Дойти до горизонта - Ильин Андрей - Страница 33

— Будем пилить киль! — наконец решился я. Для плота моя идея была гибельная. Без киля он становился неуправляемым — игрушка в руках ветра. Куда дунет, туда плывет. Но иного выхода нет. С острова надо выбираться. Паромы здесь не ходят. А при уменьшенной осадке, если ветер ненароком поменяет направление, быть может, выскочим с мели. Все-таки шанс!

Килевые штанги спилил под самые основания. Освобожденный от оков песка, плот стал чуть подрагивать на прибое. Дернули раз, другой, но он, несмотря на наши усилия, сдвинулся едва ли на дюжину сантиметров. Перебрали вещи, выкинули все, что было возможно и частично то, что выкидывать не следовало. Мы избавлялись от излишков веса, как теряющий высоту аэростат. За пять часов изнурительной работы отодвинулись от берега метров на двести, не более. А мель, как установила пешая разведка, тянулась в море километров на пять, может, и дальше, у нас просто не хватило сил и упорства это проверить.

Впряглись в плот, обвязавшись через плечо веревочными лямками. Рывками потянули его к глубине. До конца дня осилили чуть больше километра. От постоянно пребывания в воде и отсутствия горячей, а можно сказать, и всякой другой пищи, мы тряслись в ознобе, хотя температура воздуха держалась возле двадцати пяти градусов. Уже в темноте разожгли костер. Бензина для примусов тоже осталось немного. Сухой узловатый саксаул горел жарко и быстро, словно прессованный порох. На вкопанном в песок весле висела кастрюля. В ней булькала и парила морская вода, варилось немного — горсти полторы — крупы перловки. Мы тоскливо сидели возле костра, перебирали в головах унылые мысли. Сегодняшний день вымотал нас физически и морально. Положение было неопределенно. Где мы — неизвестно, что будет завтра — невозможно даже предполагать.

— Пайка на сегодня, — Сергей положил каждому на ладонь по четыре сухаря размером со спичечный коробок и пять кусков сахара. Разлил, выливая через край кастрюли, кашу по мискам. От перловки резко пахло йодом. Я долго ковырялся в каше ложкой, заставляя себя глотать это горько-соленое месиво. Лучше бы не есть совсем, но завтра с утра предстояло впрягаться в бурлацкую лямку. Много бы я наработал на пустой желудок.

— Поели, — протяжно вздохнул Сергей, тщательно облизывая ложку.

Таня молча собрала грязные миски, бросила их в кастрюлю и пошла к берегу. Драить посуду было ее обязанностью. Салифанов откинулся на песок, лежал, уставившись неподвижными глазами в высыпавшие на небе звезды. Костер потрескивал, совсем как дома в тайге, разбрасывал по сторонам искры. Порывы ветра подхватывали их, поднимали высоко, тащили над островом. Иногда из огня выбрасывало небольшие красные угольки. Влекомые все тем же ветром, они катились по песку, долго-долго горели вдали.

— Неужели не выберемся, Серега? — неожиданно спросил я.

Сергей выпрямился, пошевелил ногой высунувшуюся из костра ветку.

— Ты бы что полегче спросил, — ответил наконец. И так и остался сидеть, обхватив руками колени, глядя в затухающий костер. Подошла Татьяна, звякнула посудой, но ничего не сказала, уселась чуть в стороне. Долго молчали…

Спать легли на берегу, выкопав небольшую ямку в песке. Вещи сложили в изголовье. Ветер шевелил брошенный костер, раздувал уголья. Неожиданно дохнул сильным порывом, разворошил головешки, выстрелил далеко в глубь острова огненную дорожку.

— Влипли, как мухи в навоз! — вздохнул Сергей, додумав какую-то свою мысль.

Он тоже не спал, одолевала тоска. Наташа с Валеркой поди уже дома чаи гоняют, посмеиваются над нашим упрямством.

— Живым отсюда выберусь — на море ни ногой! — грозно пообещал Сергей.

Песок шуршал, перекатывался через нас, но мы на это внимания уже не обращали. К утру погода не изменилась. Норд дул ровно и устойчиво, явно не намереваясь менять направление. Плот покачивался в прибое. Позавтракали всухомятку: сжевали несколько сухарей, даже не запили водой. Было еще нежарко, решили потерпеть сколько возможно. Морской водой злоупотреблять небезопасно. Не хватало еще нам привести домой хронические хвори.

