыкнут к этому лозунгу, к этой идее, они будут готовы умереть за нее. Не потому, что надо, а потому что это смысл жизни дает. А раз так, то самое прагматичное предательство заберет у людей все. Весь смысл заберет. Даже если даст взамен меньшие налоги и увеличение детских пособий. И пока есть хоть малейшая вероятность того, что дело кончится подобным сговором, я ни в чем участвовать не буду.

— Логично, — сказал Магдиев после паузы. — И что тебе нужно, чтобы исключить такую вероятность?

Я растерялся. Потом опять разозлился на свою простоту, так легко загоняющую меня в угол, и сказал:

— Ваше обещание.

Теперь растерялся Магдиев. Я заметил это с удовольствием. Гильфанов наблюдал за нами со странным выражением. Правильно, когда еще такой сюр с такими героями увидишь!

— Прилюдно, на Коране или Конституции? — осведомился Булкин.

— Зачем? Обычное слово.

— Да… Страшный народ журналисты. Ладно, Айрат-afande[10], вот тебе мое слово. Я что сказал, сделаю, и от своих обещаний не отступлю. Клянусь. Достаточно?

— Вполне, — сказал я, чувствуя себя довольно неуютно. — Так какие общественные советы вам нужны?

— С обещаниями закончили? А то давай ты мне чего-нибудь… Ладно, qurqama, шучу inde. Советы, Айрат-afande, профессиональные нужны. Война — не олимпиада, здесь надо побеждать, иначе смысла нет ввязываться. В современной войне все решают не дивизии, а буковки. Побеждает не оружие, а пропаганда.

— Ну, это слишком сильно, наверно…

— Не слишком сильно, a, tege, не слишком полно. На самом деле любого врага можно побеждать в современных условиях, если включать три вещи. Первое — показывать и доказывать, что ты более силен, развит, и на всякого его козырного короля имеешь туз, а на всякого туза — джокера. В технологическом, военном и, не знаю там, политическом плане постоянно выводить за удобные рамки и ошарашивать.

вернуться

8

Это.

вернуться

9

Ладно.

вернуться

10

Господин.