Я усмехнулся своей мысли. Нет, помирать я не собираюсь, раз думаю о дальних последствиях сегодняшнего дня. Мне вспомнился анекдот про самоубийцу, который объяснял свои неудачные попытки повеситься тем, что задыхается. Чем-то похоже.

Встали по расписанным еще с вечера местам. Я на корме возле самого руля. Сергей с подветренного борта у мачты. Татьяна с наветренного. Подняли паруса. Сергей удерживал плот от сноса, фактически исполняя функции утраченного киля. Он уравновешивал силы парусов, направленные в сторону, но не препятствовал движению вперед. Моей задачей было как можно выше задирать корму, чтобы руль не цеплялся за дно. Согнувшись в три погибели, я тянул тяжесть плота к груди, как тяжелоатлет штангу в жиме. От однообразия позы ныла поясница. От чрезмерных нагрузок сводило мышцы рук. Болели порезанные о донный ракушечник ноги. Теперь наученные горьким опытом, мы не снимали обувь, но от боли это не избавляло. Морская вода разъедала старые ранки, они беспрерывно саднили. Шаги у меня выходили маленькие, семенящие. Я как бы мелко пританцовывал на месте. Иногда, не выдержав, на секунду опускал корму. Руль углублялся в песок. Плот почти останавливался. Сергей оборачивал ко мне недовольное лицо. Я делал глубокий вдох и вновь, напрягаясь всеми мышцами тела, втаскивал кормовые трубы на живот. Голова уже кружилась от перенапряжения. Если бы я был один, давно бросил бы это занятие, предпочел бы тихо загнуться, чем так истязать себя.

Еще шажок и еще. В минуте сто шажков, чуть больше тридцати метров. За час, если без перекуров — один и восемь десятых километра. А сколько их впереди?

Дышу неглубоко, хрипло втягивая через стиснутые зубы теплый воздух. Ноги заплетаются. Перед глазами бегают разноцветные круги.

— Стоп, — прошу я и бросаю плот.

Сажусь прямо в воду, отдыхаю, поводя бессмысленными глазами по сторонам. Подходит Сергей, садится рядом.

— Махнемся местами? — предлагает. Согласно киваю. Поднимаюсь, бреду к центру плота. Ноги в коленках дрожат.

— Поехали! Раз-два! — кричит сзади Сергей. Мы одновременно дергаем плот вперед. Он нехотя, скребя камерами дно, сдвигается с мертвой точки. Под ногами у меня оживает песок. Он ползет вбок, лишая меня опоры. Плот наваливается на меня всей тяжестью стоящих поперек ветрового потока парусов. Я не успеваю справиться с неожиданными нагрузками, отступаю на шаг. Плот правой скулой напирает на меня, я делаю еще шаг, и на мою правую, выставленную вперед ногу, наползает камера. Она упруго вдавливает стопу в песок, подламывает ногу вниз. Падаю спиной на воду. Пытаюсь, отталкиваясь левой ногой, вытянуть правую. Но она зажата, как в капкане. Плот продолжает вползать на меня, подминая под днище. Я скребусь хребтом о ракушечник, и мне становится жутко. Сейчас плот влезет на меня своей массой и если не раздавит, то утопит наверняка, несмотря на пятнадцатисантиметровую глубину. Сергей бросает корму и, разбрызгивая воду, подбегает ко мне. Упирается обеими руками в каркас.

— Тяни! — кричит он.

Я упираюсь что есть силы, а от страха их заметно прибавилось, и выдергиваю ногу из-под камеры. Плот, предоставленный сам себе, на закрепленном руле разворачивается носом к берегу. Приходится вновь возвращать его на место. Теперь я иду, сильно наклонив корпус вперед, почти параллельно воде. Руками упираюсь в основание мачты. Я никогда не мог предположить, какой мощью обладает ветер. Сегодня он едва дотягивает до трех баллов, а я с трудом удерживаю плот на месте. Мои ступни вдавливает в дно, словно оно не песчаное, а состоит из пластилина. Руки, вытянутые на корме, теперь вжимает обратно в плечи. Мне кажется, они становятся короче и толще от таких специфических нагрузок. Не конечности, а трехрядная гармошка: то растягивает меха во всю ширь, то сжимает до упора. По-настоящему неприятно то, что такая работа выжимает из организма воду. Усталость — пустяк, отдохнем — и вновь как огурчики. А выделенный пот обратно не вольешь. Дудки!